Титус Буркхарт - Алхимия / Нотр-Дам де Пари
Глава вторая. Натура и язык алхимии
В нашем произведении о принципах и методах сакрального искусства мы не один раз обращались к алхимии, рассуждая о творчестве артиста не в смысле внешне эстетическом, но согласно традиции: имеется в виду творческий метод как трансмутация или возрождение души. Алхимия равным образом именуется ее мастерами искусством и даже «королевским искусством» («ars regia»). Трансмутация низких металлов в металлы благородные — высоко эвокативный символ внутреннего процесса. Можно назвать алхимию искусством трансмутации души Подобное определение нисколько не принимает мастеров, знающих и практикующих металлургические операции, например, пурификацию и лигатуру: однако их подлинное дело, в котором все эти операции играют роль материального подтверждения или динамических символов, — трансмутация души. Здесь мнения алхимиков едины. В «Книге из семи глав», приписываемой Гермесу Трисмегисту, читаем:
«…теперь хочу объявить ранее скрытое. Действо (алхимическое) с вами и при вас; вы найдете его в вас самих, где оно постоянно; вы найдете его везде, где бы вы ни были — на суше или на море…».
В знаменитом диалоге между арабским королем Халидом и мудрецом Мориеном (или Марианом) король спрашивает, где можно отыскать субстанцию, позволяющую свершить алхимическое действо. Мориен молчит, затем после долгих колебаний отвечает:
«О король, поведаю тебе истину: милостью Божьей, эта субстанция пребывает в тебе, и куда бы ты ни уехал, она в тебе, и нельзя вас разделить.»
В отличие от иных сакральных искусств, алхимическое произведение не представлено на внешнем плане, как музыка или архитектура: это внутреннее совершение. Трансмутация свинца в золото — финал алхимического действа — далеко превосходит любое ремесло. Чудесный характер процесса, «прыжок», который природа, согласно алхимикам, способна совершить лишь за непредсказуемо долгое время, проявляет различие возможностей тела и души. Растворение, кристаллизация, плавление, кальцинация минерала — все это в известной степени отражает скрытые изменения души, но вещество ограничено определенными пределами, тогда как душа преодолевает «психические» границы, встречаясь с Духом, не связанным никакой формой. Свинец представляет хаотическое, инертное, больное состояние металла, золото — «материальный свет», «земное солнце» — выражает одновременно металлическую перфекцию и человеческое совершенство. Согласно принятой у алхимиков концепции, золото — истинная цель металлической натуры, все остальные металлы только подготовительные этапы или эксперименты в перспективе этой цели. Золото одно обладает гармоническим эквилибром всех металлических свойств и потому обладает вечностью. «У меди не угасает желание стать золотом», — сказал Майстер Экхарт, имея в виду томление души по вечности. Напрасно упрекают алхимиков в стремлении фабриковать золото, начиная с металлов ординарных, по разным тайным формулам, в которые они наивно верили. Охотников до такого времяпровождения называли «сжигателями угля»: не зная живой алхимической традиции, основываясь лишь на изучении текстов, они трактовали эти тексты в буквальном смысле и тратили массу усилий в тщетной мечте реализации «великого магистерия».
Поскольку алхимия ведет человека к завоеванию вечного бытия, вполне возможно сравнить ее с мистицизмом. Показательно, что мистики христианские и еще более мусульманские адаптировали алхимические выражения и символы, касающиеся духовного овладения человеческой ситуацией, возвращения к центру или духовному парадизу, согласно упованию трех монотеистических религий. Алхимик Николя Фламмель (1330–1417), используя язык христианской веры, писал, что магистерий «…изменяет дурного человека в доброго, отсекает корень сущего греха — алчности — делает человека спокойным, религиозным и богобоязненным, сколь бы ни был он зол прежде, восхищает его в бесконечное милосердие и глубину дивных замыслов Божьих…» Сущность и цель мистицизма — приобщение, причастность к Богу. Алхимия не говорит об этом. Но ее объединяет с мистицизмом вера в первичное «благородство» человеческой натуры; несмотря на бездну, разделяющую Бога и человека, несмотря на падение, уничтожившее «теоморфизм» Адама. Надо обрести чистоту человеческого символа перед тем, как человеческая форма может быть реинтегрирована в свой бесконечный и божественный архетип. В спиритуальном своем значении, трансмутация свинца в золото есть ничто иное, как реинтеграция человеческой натуры в ее первичном свете. Неповторимого качества золота, понятно, нельзя добиться простым сложением металлических свойств: таких, как масса, твердость, колорит и т. д. — точно так же «адамическое» совершенство есть не одно лишь собрание добродетелей. Оно неповторимо, подобно золоту, и человек, его «реализующий», не сравним с другими. Все в нем «первозданно» в смысле пробуждения изначального принципа. И поскольку реализация этого состояния относится к мистицизму, алхимия, в цветном плане, путь параллельный.
Однако «стиль» алхимического символизма столь отличен от теологической вселенной, что зачастую алхимию определяют как «мистицизм без Бога». Это, безусловно, несправедливо, ибо алхимия — ветвь или «оперативное измерение» герметизма, полностью ориентированного на трансцендентный источник всякого бытия. Алхимия предполагает веру — почти все мастера настаивают на практике молитвы. Алхимия сама по себе, как метод или искусство, не обладает собственной теологической структурой. Но не будучи a priori ни теологией, ни моралью, она рассматривает игру психических возможностей с точки зрения число космологической и трактует душу как «субстанцию», которую необходимо очистить, растворить и заново кристаллизовать. Она действует как наука или искусство природы, и для нее все состояния сознания — только аспекты единой «натуры», объединяющей внешнее (формы телесные и чувственные) и внутренние, то есть невидимые формы души.
При этом алхимию нельзя упрекнуть в обычном прагматизме, лишенном спиритуальной перспективы. Ее духовная сущность таится в более или менее конкретном символизме, призванном установить аналогию между царством минеральным и континуумом души — подобная аналогия обусловлена квалитативной визией материальных вещей, своего рода внутреннем зрением, которое проницает психические реальности «материально», то есть объективно и конкретно. Другими словами, алхимическая космология — доктрина бытия, онтология. Металлургический символ не просто формула или приблизительное описание внутреннего процесса, но, как любой истинный символ, откровение.
В силу своего «вне-индивидуального» взгляда на мир и душу, алхимия, скорее, «путь познания» (гнозы), нежели «путь любви», ибо проблема гнозы — не в еретическом, а в действительном смысле слова — «объективное» изучение связи души и «я». У мистиков, ориентированных на «путь познания», довольно часто встречается алхимическая манера выражения. Термин «мистика» происходит от «мистерии», от греческого глагола myein (молчать); мистика, ровно как и алхимия, избегает интерпретации рациональной.
Алхимическая доктрина окутана загадками и тайнами еще потому, что отнюдь не предназначена для всех и каждого. «Королевское искусство» предполагает, кроме высоких интеллектуальных возможностей, определенную диспозицию души — при отсутствии таковой, практика алхимии представляет серьезную опасность. «Разве тебе не ведомо, — писал Артефий, знаменитый средневековый алхимик, — что наше искусство есть кабалистика. Я хочу сказать, оно таинственно и его открывают только устно. И ты, глупец, думаешь о простоте своей, что мы явно и ясно будем излагать самый великий и важный из всех секретов? Разве следует понимать буквально наши слова? Уверяю тебя (ибо я откровений других философ), уверяю тебя: тот, кто хочет объяснить сочинения философов согласно ординарному и буквальному смыслу слов, заплутается в лабиринте, из коего никогда не выйдет, ибо не обладает путеводной нитью Ариадны». Синезий, живший, вероятно в четвертом веке н. э., высказывался сходно: «Они (истинные алхимики) выражаются символами, метафорами, образами, дабы их поняли только святые, мудрецы и разумом одаренные люди. Они соблюдают в своих произведениях некий метод и некое правило — человек знающий сообразит и, заблуждаясь иной раз, в конце концов, раскроет секрет». Гебер, резюмируя в своей «Summa» средневековую алхимическую науку, декларирует: «Не надо писать о магистерии совсем загадочно и не надо также объяснять слишком ясно и доступно. Я предпочитаю излагать так, чтобы мудрые поняли, умы посредственные заблудились, а дураки и безумцы сломали головы». Поразительно, что, несмотря на подобные упреждения, которых можно процитировать предостаточно, столько людей — особенно в семнадцатом и восемнадцатом веке — верили, посредством тщательного изучения текстов, найти способ фабрикации золота. Алхимические авторы, действительно, часто намекали, что оберегают секрет, дабы воспрепятствовать недостойным приобрести опасное могущество. Они использовали неизбежное недоразумение, удерживая на расстоянии неквалифицированных искателей. Но они никогда не говорили о цели материальной, не делая при этом аллюзии на истинную цель. От человека, охваченного страстью сугубо земной, подлинная суть ускользнет всегда. Читаем в «Герметическом триумфе»: «Философский камень (с помощью коего низкие металлы превращаются в золото) обеспечивает долгую жизнь и освобождает от болезней, доставляет больше золота и серебра, нежели имеется у всех могучих завоевателей вместе взятых. Но этот камень отличается самым удивительным свойством: один его вид преисполняет счастьем обладателя, который никогда не боится его потерять». Первая фаза, похоже, подтверждает поверхностную интерпретацию алхимии, но вторая указывает достаточно ясно, что обладание камнем — данность внутренняя и духовная. В уже упомянутой «Книге из семи глав» — аналогичная идея: «С помощью Бога всемогущего, камень избавит вас от любых болезней и прибавит здоровья на будущее, сохранит от страданий и печалей, телесных и духовных терзаний. Он приведет вас от мрака к свету, из пустыни в дом, от необходимости к свободе». Двойной смысл всех этих цитат подчеркивает часто выраженную интенцию дать знание «достойному» и запутать «глупца». Алхимическая манера высказываться со всеми ее «герметическими» умолчаниями вовсе не прихоть того или иного автора. В приложении к своей известной «Summa», Гебер пишет следующее: «Каждый раз, когда кажется, будто я излагаю нашу науку ясно и открыто, именно тогда объект исследования затемняется почти полностью, И, тем не менее, я не стремлюсь нарочно сокрыть алхимическое действо за аллегориями и тайнами, но стараюсь отразить четко и разумно открытое по вдохновению от Бога всемогущего и бесконечно милостивого: Он благоизволил наделить, в его святой воле отнять…» Но, с другой стороны, учения алхимиков составлены таким образом, чтобы в процессе чтения «волки от овцы» отделялись. Гебер уточняет далее: «Считаю должным заметить, что в этой Summa я не трактовал нашу науку последовательно, а рассеял по различным главам. Это сделано намеренно, ибо в противном случае люди дурные, употребляющие знание во зло, проведают секрет наравне с добрыми…».
