Уильям Янг - Хижина

— Я всегда задавался вопросом, почему мужчины несут ответственность, — размышлял вслух Мак. — Мужчины вроде бы причиняют больше всего боли в этом мире. Они виноваты в большинстве преступлений, многие из которых направлены против женщин и, — он помолчал, — детей.

— Женщины, — продолжал Иисус, он тоже поднял камешек и пустил его по воде, — отвернулись от нас ради других взаимоотношений, тогда как мужчины отвернулись ради самих себя и земли. Мир, во многих смыслах, был бы более спокойным и приятным местом, если бы правили женщины. Куда меньше детей было бы принесено в жертву богам жадности и власти.

— Значит, они сыграли бы эту роль лучше.

— Возможно, но этого все равно было бы недостаточно. Власть, сосредоточенная в руках независимого человека, будь то мужчина или женщина, развращает. Мак, разве ты не понимаешь, насколько исполнение ролей разнится с участием во взаимоотношениях? Мы хотели, чтобы мужчина и женщина были частями одного целого, равными, хотя каждый уникален и не похож на другого, различными, но взаимодополняющими, и индивидуальность каждого питала бы Сарайю, от которой проистекает всякая истинная сила и власть. Помни, я говорю не об участии в созданных человеком структурах и соответствии им, я говорю о подлинном бытии. Если ты вырастаешь во взаимосвязи со мной, то, что ты делаешь, является простым отражением того, кто ты есть на самом деле.

— Но ты же явился в образе мужчины. Разве это ни о чем не говорит?

— Говорит, но не о том, что многие предполагают. Я пришел в образе мужчины, чтобы завершить чудесную картину того, каким мы сотворили тебя. С самого первого дня мы спрятали женщину внутри мужчины, чтобы в нужный момент извлечь ее из него. Мы не создавали мужчину для того, чтобы он жил один, она с самого начала подразумевалась. Извлекая ее из него, мы в некотором смысле породили ее. Мы создали круг взаимозависимости, такой же, как наш собственный, но только для людей. Женщина вышла из мужчины, и теперь все мужчины, включая меня, рождаются через нее, и все происходят, рождаются, от Бога.

— О, понимаю, — перебил Мак. — Если бы женщина была создана первой, никакого круга взаимозависимости не возникло бы и, следовательно, не было бы возможности для полноправных и равных взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Верно?

— Совершенно верно, Мак. — Иисус взглянул на него и улыбнулся. — Нашим желанием было создать существа, которые были бы полностью равными и сильными партнерами, мужчину и женщину. Однако ваша независимость с ее требованием власти и достижений разрушила взаимоотношения, к которым тяготеет ваша душа.

— Вот оно что, — произнес Мак, шаря по гальке и выбирая плоский камешек. — Все снова и снова возвращается к власти и тому, как она мешает отношениям, которые существуют между вами тремя. Мне хотелось бы их постичь, вместе с вами и с Нэн.

— Для этого мы и здесь.

— Мне бы хотелось, чтобы она тоже была здесь.

— О, это могло бы быть, — задумчиво протянул Иисус.

Мак не понял, что он имеет в виду.

Они несколько минут посидели в тишине, не считая выдохов, с которыми запускали камешки, и шлепанья этих камешков по воде.

— Мне хотелось бы, чтобы ты запомнил одно, последнее, прежде чем отправишься.

Мак посмотрел на Иисуса с удивлением.

— Прежде чем отправлюсь?

Иисус пропустил его вопрос мимо ушей.

— Мак, смирение, как и любовь, это не то, что ты можешь рождать сам но себе. Без меня, живущего в тебе, ты не сумеешь смириться ни перед Нэн, ни перед детьми, ни перед кем в своей жизни, включая Папу.

— Ты хочешь сказать, — с легким сарказмом перебил Мак, — я не смогу просто взять и спросить: «А что сделал бы Иисус?»

Иисус усмехнулся.

— Намерения добрые, идея только никуда не годится. Дай мне знать, что у тебя получится, если ты изберешь такой способ. — Он помолчал и заговорил серьезно: — Моя жизнь вовсе не образец, которому необходимо следовать. Быть моим последователем не значит «быть как Иисус», в таком случае твои независимость будет уничтожена. Я пришел, чтобы дать тебе жизнь, подлинную жизнь, мою жизнь. Мы пришли, чтобы жить в тебе, чтобы ты сумел видеть нашими глазами, слышать нашими ушами, осязать нашими руками и думать так, как думаем мы. Однако мы никогда не станем навязывать тебе подобный союз. Если ты захочешь обойтись без нас, пожалуйста. Время на нашей стороне.

— Должно быть, это и есть ежедневное умирание, о котором говорила Сарайю, — произнес Мак и кивнул.

— Кстати, к вопросу о времени, — сказал Иисус, указывая на тропинку, которая уходила в лес от края поляны, — у тебя назначена встреча. Иди по этой тропинке до конца, там войдешь внутрь. Я буду ждать тебя.

Как бы сильно ему ни хотелось, Мак понимал, что нет смысла пытаться продолжить этот разговор. В молчании он натянул носки, надел ботинки, еще не успевшие высохнуть до конца. Поднявшись, он пересек поляну, задержался на минутку, чтобы еще раз взглянуть на водопад, перепрыгнул через ручей и вошел в лес по натоптанной тропинке.

Глава 11

Вот идет главный судья

Кто бы ни предпринял попытку сделаться судьей Истины и Знания, он обречен услышать смех богов.

О, моя душа, будь готова к встрече с ним, с тем, кто умеет задавать вопросы.

Мак пошел по тропинке, которая вилась мимо водопада, уводя от озера через густую кедровую рощу. Меньше чем через пять минут она привела его к скале, на поверхности которой угадывались очертания двери. С сомнением он протянул руку и толкнул. Рука прошла насквозь, как будто и не было никакой скалы. Мак продолжал с опаской двигаться вперед, пока все его тело не прошло через, как казалось, плотную каменную поверхность. Внутри было черно, и он ничего не видел.

Вдохнув поглубже и выставив руки перед собой, он отважился сделать несколько шажков в чернильной тьме и остановился. Страх охватил его, он не мог решить, стоит идти дальше или лучше повернуть назад. Пока мышцы живота сжимались в комок, он снова ощутил Великую Скорбь, которая легла ему на плечи всем своим весом. Душа его отчаянно рвалась обратно, к свету, но он напомнил себе, что Иисус не отправил бы его сюда, не имея в виду какую-то благую цель. Он с усилием двинулся дальше.

Его глаза медленно преодолевали шок от перехода из дневного света в эту кромешную тьму, и минуту спустя он привык настолько, что рассмотрел коридор, сворачивающий куда-то налево. Пока он шел по нему, яркий свет оставшегося за спиной входа потускнел и его сменило отражающееся от стен слабенькое свечение, источник которого находился где-то впереди.

Через сотню футов тоннель еще раз повернул налево, и Мак остановился на пороге просторной пещеры, которая сначала показалась ему бескрайним открытым пространством. Иллюзия усиливалась и наличием единственного источника света, неярким сиянием, которое окружало его, рассеиваясь примерно в десяти футах во все стороны. За этим кругом света он не видел ничего, лишь темноту. Воздух в пещере был спертый и холодный, и ему приходилось прилагать усилия для каждого вдоха. Он посмотрел вниз и с облегчением заметил слабое отражение на полу, гладком и темном, словно вымощенном слюдой.

Храбро сделав шаг, он заметил, что круг света двинулся вместе с ним, освещая дорогу на шаг впереди. Чувствуя себя уже более уверенно, он начал медленно продвигаться в ту сторону, куда был обращен лицом, то и дело поглядывая на пол из опасения, что тот может внезапно разверзнуться прямо под ним. Он настолько был поглощен своим продвижением, что натолкнулся на какой-то предмет и чуть не упал.

Это оказалось деревянное кресло, с виду довольно удобное, стоявшее посреди… ничего. Мак тут же решил сесть и подождать. Пока он ждал, свет продолжал уходить вперед, как будто бы и сам Мак шагал дальше. Прямо перед собой он увидел довольно большой стол черного дерева, совершенно пустой. А затем, когда свет задержался, он даже подскочил от изумления, потому что увидел ее. За столом сидела высокая женщина с оливковой кожей и точеными испанскими чертами лица, одетая в темный ниспадающий балахон. Она сидела прямо и величественно, словно верховный судья. Она была так хороша, что захватывало дух.

«Вот это красота, — подумал он. — Вот чего силится достичь сладострастие, но никогда не достигает». В тусклом свете было трудно рассмотреть ее лицо, потому что волосы и воротник платья частично закрывали его. Ее глаза блестели и вспыхивали, словно порталы в бескрайнее звездное небо, отражая неведомый свет, источник которого находился внутри ее.

Мак не нарушал тишину, опасаясь, что голос все равно безответно потонет в пространстве. Он подумал только: «Я Микки-Маус, который собирается заговорить с Паваротти». Эта мысль заставила его усмехнуться. Словно разделяя его веселье от этого гротескного образа, она улыбнулась в ответ, и вокруг заметно посветлело. И тогда Мак уверился, что его здесь ждали. Она казалась странным образом знакомой, словно он мог встречать ее в прошлом, только он знал совершенно точно, что никогда не видел ее.