Петр Успенский - В поисках чудесного. Четвертый путь Георгия Гурджиева
«Иногда случается, что тела вполне здоровы и находятся в порядке, но «связи» не действуют. Какая тогда польза от всего устройства? Так же, как и в случае неразвитых тел, устройство в целом неизбежно будет управляться снизу, т. е. не волей хозяина, а волей случая.
У человека с двумя телами второе тело активно по отношению к физическому; это значит, что сознание «астрального тела» может иметь власть над физическим телом».
Гурджиев поставил плюс над «астральным телом» и минус над физическим.
– Если у человека имеется три тела, тогда третье, или «ментальное» тело активно по отношению к «астральному» и физическому; это значит, что сознание «ментального» тела обладает полной властью над «астральным» и физическим телами.
Гурджиев поставил плюс над «ментальным» телом и минусы над «астральным» и физическим, заключёнными в скобки.
– У человека с четырьмя телами активно четвёртое тело. Иначе говоря, сознание четвёртого тела имеет полную власть над «ментальным», «астральным» и физическим телами.
Гурджиев поставил плюс над четвёртым телом и минусы над тремя другими, заключёнными в скобки.
– Как видите, – сказал он, – существуют четыре различные ситуации. В одном случае все функции находятся под контролем физического тела; оно активно, все остальные пассивны. В другом случае второе тело имеет власть над физическим. В третьем случае «ментальное» тело управляет «астральным» и физическим. И в последнем случае четвёртое тело властвует над тремя первыми. Раньше мы видели, что у человека, имеющего только физическое тело, возможен как раз такой порядок взаимоотношений между различными функциями. Физические функции могут контролировать чувства, мысль, сознание. Чувства могут контролировать физические функции. Мысль может контролировать физические функции и чувства. И сознание способно контролировать физические функции, чувства и мысль.
У человека с двумя и тремя телами, равно как у человека с четырьмя телами, самое активное тело живёт дольше всех, т. е. оно «бессмертно» по отношению к низшему телу.
Далее Гурджиев опять нарисовал диаграмму «луча творения» и около Земли поместил физическое тело человека.
– Это обычный человек, – сказал он, – человек номер один, два, три и четыре. У него есть только физическое тело; оно умирает, и от него ничего не остаётся. Оно состоит из земных материалов и после смерти возвращается в землю. Это – прах, и он возвращается в прах. Говорить о какого-то рода «бессмертии» для человека подобного сорта невозможно. Но если человек имеет второе тело (он начертил второе тело напротив планет), это второе тело состоит из материала мира планет и может пережить смерть физического тела; второе тело не бессмертно в полном смысле слова, потому что спустя определённый промежуток времени тоже умирает; тем не менее, оно не умирает вместе с физическим телом.
«Если у человека есть третье тело (он поместил третье тело на диаграмме напротив Солнца), оно состоит из материала Солнца и может существовать после смерти «астрального тела».
«Четвёртое тело состоит из материала звёздного мира, т. е. из такого материала, который не принадлежит исключительно Солнечной системе; и потому, если оно кристаллизовалось в пределах этой системы, внутри неё нет ничего, что могло бы разрушить такое тело. Это означает, что человек, обладающий четвёртым телом, бессмертен в пределах Солнечной системы».
«Теперь вы видите, почему невозможно сразу ответить на вопрос, бессмертен человек или нет. Один человек бессмертен, другой нет, третий стремится стать бессмертным, четвёртый считает себя бессмертным – а представляет собой просто кусок плоти».
Когда Гурджиев уезжал в Москву, наша постоянная группа собиралась без него. В моей памяти осталось несколько бесед в группе, связанных с тем, что мы недавно услышали от Гурджиева.
Мы много говорили об идее чуда, о том, что Абсолютное не может проявить свою волю в нашем мире, что эта воля проявляется только в виде механических законов и не может проявиться в их нарушении.
Не помню, кому из нас первому пришла на ум хорошо известная, хотя и не очень почтительная школьная история, в которой мы тотчас усмотрели иллюстрацию к этому закону. Речь шла о семинаристе-переростке, не способном усвоить на последних экзаменах идею всемогущества Божия.
– Ну, приведи мне пример чего-нибудь, чего не мог бы сделать Господь, – обратился к нему епископ-экзаменатор.
– Это нетрудно, ваше преосвященство, – отвечал семинарист. – Даже Сам Господь не может простой двойкой побить козырного туза.
Нельзя найти более ясного примера. В этой глупой истории больше смысла, чем в тысяче богословских трактатов. Законы игры составляют суть игры, и нарушение их разрушило бы всю игру. Для Абсолютного так же мало возможно вмешиваться в нашу жизнь и вносить другие результаты вместо естественных результатов созданных нами причин или случайностей, как невозможно для него побить простой двойкой козырного туза. Тургенев где-то писал, что все молитвы можно свести к одной: «Господи, сделай так, чтобы дважды два не было четыре!» А это – то же самое, что козырной туз семинариста.
Другая беседа касалась Луны и её отношения к органической жизни на Земле. Снова один из членов нашей группы нашёл очень удачный пример, показывающий отношение Луны к органической жизни.
Луна подобна гире на часах. Органическая жизнь – это часовой механизм, приводимый в движение гирей; тяжесть гири, натяжение цепи на зубчатке приводят в движение колёса и стрелки часов. Если гирю удалить, движение в часовом механизме немедленно прекратится. Луна – это как бы колоссальная гиря, которая висит на органической жизни и приводит её в движение. Что бы мы ни делали, хорошее или плохое, умное или глупое, все движения колёс и стрелок нашего организма зависят от этого груза, который постоянно оказывает на нас своё давление.
Меня лично очень интересовал вопрос об относительности в связи с местом, т. е. положением в мире. Задолго до того, как эта тема подверглась обсуждению, я пришёл к идее относительности, зависящей от взаимоотношений размеров и скоростей. Но идея места в космическом порядке была совершенно новой и для меня, и для всех других. Но странно: спустя некоторое время я убедился, что это – одно и то же; иначе говоря, размеры и скорость определяют место, а место определяет размеры и скорость.
Вспоминаю ещё одну беседу, имевшую место в тот же период. Кто-то спросил Гурджиева – не помню, в какой связи – о возможности существования универсального языка.
– Универсальный язык возможен, – заявил Гурджиев, – только люди никогда его не изобретут.
– Почему же? – спросил кто-то из нас.
– Во-первых, потому, что он давно изобретён, – ответил Гурджиев. – Во-вторых, потому, что понимание этого языка, как и способность выражать на нём свои мысли зависят не только от знания языка, но и от бытия. Скажу даже больше: существуют три универсальных языка, а не один. На первом из них можно говорить и писать, оставаясь в пределах своего собственного языка, с той лишь разницей, что когда люди разговаривают на своём обычном языке, они не понимают друг друга, а на этом, ином языке – понимают. Во втором языке письмо одинаково для всех народов, как, скажем, цифры или математические обозначения; но люди всё ещё говорят на своих собственных языках. Однако каждый из них понимает другого, хотя бы этот другой говорил на незнакомом языке. Третий язык один и тот же для всех, как письменный, так и разговорный. На этом уровне различия между языками совершенно исчезают.
– Не то ли это самое, что описано в Деяниях апостолов как сошествие Святого Духа на апостолов, когда они стали понимать разные языки? – спросил кто-то.
Я заметил, что такие вопросы всегда раздражали Гурджиева.
– Не знаю, меня там не было, – сказал он.
Но в другой раз один мимолётный вопрос привёл к новым и неожиданным объяснениям.
Кто-то случайно спросил его во время беседы, заключено ли в учениях и обрядах существующих религий что-нибудь реальное и ведущее к определённой цели.
– Да и нет, – сказал Гурджиев. – Вообразите, что мы сидим здесь и разговариваем о религиях, а горничная Маша слышит наш разговор. Она, конечно, понимает его по-своему и повторяет то, что ей понятно, швейцару Ивану. Швейцар Иван опять-таки понимает всё по-своему и повторяет то, что ему понятно, кучеру Петру, живущему за стенкой. Кучер Петр едет в деревню и пересказывает там то, что говорят городские господа. Как вы думаете, будет ли его рассказ хоть сколько-нибудь напоминать то, что говорим мы? Совершенно такая же связь существует между существующими религиями и тем, что было их основанием. Вы получаете учения, традиции, молитвы, обряды не из пятых, а из двадцать пятых рук; разумеется, почти всё здесь искажено до неузнаваемости, а существенные элементы давно забыты.
