Виктор Голицын - Окно на тот свет. Посланники потустороннего мира
Но говорить о тонком мире мне пока рано. Почему-то кажется, что серую печать я уже снял, а после последних событий снял и белую печать, снежную, но о Том мире я еще не могу рассказать своими словами. Придется исходить множество дорог, побывать в разных концах земли, порасспрашивать знающих людей, а самое главное – постараться сохранить внутри себя удивительную силу и веру в настоящее и живое, в то, что будет меня ждать Там, когда я устану и приду к кулисам, за которыми коридор...
Я стоял перед светлым занавесом и ничего не видел перед собой, кроме легкой и одновременно плотной бело-кремовой ткани. Я ничего не чувствовал, ни о чем не думал. Стоял и ждал.
Занавес растаял, и я увидел лесную поляну. Ее очертания показались мне смутно знакомыми. Ведь это та самая, в лесу...
Но только сейчас на ней царило лето. Я стоял на берегу реки, постоянно меняющей свои очертания. «Река, впадающая в лето», – подумалось мне.
За колыхающейся прозрачной водой тянулась кромка леса, уходила к горизонту светло-зеленой блестящей лентой. Я подошел ближе к воде и увидел в ней отражение белого домика с веселыми окошками и трубой, из которой вился голубоватый дымок.
Я поднял глаза и разглядел этот домик. Свежесрубленный, он словно струился запахом свежей стружки, щекотал нос, звал войти в него, усесться за стол, на котором уж наверняка стоят корзинки с ягодами и картошка с жареными грибами...
– Милый... – Голос Ларисы коснулся меня непривычно мягко. Я давно отвык, чтобы меня так называли. Меньше потребности в нежности – больше защита. А тут словно погладили и освободили от необходимости «держать марку». Вести себя «как настоящий мужик» с несгибаемым стержнем внутри, с мужской суровостью, сдержанностью и невозмутимостью.
Лариса сидела неподалеку от домика на цветном коврике и плела венок из летних желтых одуванчиков.
– Милый, у нас не так много времени, – тихо сказала она. – Я не могу сказать тебе больше, чем ты готов услышать. Но от тебя зависит, сколько ты можешь принять, впустить в себя... Посмотри на меня, скажи, какое слово тебе приходит на ум: какая я?
Я нерешительно подбирал слова, одновременно впитывая ее новый облик: пшеничные косы вокруг головы, и только чуть более темная кудрявая челка напоминает о ее прическе... Морщинки на лбу разгладились. Нос заострился немного... Вот, пожалуй, и все, а в остальном та самая девчонка, в которую я однажды до беспамятства влюбился.
– Ты... новая... и прежняя... и счастливая... и чуть грустная... и еще – живая...
– Вот тебе и ответ на твой вопрос, – легко улыбнулась Лариса. – Видишь же – живая! Так и скажи всем нашим. А теперь слушай меня и запоминай!
Я постараюсь объяснить проще... Умирает наше тело, но не мы. В момент смерти, когда проживаем жизнь, мы, получив новый опыт, уходим на другой уровень... А каким он будет – заранее знать нельзя. Говорят, чем больше наша жизнь в физическом теле наполнена эгоизмом, тем больше «тяжелой», «низкочастотной» энергии мы накапливаем. И стало быть, после смерти нужно определенным образом ее переработать.
Если возникает необходимость, мы проходим миры, которые условно называют «чистилищами» или «мирами отработки», иногда «мирами возмездия»... И мы проживаем там определенный период, чтобы выработать, реализовать эти «плотные» энергии и суметь перейти выше... Но кто-то минует этот «мир-предбанник». Проще говоря, какой энергии больше накоплено, туда и отправляешься.
А еще, родной, помни – каждому воздается по его вере. Ступай с миром, заботься о жене своей, о детях не переживай, ты им даешь все, что нужно, и я рада, что ты сумел полюбить Веру. У меня свой путь и своя песня «путевая». А у тебя своя. Только речка у нас общая, и вброд мы ее переходим, туда-сюда. Не забывай самое главное – мы живые, и мы живем рядом с вами. Вот как эта поляна, она же твоя и моя одновременно...
Видение исчезло, а я ловил ртом воздух и пытался разлепить глаза. Я лежал, скрючившись на заднем сиденье своей машины, стряхивал остатки сна, в окно светила круглая, как медный пятак, огромная луна.
