Юлия Вознесенская - Мои посмертные приключения
Тут одну интересную вещь я узнала. Вот когда несешь камень на самый конец дамбы, а там уже другие камни лежат, то просто кладешь его сверху и все. А вот если все камни сверху уложены, то надо другие класть уже на дно моря. И тогда мы с камнями в руках сходили прямо под воду и там их клали на место. Душееды стояли над водой и палками показывали, куда класть. А мы работали под водой. И ничего нам не делалось! В воде было темно, но все-таки стену и камни можно было видеть. Сначала мы с Лопоухим боялись спускаться под воду, а потом ничего, привыкли. Мне даже понравилось: работаешь, а заодно пьешь и купаешься. Класс!
Когда душееды приказывали всем садиться и отдыхать, строители рассаживались в такую длинную-длинную цепочку по берегу.
Чтобы не ругаться и не драться во время отдыха. Но все равно им это не удавалось. Обязательно кто-то садился слишком близко к соседу, и начиналась ругань, а потом и драка. Мы с Лопоухим садились всегда в стороне от всех. Это было плохо, что нельзя ни к кому подойти и поговорить. Не с Лопоухим же разговаривать!
Потом вот что случилось. Когда наша дамба была готова, нам велели ее разрушать.
Я подумала, что мы что-то не так построили.
Ну что ж, надо исправлять. Мы снимали камни сверху, поднимали их со дна и относили на берег. Там другие строители складывали их в большие кучи. Ладно.
Разобрали мы всю дамбу, и тут нам приказали строить ее снова — все как было. Кошмар! Я не выдержала, подошла к одному дядьке и спросила:
— Вот мы построим дамбу, а потом что?
— Сама не знаешь, стерва? Издеваешься? Вот как врежу сейчас!
— У меня палка — видишь? Скажи лучше, что мы будем делать потом?
— Разбирать, вот что, идиотка!
Меня как по голове ударило. А так все было ладненько! Дом у нас был такой хороший, с крышей и окошками, а в нем стол и два на чем сидят. Хлеб нам каждый день птица носила. И работа была такая полезная, мы дамбу в море строили. И двое нас было, я и Лопоухий. И вдруг все мне опротивело: ну не могу я строить и разрушать одно и то же без конца! Не могу, не хочу и все тут!
— Будем уходить, — сказала я Лопоухому.
Он сначала захныкал, заскандалил:
— Иди! Одна уходи… Найду себе другую бабу! — Откуда он слова-то такие знает? Помолчал, а потом говорит задумчиво:
— А другая хлебушка не даст…
Обалдеть! Вот ведь сволота ушастая! В конце концов он успокоился, затих и буркнул из угла:
— Когда пойдем-то?
— Завтра. Птица принесет хлеб, мы его съедим и пойдем за ней.
— Как это за ней? Она же над морем летит!
— А мы по морю пойдем.
— Прямо по воде, значит. А море-то голое, увидят нас! Поймают и бить будут или хозяевам отдадут.
— Не бойся, не увидят. Мы по дну моря пойдем.
— Заблудимся. Там темно.
— Не заблудимся. Нам ведь все равно куда идти, лишь бы отсюда подальше.
Тут меня очень удивил мой Лопоухий, уж так удивил! Он вдруг говорит:
— А хлеб в воде размокнет. Она мокрая.
— Так мы же его съедим!
— Не получится. У нас много хлеба. Не получится сразу съесть.
— Это откуда у нас много хлеба?
— А я кусочки прятал. Я ведь знал, что ты такая глупая и опять захочешь куда-то идти. Нет от тебя покоя! А по дороге ты наш хлеб всем раздавать будешь. Я тебя знаю. Вот я и насобирал кусочков. Они в доме спрятаны.
Обалдеть! Ну, удивил так удивил. Вот хитрюга! Пришли с работы домой, и он мне показал в углу старую рогожку, а под ней кучку мелких сухих кусочков хлеба. Сухарики называются. Вкусные — класс!
— Тут бросим? — спрашивает он, а сам по кусочку в рот отправляет.
— Еще чего!
Я взяла то, на чем сидят, перевернула, и получилось то, в чем носят. Сложила в него все кусочки и поставила на стол.
— И не трогай, а то объешься перед дорогой. Придется тогда тебя тут оставить одного.
Это сработало. Ни сухарика он не взял, только поскуливал, глядя на стол. А у меня был план, как сделать, чтобы люди с дамбы не погнались за нами, когда мы будем уходить по дну моря. Я боялась, что душееды отправят их за нами в погоню.
На следующий день мы пошли к морю пораньше. Люди уже сбредались к дамбе, но душееды еще не появились. Они всегда позже приходили. Я встала у начала дамбы и крикнула:
— Кто хлеба хочет? Подходи!
Сначала никто не поверил. Потом один подошел, поглядел, а потом как бросится ко мне с кулаками:
— Хлеб, говоришь? Я тебе покажу, как издеваться! Я тебя отучу камни вместо хлеба подсовывать!
— Да ты попробуй! Возьми кусочек, не бойся.
Он протянул руку и взял. Глаза у него так и полезли на лоб. Он разом проглотил сухарик, а потом выхватил мою носилку с хлебом и кинулся убегать по берегу. И тут все остальные с воплями бросились за ним. Вот и ладненько. Так и было задумано.
Я схватила Лопоухого за руку и потащила к тому месту, где мы всегда поджидали нашу птицу. Мы как раз вовремя успели, она уже кружила над берегом.
И тут случился хороший случай: вместо одного хлеба птица скинула два. Мы стали скоренько есть, а она кружилась над нами и не улетала, пока мы не доели все и не пошли к воде.
Мы взялись за руки и пошли в воду. Лопоухий, конечно, рыдал помаленьку. Но скоро его не стало слышно, потому что вода покрыла нас с головой.
Мы шли по песчаному серому дну, вокруг была темная вода. А над нашими головами, над водой плыл белый крестик. Это наша птица летела, показывая нам дорогу.
Очень долго и очень трудно мы шли по дну моря. Было темно, тоскливо и глухо. Тишина стояла мертвая. В общем, кошмар. Мне было хуже, чем Лопоухому. Я видела, что он на ходу строит скорбные рожи, шевелит своими губищами — ворчит и жалуется. Ему так легче было идти. Он не сообразил, что я его не слышу в воде.
Долгое время мы шли в полной темноте, но я все равно шла и тащила Лопоухого за руку. Потом над нами снова появилась сначала белая искорка, а потом — белый крестик.
Птица наша нас не покинула. Значит, мы и в темноте не сбились, все время прямо шли.
Под конец пути у меня стали подкашиваться ноги. Я каждый шаг делала с трудом и почти сваливалась. А уже было ясно, что идти осталось недолго. Вода стала серой, и крестик над головой снова превратился в птицу.
И вот наши головы, сначала его, потом моя, высунулись из воды. Но что творилось вокруг нас! Огромные волны набегали сзади, захлестывали с головой, а потом швыряли нас на каменистое дно. Шум стоял зверский, в голове аж гудело.
Вдруг меня накрыло особенно высокой волной и оторвало от Лопоухого.
— Держись и выходи на берег! — успела я ему крикнуть. Тут меня шарахнуло головой о камни, и что было дальше, я уже не помню.
Глава 9
Я очнулась, но не открывала глаз. Позади шумело море: выходит, либо мне удалось самой выбраться, но я этого не помню, либо меня выбросило штормом на прибрежный песок уже без сознания. Над моей головой кричали какие-то птицы. «Чайки…» — вспомнила я и открыла глаза.
Перед моими глазами маленький паучок карабкался вверх по сухой травинке.
— Будем жить дальше? — спросила я его.
Полежала еще немного и поднялась.
Справа и слева от меня простирался широкий песчаный пляж, а за спиной возвышалась дюна, поросшая кустарником и приземистыми соснами. Небо было серо-голубым, солнце скрывалось за дымкой, но я ощущала на лице его тепло.
А где же мое чудище лопоухое? Я вскочила на ноги и огляделась. Нигде ни души. Я пошла вдоль берега, крича: «Лопоухий, ты где? Отзовись!» Прошла в одну сторону, потом в другую. На берегу шторм оставил гряду мусора, в ней виднелись и крупные предметы: обломки деревьев, облепленные водорослями кусты, дохлые рыбы. Но ничего, что бы хоть издали напоминало моего друга.
Я прошла по кромке воды, вглядываясь в ямы между камнями, о которые разбивались все еще мутные после шторма волны. Ничего похожего на человеческую фигуру я не увидела. Неужели он утонул, и его штормом унесло в открытое море?
Я взошла на дюну, но и с нее никого не увидела на пустынном берегу. Еще какое-то время я бродила по ней, зовя его и плача от жалости. Мой единственный друг, с которым мы прошли через такие испытания. Такой глупенький, беспомощный и верный. Где же ты, Лопоухенький?
В сосновом лесу я обнаружила узкую тропинку и пошла по ней. Через некоторое время она вывела меня на шоссе. По нему в обе стороны мчались автомобили, а сбоку шла пешеходная дорожка, обсаженная олеандровыми кустами, сероватыми от пыли. Пыль или не пыль, но это были настоящие живые цветы, белые и розовые. Между кустами стояли каменные скамьи. Я села на одну из них, откинулась на спинку и закрыла глаза. Пахло олеандрами и бензином, разогретым асфальтом и морем. Как тут хорошо! И как смел он погибнуть возле такого берега?
— Простите, вам, кажется, плохо? Я не могу вам чем-нибудь помочь?
Я открыла глаза. Возле меня, участливо склонившись ко мне, стоял загорелый молодой человек в джинсах и белой майке.
