Этьен Кассе - Убийца планеты. Адронный коллайдер

Я был почти уверен, что это связано с коллайдером, а возможно, я слишком много об этом думал в последнее время, поэтому размышлял не больше нескольких секунд:

— Над Швейцарией?

— В точку, Кассе. Над ней. Хотя ни озоновой дыры, ни особых экологических проблем в Швейцарии как раз и нет.

— Зато там есть коллайдер, — сказали мы с Каррие почти одновременно.

— Вы думаете, именно он притягивает излучение? — спросил я после некоторой паузы?

— Думаю, что нет. Видите ли, Кассе, излучение ничто не притягивает. Само по себе оно не заряжено, индифферентно, безразлично, если можно так выразиться, к любым событиям и ко всем видам материи. Оно направляется сюда, запрограммированное на это изначально.

— Если реликтовое излучение — наблюдатель, то, получается, оно исследует то, что здесь сейчас происходит?

— Получается, что так.

— Значит, кто-то из другой вселенной наблюдает за тем, что происходит на Земле? Не мог ли коллайдер быть создан не людьми? Каррие засмеялся:

— Ваша фантазия неутомима, Кассе. Но возможно, в этом-то и есть ваша сила и вы сможете додумать то, что давно не удается понять мне. Я родился в России еще в царское время, мне девяносто восемь лет. Мой отец эмигрировал во Францию во время революции. Двенадцать лет жизни я провел в криогенной заморозке. У нас во Франции в те времена проводился такой эксперимент совместно с британцами и американцами. Я был одним из ученых, которые добровольно решили стать подопытными кроликами. И я был единственным, кто выжил. Не весь, — Каррие усмехнулся, — что-то в эксперименте пошло не так, и у меня после разморозки началась гангрена. Меня удалось спасти, а остальные сгнили заживо целиком. Так вот что я вам скажу, Кассе. Тело во время заморозки не стареет, это верно, даже омолаживается. Но вот мозг продолжает жить. Вы представляете, что я успел передумать за эти годы? Мне не оставалось ничего другого, я жил во тьме — но среди своих мыслей. Я никому не рассказал о том, что пережил. Притворился, что для меня прошло одно мгновение. Чего мне это стоило! Могли бы вы вообразить себе такое, с вашей-то фантазией? А ведь все это произошло на самом деле.

Я молчал. Каррие продолжал:

— Когда я отправился в заморозку, о коллайдере еще никто и слыхом не слыхивал. Возможность дробить протоны на еще более мелкие частицы попросту не рассматривалась. А тот, кто говорил об этом, немедленно объявлялся неучем от физики. Тогда едва-едва допускали мысль о возможности расщепления атома. Когда я вышел из заморозки, ЦЕРН только-только был создан. Еще год я лежал в клинике из-за операции на ноге. Пока я заново учился ходить и восстанавливал неработавшие мышцы, меня обследовали, словно лабораторную мышь. А я читал, читал, читал — наверстывал упущенное за эти двенадцать лет. В награду за участие в эксперименте я получил французское имя, фамилию и прошлое. Я словно родился заново, когда меня вытащили из криогенной камеры. И тогда все уже носились с этим коллайдером. Другие ученые, скорее всего, этого не заметили, поскольку не выпали «из оборота» на двенадцать лет. А я тогда словно бы посмотрел со стороны. И вот что я вам скажу, Кассе. Ни фундаментальная, ни прикладная физика не прошли за эти годы такого пути, чтобы дойти до коллайдера самостоятельно. Пусть самый первый прибор и назывался синхротроном, но по сути это был уже коллайдер. Он был дан нам как бы готовым. Никто не занимался такими разработками, как будто бы никто. Они просто взялись откуда-то: чертежи прибора, формулы ускорения частиц, да и сама идея раздробить вещество еще мельче. Ничего из того, что я прочел в физической литературе — книгах, статьях, — не предвещало этого синхротрона. А потом он взялся словно ниоткуда. И все вдруг стали его верными сторонниками. Сначала я думал, что эти разработки были украдены у русских. Но потом выяснил, что в то время русские им вообще не занимались, они все силы бросили на создание атомной бомбы, им было некогда заглядывать внутрь вещества из любопытства. Чертежи своего коллайдера русские получили почти через пятнадцать лет после нас. Но они были гораздо совершеннее наших разработок. И если бы им хватило денег и мощностей построить свой адронный коллайдер, ЦЕРН бы сейчас рвал волосы на голове. Что до американцев, то их разработки с ускорителями частиц в те времена были очень неубедительными. И вы спрашиваете, думаю ли я, что коллайдер создан неземными учеными? Да я практически в этом уверен.

Каррие рассказывал все это очень спокойно и, словно угадав мои мысли, добавил:

— Я на самом деле смотрю на все это очень спокойно. Я ученый, Кассе, до мозга костей. И меня интересует только наука. Люди, конечно, меня тоже интересуют, но только из чувства долга. Я не стал бы проводить эксперимент, который мог бы им навредить. Практическая польза экспериментов меня никогда не интересовала. Но только до того момента, когда я узнал о черной дыре. Теперь я точно знаю, как мы должны использовать коллайдер. Или другой прибор, который сможем построить на его основе. Мы должны спасти нашу Вселенную от соприкосновения с соседней. Я уверен, что это в наших силах.

Я остался в особняке Каррие переночевать. Спал я отвратительно. Сначала никак не мог заснуть, все размышлял о параллельных мирах. Получалось, что коллайдер — это чей-то чуть ли не лабораторный проект. А наша планета, да и вообще вся наша Вселенная, — просто подопытный кролик. Взявшаяся ниоткуда какая-то черная дыра, уникальное событие сближения двух параллельных вселенных, которое вряд ли происходило где-либо еще. Могло ли это быть рукотворным? Неужели разум, что старше нашего на миллиард лет, возможно, из близкой к гибели Вселенной, задумал перебраться в наш мир или попросту он ставит эксперимент, чтобы понять, как спасти свой? Возможно, эта черная дыра — результат неудачной попытки повернуть ход развития той вселенной вспять от неминуемой смерти?

Или же тому миру тоже грозит черная дыра? И над нами попросту ставят эксперимент, чтобы понять, возможно ли спастись искусственным способом — с помощью коллайдера? И сейчас пришел момент истины? Или кто-то хочет повторить Большой взрыв, столкнув две вселенные подобно тому, как ученые сталкивают протоны в адронном коллайдере, чтобы просто из научного интереса посмотреть, «что будет»? Был вечер, 4 ноября 2008 года.

Сон не принес мне желанного отдыха. Мне снилась черная галактика, подбиравшаяся ко мне со всех сторон с шипением, словно змея. Затем она превратилась в черную кошку, которая прыгнула и вцепилась когтями мне в лицо, стала рвать и трясти меня. Когда я проснулся, в моей комнате горел свет, а надо мной стояла ассистентка ученого, Анна.

— Что случилось? — спросил я в панике. Спросонок, да еще после таких снов, я не ждал ничего хорошего. — Что-то с месье Каррие? Или кто-то…

— Все в порядке, — сказала она, продолжая трясти меня за плечо, — если так можно сказать, все в порядке. Одевайтесь скорее и поднимайтесь в обсерваторию, вы все там увидите.

Не в правилах Каррие было разыгрывать глупые шутки, так что я заторопился. Наспех натянув рубашку и брюки, я бросился наверх.

В обсерватории горел свет, от монитора к монитору сновали люди в белых халатах. Возле телескопа, как капитан на мостике, стоял Каррие. Его длинные белые волосы были растрепаны, на нем был белый халат, из-под которого торчали худая бледная нога и металлический протез. Время от времени он смотрел в телескоп, поворачивая на нем какие-то ручки.

— Подойдите сюда, Кассе, — проговорил он хрипло, — смотрите.

Я приник к металлическому окуляру. Телескоп напоминал огромный бинокль. Когда мои глаза привыкли к темноте, я, как и на всех предыдущих картинках, которые показывал мне Каррие, увидел черное космическое небо с редкими точками звезд. Какие-то из них были побольше, какие-то поменьше. Одна из точек в центре пульсировала. Синее свечение сменялось оранжевым, затем желтым, затем снова синело. Вдруг звезда взорвалась ослепительной вспышкой, да так ярко, что я чуть не ослеп. Я отпрянул от окуляра. Все смотрели на огромный монитор, на который, видимо, передавалась картинка с телескопа. Каррие стоял рядом, запустив пальцы в шевелюру, с видом человека, только что выигравшего в лотерею сто миллионов евро.

— Что это было? — спросил я, уже догадываясь, к чему все идет. — Соприкосновение вселенных? Большой взрыв?

— И да, и нет, Кассе, — нервно ответил Каррие. — Это было рождение сверхновой.

Он тут же стал отдавать команды ассистентам, которые что-то записывали, считали, таскали аппаратуру. Я стоял и довольно долго смотрел на хаос, творившийся вокруг, пока не решил выяснить, который час. Была половина пятого утра. Каррие обернулся ко мне:

— Пройдемте-ка в мой кабинет, Кассе. Самое главное мы уже видели, дальше мы уже только будем путаться под ногами.