Рудольф Штайнер - Низвержение духов Тьмы. Духовные подосновы внешнего мира
Величайший недостаток и величайшая ущербность нашего времени в том, что люди поглощены абстракциями. Тем самым они удаляются от истинной действительности.
И теперь мы подходим к применению этих принципов по отношению к самой действительности. Пожалуйста, обратите на это внимание! Я должен сказать вам сейчас нечто поразительное — я буду говорить о применении недействительного мышления в отношении действительности. Ибо, само собой, недействительное мышление тоже ведь внедрено в реальность. И по этой причине постепенно, благодаря недействительному мышлению, которое развилось в ходе последних трех–четырех столетий, благодаря внедрению этого удаленного от действительности мышления в реальность, в самом человеческом общежитии возникла удаленная от реальности структура — структура, которая находится постоянно в противоречии сама с собой. Что касается природы, то здесь, можно сказать, дело обстоит хорошо, так как, если человек станет неверно думать, сама природа ему не подчинится. И тогда — простите мне это грубое сравнение — если человек будет упрямо, абстрактно вести себя в своем мышлении относительно природы, то он уподобится барану, который постоянно бьется рогами о реальность. Ведь это заметно во многих так называемых системных воззрениях, которые пытаются рогами пробить стену реальности. Эти мировоззрения подчас столь же упрямы, как бараны.
Но совершенно иначе обстоит дело с общественным, социальным, политическим общежитием. В этой сфере человеческое мышление вплоть до мелочей проникает в общественные структуры. Там не наталкиваются на реальность, которая выглядит непривлекательной, там сами творят действительность. И когда такое продолжается пару столетий, то и сама действительность тоже поддается; это значит, что и она живет в противоречиях. Сама действительность проявляется в таких образованиях, которые не имеют в себе силы реальности, а затем доходит до таких катаклизмов, как нынешняя катастрофа войны.
Здесь прослеживается взаимосвязь между человеческой душевной жизнью прежних времен и внешними физическими событиями более позднего времени. Дело всегда в том, что происходящее на физическом плане первоначально зарождается духовно, а что касается человека, то сначала имеет место духовное проявление в человеческих мыслях, лишь затем в человеческих действиях. Таким образом, если хотим наблюдать современность, мы можем видеть, что там, где она нам показывает свой истинный, то есть в данном случае неистинный облик (ибо неистинный облик и есть ее истинный облик), там абстракция внедряется в действительность. Люди в большинстве видят реальность абстрактно. Они смотрят на нее, как упоминавшийся вчера фокусник на гири, которые не имеют веса, но по отношению к которым он ведет себя так, как если бы они весили много килограммов.
Главной особенностью многих современных понятий является их бедность. Современные люди — я это часто подчеркивал — стремятся к удобным, легко обозримым понятиям. Но из‑за этого и сами понятия делаются страшно обедненными. Да, такие обедненные понятия — все, что может противопоставить современный человек той поверхностной природе или природной поверхностности, которую одну только, несмотря на весь прогресс, и видит современность. Несмотря на великий прогресс в отношении природопознания последнего времени, понятия, при помощи которых стремятся осмыслить природные явления, относительно бедны. И эта тяга к обедненным понятиям, к малосодержательным понятиям проникла во все мировоззрения. В наше время вы можете увидеть появление философов, испытывающих настоящую тягу к выхолощенным понятиям. Они постоянно тяготеют к наибеднейшим, к наиболее выхолощенным понятиям. Эти понятия подчас весьма претенциозны, но они лишены весомости. Ведь наша современная философия ломится от таких понятий, как вечность, бесконечность, единство, значимое и незначимое, всеобщее, индивидуальное и так далее. Такими понятиями орудуют охотнее всего — понятиями максимально абстрактными.
Все это ведет к весьма своеобразной позиции человека по отношению к реальности. Перестают видеть жизненное содержание действительности, теряют также чувство того, что, собственно, содержится в действительности. Надо только обратить внимание на это в нашей современности, и тогда это можно увидеть повсеместно.
Я хотел бы указать вам на прямо‑таки устрашающее явление: один современный философ высказался по вопросу того, как относиться к продолжительности войны[52]. Конечно, это решающий вопрос нашего времени, но приступить к нему можно с помощью содержательных, реальных, полнокровных понятий, а не с помощью расхожих абстракций о мире и времени, о всеобщем и индивидуальном, и т. д. Такое абстрактное философствование не дает ничего в отношении столь конкретных вопросов. Упомянутый философ сделал открытие, и не он один: нет ничего вредного, если война будет длиться как можно дольше, если после нее наступит, как говорится, прочный мир, возникнет рай на земле. Я уже это сравнивал с тем, как можно позаботиться о том, чтобы нечего было разбивать из посуды в доме: надо сначала разбить всю посуду. Ровно таким же является и вывод тех, кто утверждает: войну надо продолжать столько времени, пока не наступит желание прочного мира.
Упомянутый философ применил к этому вопросу свою философию, которая, на его взгляд, оснащена наивысшими, то есть, с позиции современности, наиабстрактнейшими понятиями. Что, собственно, он утверждает? Подумайте только, он говорит: в конце концов, много ли значит по сравнению с вечностью, которая будет отмечена печатью вечного мира, пара тонн пушечного мяса, потерянного на полях сражений! Чего стоит пара тонн пушечного мяса по сравнению с вечной жизнью и развитием человечества!
К таким вот «достижениям» ведет абстрактное мышление, когда его применяют к явлениям действительности. В наше время надо указывать людям, насколько, если вникнуть, такие абстракции просто бросают в дрожь. И можно только постоянно удивляться, что все они, собственно, проходят мимо людей, не вызывая особых мыслей. Естественно, такие мысли — принадлежность мировоззрительного устремления современности. Но куда привело это мировоззрительное устремление? Как раз к наиабстрактнейшим понятиям; но такие понятия приложимы только к безжизненному, к минеральному, к неорганическому. И когда появляется какой‑то философ и то, что приложимо только к безжизненному, прилагает не только к живому, но и к духовно–душевному, то и приходят к таким выводам. Ибо ведь в отношении безжизненного человек должен постоянно руководствоваться тезисом: много ли значит, в конце концов, столько‑то центнеров вещества по сравнению с масштабом целого? Никакое строительство не обходится без отходов производства; само собой, без этого не обойтись. Но именно этого нельзя переносить на человеческую жизнь, ибо это пригодно только для неорганического, для безжизненного. И только для неорганического, для безжизненного пригодны те понятия, которые вырабатывает сегодня наука. Но такой перенос постоянно осуществляется, только люди этого не замечают. И подобные рассуждения, направленные в русле того, что войне не придет конец прежде, чем возникнет упомянутое стремление к миру, — подобные рассуждения, в конце концов, есть проявление брутальности, хотя самому философу они кажутся необычайно возвышенными. Только другие стыдятся говорить как этот философ, а философ прячет свою брутальность за красивыми фразами. Естественно, он произносит разную возвышенную белиберду, жонглируя понятиями вечности и мгновения, вечного человеческого становления, преходящего характера бытия стольких‑то и стольких тонн пушечного мяса, и не замечает того простого факта, что в каждом человеке живет вечность, бесконечность и что каждый отдельный человек стоит больше, чем неорганический мир в целом!
Обсуждаемые здесь принципы заложены в основу тех художественных форм, которые мы развиваем здесь, на этом холме. Ибо искусство тоже постепенно поддалось этому, если можно так выразиться, легковесному мировоззрению, лишенному сущности. Наше мировоззрение должно снова вернуться к существу вещей. А к существу вещей приходят только тогда, когда соприкасаются с духом. Вот почему мы должны развивать другие формы, нежели те, что господствуют повсеместно в современном искусстве. Иными словами, наша эпоха должна снова черпать нечто созидательное из духовной сферы. Естественно, многим нашим современникам это будет неудобно. Но представьте себе только, до какой степени все наше мироощущение постепенно погрузилось в безжизненное и имеет дело только с мертвым. Посмотрите на современную архитектуру да и, в конечном счете, на все прочие произведения искусства девятнадцатого века. Разве, в конечном счете, это не есть постоянные повторы старого архитектурного стиля и т. п.? Строят в античном стиле, в стиле Ренессанса, в готическом стиле, то есть постоянно берется что‑то вымершее. Невозможно пробиться к восприятию непосредственно живого. Но к этому снова придут. Будут строить в совершенно новом духе. Но для этого требуются определенные жертвы, которые должны быть щедро принесены. Вот это стоящее там здание[53], сделанное из бетона, но в новых формах, — это образец работы первопроходцев. И надо учитывать не только самый факт изобретения этих форм, но и факт, что были найдены возможности явить миру нечто подобное. Эти вещи надо учитывать во всей их весомости, иначе не будет понято то, что должно быть построено на этом холме. Ведь по самой своей природе то, что будет построено здесь, находится в противоречии и в противоборстве с тем, что в наше время строится по всему остальному миру.
