Николай Рерих - Алтай – Гималаи
Впервые увидели китайских солдат в мундирах имперского времени с красными надписями вдоль всей спины и груди. Очень оборванные солдаты; киргизы-ополченцы были вовсе без мундиров. Может ли такая армия действовать?
Спросят: где же опасности? Где же увлекательные нападения? Ведь на кладбище в Лэ несколько памятников над могилами убитых путешественников. Правда, что все эти люди убиты кашмирцами и афганцами. Никто не был убит ладакцем-буддистом. И потом есть особая прелесть сознания, что в самом удаленном безлюдии вы целее и безопаснее, нежели на улице западных городов. Полицейский Лондона при входе в Ист-Сайд осведомляется, есть ли у вас оружие и приготовлены ли вы к опасности. Ночная прогулка по окраинам Монпарнаса или Монмартра в Париже или по Хобокену в Нью-Йорке чреваты гораздо бóльшими опасностями, нежели пути Гималаев и Каракорума. А торнадо в Техасе или Аризоне разве не равен вихрю на высотах? К тому же эти опасности природы так веселы по существу, так будят бодрость и так очищают сознание. Есть собиратели жгучих восклицаний опасности, но самый неверный бамбуковый или веревочный мост будит в вас упрямую находчивость. Как жаль из безлюдия спускаться в кишлаки людских толп.
В одном переходе от Санджу уже могут быть буддийские древности.
10 октября
Окунулись в совершенно иную страну. Нет более ладакского героизма. Нет более гирлянд звучного пения ладакцев. Странно, что сильные, приятные голоса слышали лишь у ладакцев. Нет более замков на безводных, отважных вершинах. Нет более субурганов и курганов бесстрашия. Горы ушли в седую серую мглу. Чем же жить и куда взгляд направить? Здесь мирные земледельческие, ничего ни о чем не знающие сарты; забытый оазис. Мирные медлительные тюрки, совершенно забывшие о своем участии в шествиях Чингиса и Тамерлана. Жарко. На Санджу-Базаре – песчано. Из-за глинобитных стен, из-за фруктовых деревьев выглядывает множество лиц, пугливых и прикрывшихся. Целая толпа по краскам похожа на Нижегородскую ярмарку. Приношения – фруктов и жареных баранов. Наконец, привели в подарок киргизскую собаку.
Гремят бубенцы, и на майдан[183] въезжает китайский чиновник. Опять предупредителен и любезен. Удивлен, что не получил о нас письма от амбаня Яркенда, но объясняет, что республиканский Китай отменил особые извещения, если есть китайский паспорт. А у нас пространный паспорт на имя Лолучи, что значит Рерих. Такие ли предупредительные и китайские чиновники более высоких рангов? Хочется, чтобы Китай оправдал наши ожидания. Ведь при выдаче паспорта говорилось о содействии всех губернаторов, о встрече делегации от Пекинского университета… Китайский чиновник говорит о проходе Рузвельтов, повернувших на Яркенд; говорит о развалинах императорского дворца в 12 днях от Хотана, откуда и до сих пор добывают древности. Мы понимаем, что это должно быть Аксу. Скоро вступаем на старую «шелковую» дорогу. Первое место, где могут быть древности. Ведь эти места, так же как и Хотан, упоминаются в литературе за 3 – 4 века до нашей эры. В островах пустыни, в оазисах, укрепились последние толпы перед переселением в неизвестные края. На горизонте стоят тучи, но это не обычные облака, это скалы песчаных вихрей. Верно, где-то был сильный буран.
11 октября
Под щебетанье птиц и блеяние стад, под веселое журчанье арыков мы вышли из Санджу. Скоро повернулись от оазиса, поднялись по песчаному откосу русла и оказались в настоящей пустыне. Холмы легли слабым неопределенным силуэтом. На горизонте дрожит воздух, точно сплетая какие-то новообразования. Развернулся полный узор песков. Это уже именно та необозримость, по которой двигались великие орды. Ведь и Чингис и Тамерлан проходили именно здесь. И так же как на волнах не остается следов от ладьи, так же на песках не осталось никакого намека на эти движения.
Здесь встала вся нежность и вся беспощадность пустыни. И киргиз указывает на дымчатый, розоватый северо-восток – там великая Такла-Макан![184] Там захороненные города. Там Куча – столица бывших тохаров.[185] Известны их манускрипты, но знаете ли, как произносить эти знаки? По аналогиям можно прочесть буквы, но начертание звука пропало. Дальше, там, на склонах гор, Карашар – древнее место. Там долго до сокрытия находилась, по свидетельству китайских историков, чаша Будды, перенесенная в Карашар из Пешавара. А еще дальше – отроги Небесных гор и полунезависимые калмыки, помнящие свою историю, свои горы, пастбища и священные горы. А еще дальше – великий Алтай, куда доходил Благословенный Будда.
Трепещет щит песков. Исчезают текучие смываемые знаки. Расспрашиваем о древностях. Из пустыни уже многое вывезено, но еще большее скрыто песками, и найти это можно лишь ощупью. И сейчас, после сильного бурана, из недр обнаруживаются новые ступы, храмы и стены неведомых селений. По малым признакам скажете ли, где захоронено самое главное? Сами жители к находкам на словах безучастны.
Вдали маячат стада диких куланов. Далеко зачернел силуэт встречного верхового. Издалека оглядел нас, остановился, слез и расстилает что-то белое. Подъезжаем и видим белую кошму, на ней лежат две дыни, два граната. Это дастархан от неизвестного встречного путника. Неведомая дружеская рука – гостю. Истинная скатерь-самобранка, белеющая среди неизмеримых песков. Привет от неизвестного – неизвестным.
Дошли до Санджу. Населенное. Хозяйственное, запыленное место. Лабиринт глинобитных стенок. На детях уже видны лишаи, чего в горах не было. Древностей не нашли. Рассказывают, будто приехали два китайских чиновника и увезли все, что накопилось у жителей из буддийских древностей. Если это верно, то, значит, императорский Китай без знания раздавал свои сокровища, а республиканский Китай начинает понимать значение изучения древних памятников. Надо отметить, если вообще этот рассказ верен и если чиновники не увезли вещи просто в свою пользу.
12 октября
От Санджу до Пиалмы все следовали по той же «шелковой» дороге. И не потому только «шелковой», что по ней шли караваны с шелком, но и сама она шелковая и отливает всеми комбинациями радуги песка. Молочная пустыня с тончайшим рисунком песчаных волн. Ветер несет жемчужную пыль. И она на ваших глазах ткет новое кружево по лицу земли. Стоят старинные верстовые башни, большая часть их полуразрушена. Сзади звенят бубенцы. На большом сером коне догоняет нас сын соседнего амбаня. Он едет на побывку в Дуньхуан, в отпуск – путь предстоит около 2 месяцев. Он любопытен, но очень необразован. Дает несколько сведений о Хотане, говорит о древностях Дуньхуана. В Пиалме тоже бывают древности из Такла-Макана.
Переход большой. Шли быстро с 7 до 4 ½ часов, но говорят, что завтра путь будет еще длиннее. Стоит во фруктовом саду. Это лучше, чем в Санджу, где верблюды, ослы, лошади, петухи и собаки неумолчно вместе гремели хором всю ночь.
13 октября
От Пиалмы до Завы около 38 миль. Мы вышли еще до рассвета под знаком Ориона. Первый раз за весь путь увидели любимое созвездие. Опять пустыня. К 10 часам уже жаркая, рдеющая, опаляющая. Стремя обжигает ногу через сапог. А что же здесь делается летом? Недаром летом идут ночными переходами.
По правую руку голубеют взгорья Куэнь-Луня – они напоминают Санта-Фе. По левую руку розовеют пески Такла-Макана – вспоминаю пустыню Аризоны.
Сын амбаня поет китайские намтары – сказания о китайских богатырях, с выкриками, с высчитыванием какого-то непонятного темпа, с финальными каденциями. Трудно ассоциировать это с богатырским эпосом.
Под шеями коней звенят нити бубенцов. Качаются красные кисти под уздою. Так же гремели здесь великие орды.
Три голубя давно летели с нами. Откуда быть им в пустыне? Они – вестники, они довели нас до замечательного места, старого чтимого мазара и мечети. Здесь среди пустыни живут тысячи голубей, охраняемых преданием. Каждый путник бросит им пригоршню маиса. Это благое место очень почитаемо. Странной неожиданностью веет от этих несметных стай голубей. Это неожиданный – Сан Марко. Эти голуби – путевестники. Они указывают путь пустынным путникам. Рассказывают: «Один китаец убил и съел такого голубя и немедленно умер».
Кончился день золотою ковыльною степью с барханами в виде курганов. Это начало Хотанского оазиса. Похоже на Южную Украину. Вечером огорчение – погиб Амдонг. Горная лхасская собака не выдержала жара пустыни. Жаль, Амдонг так напоминал финских лаек; он был такой пушистый и проворный. Остался черный Тумбал. Свирепый и пугающий население. Чтобы не потерять и этого сторожа, завтра его понесут в паланкине.
14 октября
От Завы до Хотана весь путь идет оазисом. Непрерывные селения, маленькие базары и сады. Убирают маис и жито. Быки, ослы и лошади делают всякую домашнюю работу. Опять закрытые лица у женщин. У них маленькие боярские шапочки и белая фата, как на византийских миниатюрах. Постепенно, незаметно въезжаем на базары самого Хотана. Мало что осталось от древнего города. Хотан славился нефритом, коврами, пением. От всего этого ничего не осталось. Ковры – модернизированы; поделки из нефрита – грубы; пение осталось лишь в виде несложных мусульманских песен под игру длиннейшей двухструнной «гитары». Осталось производство шелка, хлопка, маиса и сушеных фруктов. Остались малопривлекательные тесные базары и пыльные закоулки глинобиток.
