Анхель де Куатьэ - Превращение духа
От того и я не говорю с вами, женщины, но шепчу вам:
— я не люблю мужчины в вас, женщины, но люблю я мужчину в мужчине;
— и возлюбил я женщину в женщине, ибо я мужчина;
— я мужчина, женщины, ибо я эгоист, и не ждите от меня жалости, но алкайте страсть мою ненасытную, пока дано вам;
— тот я, кого хотите вы, и я приду к вам, когда будете вы женщиной, когда будете готовы, ибо возлюбил я в вас женщину;
— не будет чувство моё вечным, но будет оно страстным, ибо в сердце моём сладость и сила, а в теле моём жажда и обладание;
— и растаете вы, возлюбленные, в руках моих, ибо я буду пламенем пожирающим, что сжигает сомнение, и буду я ветром, что разметает условности;
— и я дам вам ребёнка вашего, и вы будете растить его, соблазнённые сами собою;
— я же уйду от вас, женщины, что б не брели вы печально в далях тех, где нет вам дороги;
— и останется с вами ребёнок мой и будет любить вас и будет любить за меня, ибо я буду в нём!»
Так говорил Заратустра в гробовой тишине зала. Говорил он тихо, но без тени смущения, страстно, с невероятной, всеобъемлющей силой внутреннего обладания!
Я же смотрел на лица женщин, замерших от восторга. Гримасы ужаса сменились в какой-то момент восхищением, они светились!..
— Всё, — шепнул Заратустра. — Я сказал вам всё, теперь уходите, чтобы мог я прийти к вам Сам! Ибо я прихожу только Сам, но не когда зовут меня. И не ждите меня, не ожидайте, но знайте, что я приду!
Словно загипнотизированные, неловкие, женщины поднялись со своих кресел и медленно покидали зал, бросая на Заратустру взоры, в которых угадывалось мною не ожидание, но полнота.
Заратустра наполнил их, но не тем, что он говорил, а тем, кем он был, тем, кто он есть. Они смогли быть, благодаря тому, что он есть.
ОБ УКУСЕ ЗМЕИ
В Москве теракт. Погибли сотни людей. Журналисты вопят о необходимости «ковровых бомбардировок» Чечни. Заразительно говорили они прежде о гуманизме, когда американцы бомбили Сербию… Верили они своим словам, когда говорили о нём? Зачем говорить, если веришь себе только, пока говоришь?
Мы живём в мире иллюзии: пока мы не испытываем сильного страха, мы говорим о своём бесстрашии, когда же испытаем мы страх, мы говорим о своём героизме, ведь не умерли же мы от страха!
Мы живём в пространстве слов, они скрывают наше безумие, делая его разумным безумием. Но иногда, под воздействием сильного страха, мы теряем эту хрупкую опору и открывается нам наше безумие, и тогда мы начинаем вопить во всё горло. В чём же безумие наше? Мы не хотим верить в то, что мы только гости, а не хозяева. Мы неблагодарны, но зато ищем себе благодарности. Наши поиски тщетны. Разочарован будет тот, кто ищет того, чего нет.
Мы решили, что можем всё. Когда об этом говорит сумасшедший, его называют «сумасшедшим». Когда говорит о том врач, ему верят. Только страх и заставляет нас верить. Чего же стоит наша вера?
Кого мы пытаемся обмануть своими словами? Свой страх, да и только. Когда мы боимся прослыть негуманными, мы говорим о гуманизме. Когда мы боимся опасности, мы говорим о необходимости войны. Мы верим себе, когда говорим, ибо страх — лучшее основание для нашей веры.
Все веры стояли на страхе, и не было ещё веры, которая опиралась бы на человека, в основании которой не было бы страха. Вся наша жизнь — только языковая игра страха. Хочу ли я такой жизни? Имею ли я другую? Живу ли я?
Так сегодня говорил Заратустра:
«Если змея укусила, она должна была укусить. Что вы кричите: "Это несправедливо!". Было бы справедливо, если бы она не укусила? Но что ж делать ей с ядом её? Как не быть ей змеёй?
Если вас укусила змея, вы кричите: "Господи, почему я!". Что, лучше было бы, если бы укусила она другого? Такова справедливость ваша? Тот, кто справедлив для себя, несправедлив для другого. Что ж ищете вы справедливость одну на всех?
Вы хотите выкусить у змеи ядовитый зуб её? Радуйтесь, вы не умрёте от укуса змеи, вы умрёте от укуса тарантула! Нельзя выкусить все ядовитые зубы, как нельзя вычерпать море.
Не смерти должны бояться вы, но того, что не можете вы жить, вдыхая каждое мгновение жизни своей полной грудью, ибо грудь ваша парализована страхом!
Говорите вы: "Он умер не вовремя!". Но когда время ему умирать? Есть ли этому «время»? Говорите вы: "Он умер не своей смертью!". Но разве может человек умереть чужой смертью? О чём говорите вы, кого пытаетесь обмануть?
Но не радуетесь вы тому, что дали вам, а печалитесь оттого, что отберут у вас. Что ж, не печальтесь, вы уже умерли! Уверены ли вы, что сделали это «вовремя»?
Кажется всё ещё вам, что можете переписать вы законы вселенной. Что толку в мечтах ваших, если в реальности даже себя самих переписать вы не в силах?
Пытаетесь вы отменить смерть, все силы науки вашей бросили вы на борьбу со смертью. И вижу я, что движет страх вами! Отчего же вы не видите этого? Верно, вы уже не живёте. Что ж боретесь вы со смертью?
Вы говорите: "Мне не нравится мир этот, потому что не нравятся мне законы его!". "У тебя есть другой мир?" — спрошу я. На что законы вам, мёртвые, если нету им приложения?
Живёте в мире вы, которого нет вовсе. Иллюзия — имя миру этому. Хороши для вас законы мира, ибо это вы их придумали. Но они иллюзорны, и жизнь ваша — иллюзия! Думаете вы, что боитесь смерти, мертвецы, а боитесь вы жизни!
Думаете вы, что справедливость вершите, а сами с рук своихкормите страх свой — это ли справедливость ваша? Наказывая, не преступника наказываете вы, но себя, ибо страх свой задобрили вы сим наказанием!
Всё, что делаете вы, вы делаете для себя, ибо свою вы проживаете жизнь, а не чужую! Вы сами и есть мера дел ваших, ибо ненависть ваша вам доставляет боль, а радость ваша — это ваша радость!
На самих Себя следует вам смотреть, а не на других, ибо у вас одна жизнь, и дела ваши — то, что делаете вы для самих Себя. Вот о чём следует помнить вам! Может быть, тогда и поймёте вы, что делаете вы для самих себя, а что — для страха вашего.
Если жизнь ваша в тягость вам, то не для Себя самих вы живёте, но для страха вашего! Других хотели бы исправить вы, но сами не хотите вы исправляться. Помните же, что жизнь других — их жизнь, но не ваша. Что ж свою-то жизнь не хотите вы? Знайте же, что другой не будет у вас!
Не верите вы самим Себе, отшельники! Только страху своему и верите вы в благородных порывах ваших. Не желаете вы жить для самих Себя, потому что боитесь. А для Других вы не можете жить, ибо для самих Себя вы не живёте. И боитесь вы смерти ещё?! Я бы боялся такой жизни!
Чтобы измерить силу любви вашей, спрашиваете вы себя: "Смог бы я умереть за него?" Но должны вы спрашивать: "Живу ли я для него?", если хотите знать любите ли вы хоть чуть-чуть любимого вашего!
Страх животного — помощник ему в жизни его, а для вас приговор! Человек же использует страх свой не с тем, чтобы защититься от боли, но с тем, чтобы увидеть в ней страх свой — своего врага! Нужно ли вам бояться боли? — спрашивает эгоист, и в этом единственный вопрос познания!
Знает эгоист один страх, один страх себе позволяет — страх умереть в жизни! Недостойно человека платить за подарок презрением, глупо предавать самого Себя и пошло близости желать из страха! Не оспаривает эгоист страхи чужие, но и не потакает им, так вынашивает он Другого, открываясь ему нежностью самого Себя!
Человечеству суждено умереть, и будет это скоро! Так пусть же умрёт оно счастливым, чем от страха!»
Так говорил Заратустра.
А я увидел страх в своём прежнем смятении, и смятение моё рассеялось. И появилось во мне (даже обнаружило себя!) великое сомнение: я увидел безликость нашу в страхе, но разве же безлик каждый из нас? И я увидел, что это моё сомнение вызвано отсутствием страха, ибо ушла вера в иллюзию, которая столько лет говорила мне, что я — ничто. Я ничто для ничто — это недурно. Я есть — это хорошо, этого довольно.
О РЕБЁНКЕ И БРАКЕ
Они говорят мне: «Мы любили детей своих!», но дети их стали убийцами, наркоманами или покончили с собой. Убил бы я, если был бы любим? Стал бы я отравлять свою жизнь ядом, если ощущал бы себя любимым? Стал бы я подвергать свою жизнь ненужному риску или совершать самоубийство, если бы знал, что меня любят? Нет.
Но говорят мне родители, дети которых убили, стали наркоманами и погибли: «Мы любили детей своих!», говорят и ищут во мне сострадания. И я спрашиваю их: «Вы любили их так, как хотели сами, или так, как хотели от вас дети ваши?» Они молчат, а во мне нет сострадания, я врач, а не священник.
Что есть любовь? Если я чувствую, что люблю, — это ещё не любовь, но если Другой чувствует, что любим — это любовь. У кого хватит духу спросить у любимого: «Как хочешь ты, чтобы я любил тебя?» У кого силы хватит ответить? Как мы любим? Любим ли? Страх со всех сторон, а глупость покрывает страх. Этот грех даже священник не в силах, мне кажется, отпустить.
