Ли Кэрролл - Дети индиго. 10 лет спустя

Как бы то ни было, даже чиновники из администрации школьного округа стали замечать, что мне удается найти к этим детям подход, чего другим сделать не удавалось. Человеку, обладающему интуицией, было довольно просто «прочитать» некоторые их поступки. Я видела, каковы они на самом деле, — и где-то в глубине души они это чувствовали. Родители мне говорили: «Вам удается заставить ее сделать то, чего она ни за что не будет делать с другими» или «Такое впечатление, что рядом с вами он становится гораздо спокойнее». Как-то раз один маленький клиент сказал: «Если бы все, у кого есть проблемы, пришли к вам, наш мир стал бы лучше».

Долгое время я не использовала никаких терминов и обозначений (Индиго и тому подобных). Я просто работала с детьми, которые ко мне приходили. Затем я тоже стала прибегать к этим терминам (возможно, даже слишком часто). Однако благодаря своим маленьким ученикам я довольно быстро поняла, что все эти определения совершенно бесполезны. Как говорил мой сын, «мама, все это просто ярлыки!» Обычно я не вижу никаких энергий, так что не имею ни малейшего представления о том, какого цвета эти дети — индиго или иного. Мне не составит труда перечислить особенности, описанные в книгах о Детях индиго, которые я замечала в своих учениках и клиентах. Однако я замечала и черты, не упомянутые в подобных изданиях. Хотя, возможно, я просто воспринимаю их иначе.

Как бы то ни было, эти дети обладали нестандартным мышлением. Некоторые из них, не прибегая к традиционному поиску решений, могли разобраться в сложнейших вопросах и процессах. Они просто знали, как все обстоит на самом деле. Другие дети уже в самом раннем возрасте имели свой весьма необычный взгляд на социальные, политические и экологические проблемы общества. Порой они предлагали решения, которые не вписывались в стандартные каноны и правила.

Такие дети часто производили впечатление людей, которым неуютно в своем теле, словно им никто не прочитал лекцию на тему «Как вести себя в физическом теле». Некоторые из них очень искусно управлялись с каким-то одним делом (обычно это был физический навык в сочетании с увлеченностью), но в остальном были весьма неуклюжи и неповоротливы. Другие в принципе не отличались хорошей координацией. Встречались мне и дети с нарушениями визуально-пространственного восприятия, которым не поставили никаких диагнозов. Создавалось впечатление, что они способны получать визуальную информацию каким-то неведомым нам способом — притом что их обычное зрение было слабым. Им было невдомек, что другие люди не способны видеть, как они (таким детям немного помогали обычные упражнения по улучшению зрения, но до конца оно так и не восстанавливалось). Они просто не могли заставить свое тело (или глаза) делать то, чего от них ожидали окружающие — и что большинство из нас воспринимает как само собой разумеющееся.

Часто проблема с их здоровьем существовала скорее в восприятии взрослых, а их самих совершенно не заботило, что они не такие, как все. Для иллюстрации приведу историю мальчика Кирби (имя изменено), из которой вы увидите, что жизнь такого ребенка можно полностью изменить.

В любой обычной школе этому ребенку моментально поставили бы какой-нибудь «диагноз». Заметив его подвижность, одни могли решить, что у него СДВГ. Другие (после многочисленных тестов и анализов) наверняка определили бы у Кирби синдром невербальной неспособности к обучению. Все «симптомы и признаки» были налицо. Отец называл сына «тридцать три несчастья», так как мальчик то и дело переворачивал мебель, спотыкался и падал со стула. По рассказам родителей, с ним вечно происходили несчастные случаи. Синяки и ушибы были для него обычным делом, а пару раз он даже лечился от сотрясения мозга. Он много и жадно читал, любил предаваться своим не по годам взрослым увлечениям, но с большим трудом усваивал математику и плохо писал. Невероятных усилий стоило ему высидеть целый урок и выполнить задание учителя. В довершение ко всему Кирби говорил быстрее и выразительнее, чем любой другой ребенок, которого мне доводилось видеть! Он мог говорить много и обо всем на свете. У меня создалось впечатление, что он автоматически запоминает каждый услышанный или прочитанный факт.

Наверное, вы слышали, как о человеке говорят: «Он не может одновременно идти и жевать жвачку». Сказано, будто о Кирби. Изо дня в день я наблюдала за тем, как он пытается выполнить письменное задание по математике или письму. Он устраивался на стуле, как курица на насесте, сложив ноги по-турецки (он вообще не умел сидеть прямо). Затем он облокачивался на парту, но стоило ему взять в руки ручку и начать писать, как он тут же валился со стула на пол! Откройте любую книгу по синдрому невербальной неспособности к обучению, и вам покажется, что вы читаете о Кирби.

Но мальчику очень повезло. Он был единственным ребенком у своих родителей, которые очень его любили и были достаточно состоятельны, чтобы обеспечить мальчику необычную, но интересную жизнь. Полгода семья проводила на юго-восточном побережье США, а остальное время — в центральной части западного побережья. Большую часть недели его отец работал где-то на северо-восточном побережье, возвращаясь домой только на выходные. Такое детство не назовешь обычным.

Кирби посещал частную школу, но каждую весну они вместе с мамой переезжали в свой дом на другом конце Америки. Остаток учебного года Кирби занимался с учителем на дому. В это время отец тоже перебирался на другое побережье, и теплое время года семья проводила там.

Вначале Кирби ходил в детский сад Монтессори, где он научился работать самостоятельно и следовать своим интересам и наклонностям. Затем мальчик пошел в частную школу с традиционной системой преподавания, но где не препятствовали проявлению личных особенностей каждого ученика, если это не выходило за рамки программы и общешкольных требований. Для того чтобы Кирби мог оставить школу до окончания учебного года, учителя внесли коррективы в учебный процесс, отменив некоторые задания и подготовив методические рекомендации для домашнего обучения.

Поскольку в школах Монтессори детям разрешается выполнять свои задания сидя на полу (на небольших ковриках), в детском саду никто не обратил внимания, что мальчик падает со стульев. Родители приспособились к странным отношениям мальчика со стульями, позволив ему читать, заниматься и играть на полу. Так что дома эта особенность тоже никому не бросилась в глаза. (Родители вспоминали, что прием пищи часто превращался в целую проблему, потому что мальчик взбирался на стул, брал в руки вилку и тут же валился на пол.) Он был счастливым ребенком, таким веселым и разговорчивым, что никому и в голову не приходило заподозрить в нем какую-то «неспособность».

Поскольку Кирби родился в состоятельной семье со свободными взглядами, родители достаточно спокойно воспринимали его особенности, считая своего сына уникальным, подающим надежды и весьма способным ребенком, а вовсе не странным или неспособным. Поэтому они развивали его таланты и умения, не придавая особого значения необычным проявлениям в его поведении. Вероятно, он Индиго; хотя, повторю, я никогда не видела его ауры. Он отличается от других детей — и своим поведением, и восприятием мира, но его нельзя назвать «неспособным»! К счастью, его жизнь устроилась именно так.

С другими родителями, в другой школе или семье все было бы иначе: взрослые пытались бы разобраться, «что с ним не так», у мальчика, скорее всего, начались бы стычки с учителями, а школьный психолог навесил бы на него ярлык, поставив медицинский диагноз. Потом, чтобы смягчить странности в его поведении, ему назначили бы новомодное лекарство, и в конце концов мальчик, охваченный разочарованием и депрессией, стал бы совершенно неуправляемым.

Знаете, в чем ключ к пониманию любых детей? Каждый из них — каждый из нас — уникален. Безусловно, нельзя отрицать существования целого ряда психических расстройств, в том числе и таких, которые мы называем «неспособность к обучению». Но вместе с тем следует признать: дети конца XX — начала XXI века далеко не всегда вписываются в рамки и структуру школьной системы, которая по-прежнему опирается на принципы, сформулированные более ста лет назад. В удушающей школьной атмосфере тотального контроля дети с яркими дарованиями и особенностями в развитии, как правило, начинают скучать и теряют интерес к учебе. Развитие других сдерживается в силу объективных обстоятельств: такие дети растут в маленьких поселках и пригородах, где забота о выживании не позволяет им думать ни о чем другом, кроме жизни «прямо здесь и прямо сейчас».

Многие специалисты в педагогике сходятся на мысли, что наши школы стали рассадниками множества проблем, замеченных в подрастающем поколении. Насколько сложнее приходится детям, которые воспринимают происходящее более широко и объемно? Как тяжело должно быть тем, кто способен видеть ауры людей, читать мысли и чувства своих учителей и обладает сенситивностью, совершенно необъяснимой для взрослых! Может ли это послужить одним из решающих факторов, которые создают проблемы и недовольство, переживаемые такими детьми и подростками?