Филип Дик - Валис
От Эхнатона знание перешло к Моисею, от Моисея – к Элии, Бессмертному, который стал Христом. Но под всеми этими именами скрывается один Бессмертный. И мы и есть этот Бессмертный.
Жирный по-прежнему верил в Бога и Христа – и много во что еще, однако хотел знать, почему Зебра – его термин для Единого Божественного Всемогущего – не предупредила никого о болезни Шерри и теперь не желает излечить ее. Загадка иссушила мозги Жирного, повергая его в бездну безумия.
Жирный, ищущий смерти, не мог смириться с тем, что Шерри позволяют умереть, и умереть в муках.
Позвольте мне выступить вперед и сделать кое-какие предположения. Маленький мальчик с врожденным дефектом не совсем то же самое, что взрослая женщина, которая желает смерти и играет в пагубную игру, такую же болезнетворную, как и лимфома, разрушающая ее тело. В конце концов, Единое Божественное Всемогущее не пыталось помешать и попытке самоубийства Жирного; Божественное позволило Лошаднику проглотить сорок девять таблеток чистейшего дигиталиса; Божественное не запретило Бет бросить Жирного и уехать вместе с сыном, тем самым сыном, который излечился в результате теофанического открытия.
Упоминание о трехглазых пришельцах с клешнями вместо рук и глухонемых телепатах с другой звезды заинтересовало меня. Тут Жирный оказался чрезвычайно скрытным и не стал трезвонить о своем открытии всем и вся. В марте 1974-го, когда он познал Бога (а точнее, Зебру), Жирного преследовали реалистичные сны о трехглазых людях – он сам говорил мне. Они напоминали киборгов – были в каких-то стеклянных пузырях, оснащенных массой технических приспособлений.
Одна вещь здорово озадачила нас с Жирным – иногда в видениях появлялись советские техники, спешащие устранить неполадки в мудреных коммуникационных устройствах, которые носили на себе трехглазые люди.
– Может, это русские посылают тебе ультракороткие психогенные или психотронные или иные сигналы? – предположил я, поскольку только прочитал статью о том, что Советы научились передавать телепатические послания посредством УКВ.
– Сомневаюсь, что Советам интересна паховая грыжа Кристофера, – кисло ответил Жирный.
Однако он помнил, что в этих видениях, или снах, или гипнотическом трансе слышал русскую речь и видел сотни страниц русских технических руководств, описывающих – Жирный понял это по диаграммам – инженерные принципы и конструкции.
– Ты перехватил двухстороннюю передачу, – предположил я, – между русскими и пришельцами.
– Такой вот я везунчик, – пробормотал Жирный.
К тому времени у Жирного подскочило давление до опасной отметки, и его уложили в больницу. Доктор запретил ему принимать стимуляторы.
– Я не принимаю стимуляторы, – запротестовал Жирный, и он говорил правду.
Доктор сделал все возможные анализы, чтобы установить физическую причину такого скачка давления, но так ничего и не смог обнаружить. Постепенно давление стало само собой приходить в норму. Доктор подозревал, что виноваты все-таки те времена, когда Жирный принимал стимуляторы.
Но мы-то с Жирным знали: стимуляторы тут ни при чем. Артериальное давление у Лошадника подскочило до отметки 280 на 180, что считается смертельным. Его нормальное давление – 135 на 90. Такой сумасшедший скачок и по сей день остается загадкой. А еще гибель домашних животных Жирного.
Я говорю вам, как оно было. Все это правда и происходило на самом деле.
По мнению Жирного, его квартира подверглась какому-то облучению. Собственно, Лошадник даже видел его – голубые искры, пляшущие, словно огни святого Эльма.
Более того, сияние, кипящее в квартире, было живым и чувствующим. Вступая во взаимодействие с предметами, оно вмешивалось в их привычное существование. А когда сияние достигло головы Жирного, оно начало передавать в его мозг не только информацию, но еще и личность. Личность, которая не была Жирным. Личность с другими воспоминаниями, привычками и вкусами.
Впервые в жизни Жирный перестал пить вино и начал покупать пиво – импортное пиво. Он начал называть свою собаку «он», а кошку «она», хотя и знал – раньше знал, – что его собака – «она», а кошка – «он». Это раздражало Бет.
Жирный стал иначе одеваться и аккуратно подстригал бороду. Однажды, подстригая бороду перед зеркалом в ванной, Жирный увидел отражение совершенно другой личности, хотя внешне это был все тот же Лошадник. Его перестал устраивать климат: воздух казался слишком сухим и теплым, перестала устраивать высота над уровнем моря и влажность. У Жирного появилось ощущение, что совсем недавно он жил в высокогорном, прохладном и влажном месте, а вовсе не в калифорнийском графстве Оранж.
А еще добавим тот факт, что внутренняя речь Жирного теперь велась на греческом койне, который он не знал раньше ни как язык, ни как продукт работы собственного мозга.
А еще Жирный испытывал затруднения с вождением автомобиля – не мог найти рычаги и педали, поскольку искал их совсем в других местах.
А еще, что довольно знаменательно, Жирному приснился весьма реалистичный сон – если это был сон – о советской женщине, которая должна была прислать ему письмо. Во сне ему показали фотографию женщины с белокурыми волосами и сообщили, что ее имя Садасса Улна. В мозгу Жирного запечатлелось указание, что он должен обязательно ответить на ее письмо.
Два дня спустя из Советского Союза авиапочтой пришло письмо, что повергло Жирного в состояние ужаса. Письмо прислал мужчина, о котором Жирный раньше никогда не слышал (да он и вообще не имел привычки получать письма из Советского Союза) и который просил:
1) Фотографию Жирного.
2) Образец почерка Жирного, особенно его подпись.
Жирный сказал Бет:
– Сегодня понедельник. В среду придет еще одно письмо. От женщины.
В среду Жирный получил целую кучу писем – всего семь. Он, не вскрывая, перебрал конверты и выбрал один, без обратного адреса.
– Вот оно, – сообщил он Бет; та к тому моменту тоже была напугана. – Открой его и прочитай, только не позволяй мне увидеть ее имя или адрес, а то я обязательно ей отвечу.
Бет вскрыла конверт. Вместо написанного от руки письма в конверте оказался ксерокопированный листок с обзором двух книг в левой нью-йоркской газете «Дэйли уорлд». Обозреватель назвал автора книг советским гражданином, проживающим в Штатах. Из статьи становилось очевидным, что автор – член партии.
– Боже мой! – проговорила Бет, переворачивая листок. – Имя и адрес автора написаны на обороте.
– Женщина? – поинтересовался Жирный.
– Да.
Мне так и не удалось выяснить, что Жирный и Бет сделали с теми двумя письмами. По каким-то намекам Жирного мне кажется, что он ответил на первое письмо, решив, что тут нет ничего страшного. А вот как Жирный поступил с ксерокопированным листком, который в строгом смысле слова нельзя назвать письмом, я не знаю по сей день, да и не желаю знать. Может, сжег его, или отправил в полицию, или в ФБР, или в ЦРУ. В любом случае – вряд ли ответил.
Во-первых, он отказался посмотреть на оборот ксерокопии, где были написаны имя и адрес женщины. У Жирного было чувство, что если он увидит эту информацию, то вынужден будет ответить на письмо, хочет он того или нет. Может, и так, кто знает? Сначала в тебя выстреливают из неизвестного источника графической информацией в виде пылающих восьмидесятицветных абстрактных полотен; потом тебе снятся трехглазые люди в стеклянных пузырях, увешанные электроникой; затем твоя квартира заполняется огнями святого Эльма – плазматической энергией, похоже, живой и мыслящей; твои домашние животные погибают; в тебе обнаруживается другая личность, которая думает на греческом; и в довершение ты за три дня получаешь два советских письма – о которых тебя предупредили. При всем при этом общее впечатление от происходящего не слишком плохое, поскольку информация спасает жизнь твоему сыну.
Ах да, еще одно: Жирный видел Древний Рим, наложенный на Калифорнию 1974 года.
Я вот что вам скажу: может, Жирный и не встретился с Богом, но с чем-то он определенно встретился.
Неудивительно, что Жирный начал исписывать страницу за страницей своей экзегезы. Я сделал бы то же самое. Он не стал придумывать теории ради самих теорий – Жирный пытался выяснить, что, черт побери, с ним произошло.
Будь Жирный просто психом, он выбрал бы для своего сумасшествия какую-нибудь одну форму и придерживался ее. Находясь в то время под врачебным наблюдением (Жирный всегда находился под наблюдением), он попросил провести с ним тест Роршаха, чтобы определить, не страдает ли он шизофренией. Тест показал лишь легкий невроз. Так что с этой теорией можно распрощаться.
В своем романе «Помутнение», опубликованном в 1977 году, я поместил описанные Жирным восемь часов, когда в него выстреливали графической светящейся информацией.
Экспериментируя с возбуждающими веществами, действующими на нервные клетки, как-то ночью он сделал себе инъекцию препарата IV, который считался безопасным и должен был вызывать лишь лёгкую эйфорию, и испытал катастрофическое падение мозговой активности. После чего его субъективному взору на стене спальни предстали пылающие образы, в которых он тут же узнал произведения абстрактной живописи.
