Борис Булгаков - Карлос Кастанеда. Жизнь и смерть Воина

– Почему именно восемь?

– Необходимы восемь человек, чтобы достичь согласия и выйти из области индивидуальности. Восемь – число, которое преодолевает индивидуальное, потому что представляет собой человечество в миниатюре, все возможные типы характеров.

В это мгновение я совершенно забыла, что уже слышала об этом числе, и упустила возможность указать на очень интересную параллель с Бхагавадгитой, четвертый стих седьмой главы «Йога различия». Кришна говорит там Арджуне:

«Земля, вода, огонь, воздух, эфир, дух, разум и «я» – это восемь категорий моей упорядоченной природы».

– Твоя группа состоит из шести человек, это больше четырех, но меньше восьми, самого эффективного числа. Как это обстоятельство повлияло на результаты?

– Это одна из трудностей, перед которыми мы стоим в плане нашего стремления обрести свободу, – сказал он безнадежным тоном и добавил – нам нужны еще двое.

– Почему же ты их не ищешь?

– Потому что никто не заявляет о своей готовности выполнить такую задачу! – горячо воскликнул он.

Кастанеда в свое время заявил о своей готовности и полностью доверился своему учителю, дону Хуану, который уверял его, что он может видеть энергии – способность, которая помогала ему найти подходящего ученика.

– Можешь ли и ты, как дон Хуан, видеть энергии людей и вещей?

– Да, – подтвердил он, – я вижу энергию.

Хотя он описал это в своих книгах, я все же задала ему следующий вопрос:

– Как выглядит эта энергия?

– Как если бы она была образована длинными световыми нитями.

– Различаются ли энергии разных людей?

– Чем сильнее энергия индивидуума, тем толще, компактней и ярче эти нити.

– Находятся эти нити в определенной части тела?

– Они выходят из ступней, и чем выше они поднимаются, тем больше физические силы индивидуума и его способность к развитию.

– Это что-то похожее на Кундалини, энергию, которая находится внизу позвоночника?

– Этого я не знаю.

– У кого изо всех знакомых тебе людей эта энергия поднималась наиболее высоко?

– У дона Хуана, который мог поднять ее до затылка, – сказал он с восхищением.

Возможно, именно этой способностью видеть можно объяснить решение Кастанеды продолжать или нет знакомство с человеком, с которым он договаривался о встрече. Я вернулась к теме его группы. Если эти четыре женщины не были ученицами дона Хуана и, кроме одной, вообще его не знали, то, значит, сам Кастанеда ввел их в мир магии.

– Являешься ли ты учителем твоих спутниц?

– Нет, – честно признался он. – Я могу быть Нагвалем, но не могу быть учителем магии. У меня нет необходимых для этого способностей.

– Но ведь дон Хуан уверял, что Нагваль одновременно является учителем, – продолжала допытываться я.

– Даже если я проживу дольше, чем он, – пояснил он с убежденностью в голосе, – я никогда не стану таким, как дон Хуан.

Возможно, его уверенность основывалась на том, что двадцать лет назад объяснил ему его учитель: «Я знаю, что у меня недостаточно времени, чтобы показать тебе все то, что я хотел бы показать тебе. У меня хватит времени лишь указать тебе путь, и я надеюсь, что ты будешь так же усердно продолжать поиски, как это делал я».

– Когда умер дон Хуан?

– Он ушел в 1973 году.

– Ты возглавил группу после его ухода?

– Нет, донья Флоринда, одна из спутниц дона Хуана, руководила нами до тех пор, пока не ушла.

– Когда это случилось с доньей Флориндой?

– В 1985 году. Флоринда, – он указал на Флоринду Доннер, – приняла ее имя в знак памяти.

Теперь мне стало понятно, почему во время еды Кастанеда несколько раз назвал ее Гиной. Возможно, это и было ее настоящее имя, пока она не взяла себе другое. Флоринда Доннер опубликовала свою книгу, вышедшую через три года после ухода доньи Флоринды, под принятым в честь той именем. Принятие имени Флоринда еще во время жизни доньи Флоринды казалось мне скорее знаком, что Флоринда является ее последовательницей, чем просто данью памяти. Флоринда была у дона Хуана лишь непродолжительное время. Однако, судя по уважению и симпатии, с которыми обращался с ней Кастанеда, они оба обладали способностями к магии. Кастанеда не мог посвятить ее, поскольку, по его собственным словам, не был учителем. Возможно, нежная и хрупкая Флоринда была ученицей доньи Флоринды, передающей Кастанеде знания, полученные от учительницы. Итак, эта старая женщина 12 лет была руководительницей группы.

Было уже пять часов, и в парке не осталось ни одной живой души. Сырая местность способствовала прохладе. Мы мерзли.

– Будет лучше, если мы уйдем, – предложил Кастанеда.

– Собственно, и индейцы из Соноры до сих пор у нас, – пояснила Флоринда, – и было бы нехорошо оставлять их так долго одних.

Я сложила свои листки. Собранного материала было еще недостаточно для книги, но никто не предложил встретиться еще раз. По пути к машине я объяснила им, что у меня еще так много вопросов, которые мне хотелось бы им задать.

– Продолжим в автомобиле, – предложил Кастанеда.

Флоринда вдруг внесла совершенно неожиданное предложение:

– Мы оставим тебе наш адрес. Напиши все твои вопросы, и я пришлю тебе ответы, напечатанные на машинке.

Она не уточнила, будет ли Кастанеда диктовать ей ответы или она ответит сама. Возможно, они уже обсудили прежде, должны ли они оставить мне адрес. Скорее всего, так и было, потому что я ни на минуту не расставалась с ними.

Мы поехали в обратном направлении. Я посмотрела в свои записи, но прежде, чем задать очередной вопрос, искренне поблагодарила за предоставленную возможность познакомиться с ними и за согласие помочь мне в моей работе. Неожиданно Флоринда выдвинула совершенно другую версию происшедшего:

– В бюро нашего адвоката стоит много мешков с письмами на наше имя. Мы стояли перед ними и решили выбрать наугад одно единственное письмо. Письмо, которое мы вытащили, оказалось твоим.

Наступило неловкое молчание. Кастанеда смотрел вперед и не проронил ни слова. Я не знаю, следовало ли мне спросить, какая же из версий соответствует действительности. Мне удалось побороть свое любопытство. Больше мы не возвращались к этой теме.

Я просматривала свои записи, чтобы определить, каких вопросов мы еще не коснулись и какие аспекты требовали уточнения. Скоро мне стало ясно, что с Кастанедой было почти невозможно концентрироваться на какой-то одной теме долгое время. Можно сказать, что он постоянно смешивал грешное с праведным, потому что он прыгал с темы на тему, от самой настоящей серьезности мгновенно переходил к анекдотам. Поэтому я попыталась как-то упорядочить полученную от него информацию по темам.

Я полностью согласилась с характеристикой, которую давали ему другие: он был интеллигентным, симпатичным и очень живым. И, однако, после ухода дона Хуана эта уверенность и жажда жизни, которые он демонстрировал сегодня, пошатнулись. Из того, что он мне рассказал, я заключила, что последующие годы были для него трудными, и хотя он чувствовал облегчение от того, что его учитель достиг свободы, оставалось и чувство одиночества. Это чувство заставило его искать людей с похожими интересами, так как было невозможно найти замену дону Хуану и его группе.

– После того как дон Хуан ушел, – вспоминал он, не называя, однако, точной даты, – я решил совершить кругосветное путешествие. Я был повсюду, знакомился со всеми, кто объявлял себя посвященным, однако не нашел никого, с кем бы стоило познакомиться поближе.

– Ты не нашел никого? – спросила я, не веря своим ушам.

– По крайней мере, я не нашел никого, с кем бы я сам захотел поближе познакомиться, – повторил он.

– Но ведь есть, конечно, и другие люди, и не только в Азии, наследнице многих древних традиций, но даже и в Европе…

– Что есть в Испании? – пренебрежительно перебил он, и сам ответил на свой вопрос – Испанцы! Что есть в Италии? Итальянцы!

И Кастанеда возвратился назад в Америку, туда, где он, как латиноамериканец, познал, по-видимому, на собственном опыте и расовую дискриминацию, что следует из одного его комментария, сделанного во время еды, когда он рассматривал меня и Флоринду:

– Для вас все проще, ведь вы европейцы.

Очень неожиданное заявление, ведь он всегда подчеркивал свое западное образование. Но это впечатление подтверждает и Анеис Нин, которая записала в своем дневнике:

«Дина привела к обеду Кастанеду. Восхитительный человек, смесь примитивных и академических элементов. Он отрицает, что в нем течет индейская кровь. Чувствуется, что он шизофреничен и раздвоен».

Но он неравнодушен к Европе, несмотря ни на что.

– Флоринда и я часто ездим туда, особенно в Италию, – с довольной улыбкой признался он.

В конце концов, один из его дедушек был итальянцем.