Альберто Виллолдо - Четыре направления - четыре ветра
— Что ты видишь?
— Что? — Я открыл глаза, но веки были стянуты густеющей, сохнущей кровью. — Что такое?
Наверное, они какое-то время были закрыты…
— Что ты видишь?
Я взглянул вверх, на Махимо, стоявшего рядом со мной; Анита сидела напротив через комнату, она слегка наклонилась вперед.
— Вас, — сказал я. — Я вижу вас. Комнату, свечи…
Дыхание перехватило, в горле появился ком, я всхлипнул. Анита, свечи, все, что было перед глазами, поплыло, исказилось от слез. Смесь крови и слез. Я вытирал глаза, рука дрожала. Я глубоко и часто дышал. Что они сделали? Что я сделал?
— Не тревожься. Все будет в порядке. Приготовься. Ты должен доверять нам, доверять себе, полностью. Уже скоро. Дыши.
И Махимо снова взялся за мой лоб. Он выскребал мою рану, и боль была мучительной: Я зажмурил глаза, я старался победить боль, подавить крик. В голове у меня все пульсировало. Красный мрак внутри, за закрытыми веками…
— Что ты видишь?
Я снова открыл глаза. Анита на своем стуле. Комната, свечи, все подернуто дымкой. Я моргал глазами, чтобы смахнуть дымку.
— Здесь, — сказал она и коснулась своего лба, горла, сердца.
Что я должен был видеть? Я покосился на Аниту и покачал головой.
Я уже был за пределами боли. Я знал, что, согласно медицинской науке, этого не может быть. Знал, но страха больше не было, и я смирился со своим положением. Я чувствовал себя где-то отдельно, а тошнота сменилась нервной дрожью в желудке. Адреналин. И когда Махимо в третий раз повторил процедуру, я закрыл глаза и ничего не чувствовал, кроме надавливания и царапания. И вдруг вспыхнул свет; такой свет бывает после того, как посмотришь на электрическую лампочку или огонь, и потом его изображение остается на сетчатке. Вот такой появился свет.
Я открыл глаза и… увидел. Анита сидела на своем стуле, наклонясь вперед и ухватившись за подлокотники, и вокруг нее было странное сияние. Это была люминесценция, легкая дымчатая яркость вокруг ее лба и горла, а над приподнятым животом, казалось, пылает зарево. Все плыло, меняясь. Я жмурился, моргал и снова всматривался сквозь молочную дымку, и видел цвета вокруг нее, красный и зеленый, словно радугу сквозь туман.
— Теперь ты видишь?
Я заморгал, вытер запекшуюся на веках кровь, попытался снова сфокусировать зрение. Цвета и сияние исчезли.
— Смотри! — сказала она. — Не глазами! Что ты видишь?
Мое сердце колотилось. Я расслабил хрусталики, перестал стараться. И тогда наступило мгновение, которого я никогда не забуду.
Лоб Аниты растаял, будто его и не было, и на месте ее головы возникла голова лошади; это было похоже на голографическое изображение, и длилось оно недолго, но голова была живая, я видел ее. Я смотрел на Аниту, затаив дыхание; я расслабился еще больше, и световая аура вокруг нее стала отчетливее, она была похожа на газ и ярко окрашена в голубые и фиолетовые тона.
— Что ты видишь!
Я начал смеяться.
— Цвета, — сказал я. — И еще… — я колебался, — лошадь?
— Правильно! — она засмеялась и захлопала в ладоши.
— Вот теперь все, — сказал Махимо и опустил руку мне на плечо.
Анита спросила, вижу ли я ее ауру. Ее аура. Действительно, это она?
— Мне кажется, да, — сказал я.
— Какого она цвета?
— Синего. Светло-синего и… фиолетового.
— Правильно.
Там были и другие существа, но невыразительные, бесформенные. Что-то вроде светляков, вращающихся за пределами круга. Если я всматривался слишком пристально, они исчезали. Туманные, светящиеся, аморфные пятна. И еще был у нее небольшой кот, не знаю породы; он находился то ли у нее на груди, то ли внутри грудной клетки, местоположение определить было трудно, но я видел его: там, где ее блуза была открыта, тело было почти прозрачным.
— Смотри на меня, — сказала она. — Не фокусируй зрение, смотри третьим глазом. Смотри на мою ауру. Ты видишь ее?
Я видел. Я не мог сдержать смех.
— Закрой глаза.
Я закрыл и вместо темноты увидел на сером фоне медленно меняющиеся цвета и свет. Я потерял из виду Аниту, но то, что она называла своей аурой, осталось, только другого цвета — желтого.
— Что ты видишь?
— Желтый цвет.
— Правильно!
Затем он стал красным, сияя, словно стоп-сигнал в дождливый день.
— Теперь красный? — спросила она, и я кивнул.
Она могла изменять цвет. Она проверяла меня.
Потом я увидел ее. Аура сместилась, и я увидел Аниту. Я помню, что поднял руку и коснулся собственных век, чтобы удостовериться, Что они закрыты. Она подошла ближе ко мне. Ее рука, снова слабо сиявшая голубым и фиолетовым, потянулась ко мне, и я поднял свою руку навстречу.
Я открыл глаза, когда наши руки соприкоснулись. Она стояла рядом со мной и улыбалась. Я расплакался. Травма, напряжение, облегчение… слишком много всего, меня переполняли чувства, просто чувства. Я смеялся и плакал, и Махнмо обмыл мне лицо и грудь влажной тряпкой.
— Ты хорошо справился, мой друг. Теперь ты должен трудиться, чтобы сохранить видение. Это дар.
У меня на лице и на груди осталась запекшаяся кровь, и Анита принесла миску теплой воды из кухни и еще один сосуд, пахнувший как будто чаем. Они мыли меня тряпкой, и вода стала красной; Анита вынула из второго сосуда мокрый коричневый лист и положила его мне на лоб. Сильное жжение. Всего было три или четыре листа, не помню точно, а затем они обвязали мне голову лентой из волокон какого-то растения, чтобы зафиксировать листья на ране.
Махимо сказал мне, что нет никакой угрозы, но эту припарку я не должен снимать три дня.
— Не сдвинь листы с места, — сказал он. — И не напрягай слишком видение.
Он велел мне идти спать и предупредил, что будет много сновидений.
13 марта
Два часа после полуночи. Я в гостиной, у меня пропасть времени. Я перепуган до смерти, и это фантастично.
Что-то случилось с моими центрами зрительного восприятия. Я не могу объяснить это. Я боюсь даже пробовать, потому что, может быть, это пройдет.
Я… я не знаю, что тут сказать. Господи Иисусе! Я дал себя искалечить. Если бы я мог знать. Я никогда не пошел бы на это, я избежал бы этого; меня и сейчас гложет тревога: почему я не отказался.
Спокойнее.
Все в порядке. Гостиная. Анита и Махимо спят, и в доме тихо, если не считать Лорито в жестяной клетке на кухне. Все здесь такое же, как и два часа назад, только свечи убраны (одну я зажег, чтобы записать это). Я сижу на полу, прислонившись спиной к стене, и смотрю на круг выгоревших свечей и два стула. Картина злодеяния.
Очень тихо. Выжидаю минуту.
Все в порядке. Я уже на кухне. Лорито сидит на перекладине. Никакого освещения нет, и когда я смещаю свой фокус, скажем, смотрю не на попугая, а на полдюйма ближе, я вижу этот мягкий свет, очень похожий на кирлиановские фотографии, которые мне приходилось видеть. Да, именно так, считается, и должна выглядеть аура: мягкий дымчатый свет с окраской. У Лорито окраска голубовато-зеленая. Я не могу поверить, что я это пишу.
Как это было. Классический ритуальный круг огня, в данном случае это свечи. Магические заклинания, пение. Анита, вероятно, в сверхчувствительном состоянии, руководит Махимо, который вычерчивает окружность, предположительно, вокруг моей шестой чакры, «третьего глаза». Этот сукин сын кромсает меня, сверху вниз, поперек, по кругу, а затем сдирает кожу, четыре сектора «пирога», выскребает мне лоб, — и я начинаю видеть то, чего не видел.
Я не мoгy спать. Я ушел в прихожую и лежал там на своем спальном мешке, пока они не ушли спать. Я не мог обрести темноту, закрывая глаза. Серый свет под веками. Подошел к зеркалу в ванной. На лбу у меня те листья и повязка из какого-то длинного листа, возможно, пальмового. Я не решался посмотреть. Махимо предупреждал, чтобы я не делал этого. Посмотреть или не посмотреть? Я только загляпу. Я приподнял красшок листа. Листья вроде маринованные: не прилипли к ране. Я довольствовался одним взглядом на свежую, невоспаленную красноту под листом. Я не буду снимать его три дня. Впрочем, я знаю, что утром я еще посмотрю. Не смогу удержаться.
Подошел к окну. Все признаки сумасшествия! Деревья и склоны холмов излучают мягкое радужное свечение в ночи; масса кружащихся огоньков, похожих на жуков-светляков. Может, это они и есть.
14 марта, утро
Измучен. Беспокоен. Уснул перед утром, но лучше было бы пробежать троеборье. Содержание сновидений погребено где-то глубоко в мякоти моего мозга. Они не дают себя распознать. Это как облака, на которые вы смотрите, когда они на что-нибудь похожи. Вот вы отвернулись на миг, но снова пытаетесь найти тот образ — а он уже исчез; облако еще есть, но форму не узнать, вы потеряли ее. Акварельные грезы. Абстракция. Свет и тени, и сияющие сферы, и там был кот. То есть что-то было. Я знал: это было то, что напутало меня, когда я дремал на капоте своего автомобиля на Эль Юнке, это было то, что двигалось в тени под стенами хижины Рамона. И я знаю, что это было то, что увидел Антонио у меня за спиной. Иногда это случается с собаками. Вы сидите в комнате с собакой. Вы читаете или смотрите телевизор, и вдруг животное настораживается, вскакивает, уши торчком, внимание приковано к чему-то в соседней комнате. Что там? Вы поднимаетесь, идете и смотрите — ничего нет. Ничего. Вы поглаживаете собаку, успокаиваете ее, она беспокойно скулит, вы усмехаетесь и снова беретесь за свою книгу. Это было что-то подобное. Какой-то сон. Это был черный кот, ягуар. Настолько черный, что я не мог даже уловить очертаний его тела; по там был солнечный свет, и когда кот, ритмично изгибаясь, двинулся ко мне, лучи солнца упали на его шерсть и она сверкнула золотом.
