Грэм Хэнкок - Власть Талисмана

По его мнению, эта традиция в определенном смысле так же стара, как человеческие предположения о природе зла, существующего в мире, которые начались задолго до христианства, в доисторическую эпоху, когда люди впервые задали вопрос: «Почему Бог, если он существует, мог допустить это?»[251] Отсюда Рансимен очень осторожно выводит первобытную традицию в исторический период, усматривая ее элементы «в идеях древнеегипетской религии, зороастризма и даже буддизма».[252] Он обращает внимание на то, что через три столетия после Христа:

«Стойкие неоплатоники по-своему осудили мир вещества, а иудейские мыслители в Александрии столкнулись с проблемой зла под влиянием Духовных учений египетского герметизма».[253]

Рансимен приходит к выводу, что гностики из Александрии и Сирии в период примерно с I по IV век н. э. наконец свели все эти течения мысли воедино и применили их к христианству.[254] Отсюда можно выявить схематическую картину возникновения ряда сект, существовавших одновременно или перекрывавшихся друг с другом в исторических хрониках. Эти секты, по мнению Рансимена, сохранили «постоянную традицию» от школ раннего гностицизма через манихейство в III–VI веках до богомилов в X веке. Отсюда вероучение, в свою очередь, попало в Западную Европу в виде катаризма в XII веке.

Ханс Содерберг является вторым крупным специалистом в этой области, который убежден, что религиозные верования и обряды средневековых дуалистов были связаны «неразрывной цепью традиций» с гностическими религиями, процветавшими 1000 лет раньше.[255] Однако он полагает, что катары просто «нарядили в христианские одежды» еще более древний и практически универсальный миф «о вечной борьбе между двумя силами».[256]

Но другие историки не торопятся прослеживать истоки средневекового дуализма в таком далеком прошлом.[257] Малькольм Ламберт говорит от лица многих ученых, когда пытается четко вписать феномен катарского и богомильского вероучения в контекст своего времени, рассматривая его главным образом как реакцию на конкретные экономические, политические и социальные обстоятельства. Впрочем, даже он готов признать, что Болгария (обратившаяся в православие всего лишь за сто лет до начала проповедей Богомила) могла послужить особенно хорошей почвой для развития ереси из-за возможного влияния «ранее существовавших дуалистических верований в этой стране».[258]

Безотносительно к личной позиции отдельных ученых по вопросу о происхождении ереси при обзоре литературы мы столкнулись с любопытным феноменом. Лишь в редких случаях исследователи, пытавшиеся проследить историю идей, лежавших в основе средневекового дуализма, были готовы уделить серьезное внимание тому, что сами дуалисты и их оппоненты из христианской церкви говорили на эту тему. К примеру, когда охотники на еретиков в Западной Европе называли катаров «манихеями», автоматически предполагалось, что они ошибались, поскольку манихейская ересь была подавлена за сотни лет до этого.

На Востоке константинопольский патриарх Феофилакт (933–956) одним из первых предупредил о зарождении ереси, которая вскоре стала известна как богомильство (хотя он не знал Богомила по имени). В своем письме болгарскому царю Петру он, как и его единомышленники на Западе, не замедлил связать эту новую ересь с манихейством (а также с ранее существовавшей дуалистической религией, известной как павликианство, о которой мы подробнее поговорим в следующей главе). «Пусть вожди и учителя этой древней ереси, которая возникла заново, будут преданы анафеме», — твердо заявляет он в конце своего письма. Однако ученые не хотят признать возможность того, что ересь, преданная церковному проклятию,[259] действительно могла иметь столь «древнее» происхождение, как полагал Феофилакт.

Такой же научный скептицизм препятствует изучению собственных заявлений еретиков о происхождении своего вероучения, дошедших до нас через сочинения охотников за еретиками, наполненные враждебными замечаниями и интерпретациями. К примеру, еще в 1143 или 1144 году, когда катаризм впервые начали признавать в Западной Европе, монах Эвервин из Стейнфилда (в окрестностях Кельна в Германии) написал озабоченное письмо Бернару из Клерво, обращаясь к нему за содействием в борьбе с еретиками, «которые кишат повсюду и вылезают из преисподней почти во всех церквях, как будто их князь скоро освободится и настанет день гнева Господнего».[260] Эвервин честно отмечает, что ересь набирает силу из-за явного благочестия ее проповедников, которые «не владеют ни домами, ни землями, ни другой собственностью, как Христос, не имевший земного владения и не позволявший своим ученикам владеть собственностью».[261]

Не менее мощной и, судя по всему, крайне убедительной была вера еретиков в то, что их церковь является подлинной церковью христовой — Первохристианской Церковью, пробудившейся к жизни после гонений «в Греции и некоторых других землях… со времен мучеников».[262] Хотя силы Зла приложили все усилия, чтобы уничтожить церковь Бога Добра, «мы и наши отцы апостольской веры пребывали в благодати Христовой и пребудем в ней до скончания времен».[263]

По мнению Малькольма Ламберта, одна из причин популярности катарских perfecti заключалась в том, что они:

«… искренне считали, что являются единственными подлинными христианами, что церковники являются слугами церкви Сатаны и что катарское учение представляет отрасль чистого катакомбного христианства, часто гонимого, но всегда выживавшего и восходящего ко временам апостолов».[264]

Еретики были твердо убеждены в том, что их вера должна восторжествовать. Бог Добра решил вернуть заблудшие души обратно на небеса и послал на землю Христа для осуществления этого плана.

Все шло, как должно было идти, до вступления на престол императора Константина в IV веке. В тот самый момент, когда христианство восторжествовало над многочисленными соперниками и стало государственной религией Римской империи, дьявол провернул свой самый хитроумный трюк Клика внутри церкви, настаивавшая на буквальном истолковании Писания, а не на более аллегорическом подходе, предпочитаемом христианами гностического толка, захватила власть и сразу же заклеймила всех несогласных как еретиков. Богомильский проповедник Василий во время допроса открыто назвал одного из отцов церкви, святителя Иоанна Хризостома [Иоанн Златоуст] (346–407), известного своими «буквалистскими» взглядами,[265] как главного гонителя еретиков.[266]

Религиозные чистки, продолжавшиеся с IV по VI век, по ело — вам катаров и богомилов, вынудили истинную церковь уйти в подполье. Лишь теперь, спустя много лет, она снова вышла из тени. В X веке это были всего лишь декламации одинокого проповедника-вегетарианца из Болгарии. В XI веке она стала культом, распространившимся в Балканских странах и Константинополе. В середине XII века она твердо обосновалась в Италии и Окситании и завоевала множество последователей, «рассеянных по всему миру».[267]

Хотя ученые почти не уделяли этому внимания, утверждения еретиков о том, что их предтечи были истинными продолжателями апостольского учения, и о существовании древнего заговора, лишившего их законного права определять судьбы Запада, были динамитом, заложенным под церковную и государственную власть. Вероятно, еще большую опасность представляло то обстоятельство, что они рассматривали себя как часть давно назревавшего «контрзаговора», начавшегося в последние пятьдесят лет I тысячелетия и постепенно, но безостановочно разраставшегося в последующие 200 лет.

Изучая этот странный феномен средневековой ереси, мы не могли избавиться от ощущения, что некое древнее тайное учение, имевшее глубокую цель для человечества, ненадолго вышло на свет тысячу лет назад, попыталось изменить мир и потерпело неудачу.

ГЛАВА 4

ЦЕПЬ ВЕЛИКОЙЕРЕСИ

«Гностицизм в форме манихейства некогда был настоящей мировой религией. Гностическая церковь (ekklesia) насчитывала много тысяч, а впоследствии даже миллионы сторонников; она имела своего главу, епископов и священников, свои канонические писания и даже собственное очень привлекательное церковное искусство. Манихейство распространилось из Южной Месопотамии вплоть до Атлантики на Западе и Тихого океана на Дальнем Востоке. Оно имело своих приверженцев в Египте, в римской Северной Африке, в Испании, Галлии, Италии и на Балканах, а в конце концов даже в регионах на побережье Южного Китая. Его история охватывает период от начала III века до нашего времени. Даже в XX веке манихейство по-прежнему было официально запрещено во Вьетнаме».