Андрей Шамин - Танец на лезвии бритвы

— Вашему мужественному лицу очень подошла бы кожа. Такой красивый молодой человек…

— Наши влагалища — жопы товарищей? — Бакс дыхнул на субъекта. — Гей, славянин!

Тот испарился.

— Я вот что думаю… — алкоголь кружил пары, — Что человек подобен мыльному пузырю.

— Своеобразная трактовка! — заметил Телегин.

— Вот вы сравнили его со стаканом, а что есть стакан, а что есть мыльный пузырь?

— И что же есть мыльный пузырь? Объясните нам, неразумным.

Бакс понюхал бутерброд и втянул ноздрями воздух. Бусинка икры увлеклась потоком в тёмную пещеру, поросшую волосом. Бакс чихнул.

— Пузырь есть тонкая плёнка вещества, известного как мыло. Мыло же есть продукт реакции…

— Давайте не будем зарываться в технологии.

Телегин чиркнул себе по горлу.

— Хорошо. Так что мы имеем? Мы имеем выдох, который наполняет пузырь. От силы выдоха зависит величина, а от качества раствора — долговечность.

— Ещё и от качества первого. Я где-то читал про пузырь, наполненный водородом. Так он уже несколько лет живёт, правда под колпаком… Апчхи!

— Будь здоров!

— Всегда готов!

— И тем самым имеем — М.П., как субъект, существует благодаря воздуху, который распирает и оболочку, его сдерживающую. Плёнка отражает мир и реагирует на изменения в нём. Когда оболочка лопается, воздух выдоха освобождается.

— Тогда должен быть тот, кто наполняет!

— Конечно. Бог.

— Пока дышу — надеюсь, — процитировал Бакс.

— За это стоит выпить! — провозгласил Телегин.

Мы выпили.

— "Если ты совсем продрог, то поможет крепкий грог!"

— Твоё?

— Приходится крутиться… — вздохнул я.

— Времена такие — блудославия блудословием. — мрачно изрёк писатель, — Сам то кто, журналюга, небось?

— Увы, каюсь — он самый. Впрочем, сейчас свобода печати.

— Свобода выбора — свобода воли. Остальное туфта.

— Давайте ещё дёрнем! — Бакс вытянул из внутреннего кармана пиджака серебряную фляжку. — Вот говорят — скоро конец света наступит…

— Чушь собачья! Дух всегда борется с душонкой. Так что господа конца света не будет, нет смысла друг друга мордовать…

— Как ты там, Бояша, писал — Каждый субъект считает, что его субъективность объективнее субъективности другого?

Я тоже внёс посильную лепту.

— Учёных тьма, а где же свет?

— В смысле "единственно верный путь" — путь пронзающего копья, летящей стрелы или рассекающего меча?

Я кивнул.

— Знание… — знание могильного червя! Мир — живой и, значит, все эти пути дают знание лишь о трупе.

— Прозит! Водка выдыхается!

— Если смерть полезна духу, она так же оправданна, — как жизнь, будем.

Я посмотрел в рюмку. И увидел всё снова. Так ярко, словно это произошло вчера…

…сорвался и не заметил как. Только очухался лёжа на прогретой майским солнцем жести. Попробовал шевельнуться и сразу сполз чуточку вниз. Тогда я стал смотреть в небо — кристально-голубое, с редкими завитками облаков. За краем крыши меня ожидала булыжная мостовая. И ни одного шанса остаться в живых после встречи с нею. И от осознания этого факта стало так пронзительно, так пусто в душе. Нет, я не жалел о короткой пролетевшей жизни, не боялся последнего касания. Я видел снующих, как муравьи, людей, проползающие поезда, слышал трепет юной листвы, и ничто меня не взволновало. Я снова взглянул на небо и подумал — Какое чистое… Сегодня хорошая погода. И тут боковым зрением заметил нечто, что повергло меня в трепет. Я медленно повернул голову. На принятие решения ушла треть секунды — я упёрся пятками, зацепился левым рукавом за край тонкой полоски и перевернулся на живот. Схватиться за конёк и взобраться на него — последние штрихи. Потом я долго сидел, прислонившись спиной к печной трубе и слушал симфонию города…

— Гарри, кажется, нашего друга развезло.

— Ноу проблем! Санёк, пошли.

Бакс взял меня под локоть, и мы прошествовали на стоянку.

— Тебе куда?

— В Пурчик…

— О, кей.

Он включил радио. Салон наполнился скрежетом гитар.

— Отличная группа. "Новый свет" называется, жаль распалась. Лидер…

Звуки перемешались, и этот муторный коктейль напрочь затопил полусонные мысли, ум увяз в этой тине по самое не могу. Из тины кое-как выбралась мысля, держащая лозунг: "Если жизнь не так идёт, ляг поспи и всё пройдёт". Потом настала тишина.

Очухался я с ощущением натираемых ушей.

— А?! За что?!

— Приехали.

Я открыл дверцу.

— Спасибо.

— Не за что.

"Мерс" взвизгнул шинами и исчез за углом. Я потёр начинающие гудеть виски и решил сначала проспаться, а потом уже где-нибудь похмелиться.

Глава 2. Золотое детство

— А ты кем будешь?

Лёва задумался.

— Я? А этим, э, как его — грызли. Медведь такой.

— И я медведём хочу!

— Так нечестно!

— А я буду белым медведём, вот!

Я выволок из-под кровати громадную кастрюлю с мукой. Через пару минут я уже был белее мельника.

— Ух, ты! Я тоже хочу быть белым медведем, можно?

Я проявил великодушие и даже разрешил ему устроить в кастрюле берлогу.

Появление сестры мы оба встретили дружным рычанием. Она взвизгнула и мгновенно захлопнула дверь. Ещё не стих звук дерева по дереву, как в комнату вбежала мать. А через некоторое время ворвался как гризли Лёвин папа. Дальнейшее было уже не так весело — мне пришлось подметать полы, а Лёву повёли, крепко держа за руку, вниз. Я смотрел ему вслед и сгорал от зависти — мохеровый костюмчик идеально походил на медвежью шубу. За Лёвушкой к тому же оставались настоящие белые следы. Я тихо вздохнул и продолжил работать веником — очень хотелось "Ну, погоди!" посмотреть. Вдруг веник зазвенел. Комната стала расплываться…

Всё проходит. И сновидение тоже. Надо глянуть в соннике — к чему… Правда, сначала его надо приобрести.

Глава 3. Сон в руку

Голову нещадно ломило.

— Чёрт, а говорят — от «Абсолюта» поха не бывает!

Я прочесал ближайшую окрестность в поисках кафе или аборигенов. Как назло ничего и никого.

Когда я уже решил возвращаться в редакцию, вдали показался чёткий силуэт — мешковатые штаны, неопределённого цвета куртка, кепка лихо сдвинутая на затылок. Костюм завершали немилосердно скрипящие сапоги. Измученная ожиданием душа рванулась навстречу спасителю.

— Добрый день.

— Для кого как.

— Дико извиняюсь, тут есть бар или кафе, недалеко?

— Что, «буксы» горят?

— Есть немного.

— Я как раз туда.

Организм радостно встрепенулся, не слушая слабых возражений разума и издал утробное довольное рычание. Ноги сами понесли меня следом.

— Что-то голос твой мне знаком, — после недолгого молчания буркнул абориген. — Нигде не встречались?

— Не помню, — сказал я честно. Хотя смутно ощущал, что и его голос мне очень знаком.

— Может, пили где… — протянул работяга.

— Может, — легко согласился я.

— А ты что тут, в гости к кому?

— Да нет — работаю недалеко.

— Во дела! Я тут тоже пашу. На автофирме.

— Ну и как?

— Как в Польше — платят хорошо, но могли и больше. Развивалась система, развивалась и доразвивалась, что развалилась. Пиздец всему!

— Да уж — точно недоразвитая страна.

— Эх, пролетела юность соловьём залётным!

— Да.

Виски по прежнему сжимали тиски.

— Да и лицо знаком… Тебя как зовут?

— Саша.

— А меня Василием. В школе учился, так меня «Говорун» прозвали, вот было времечко златое…

И тут тщедушная мысль растолкала винный туман и ярко вспыхнула, осветив пару десятков юношей и девушек. Выпускной бал.

— Слушай, а ты случайно не знаешь Рыжего, а Грача с Филиппом?

— Когда это было! Они со мной в одном классе учились.

— А я — Саня Шмель из "А"!

— Ааа! То-то я смотрю — рожа то знакомая! Во дела! Кстати, уже пришли. Тебе сколько?

— Ээ… — замялся я.

— Не боись — от этого пока ещё никто не умер. Мне вот два литра.

— Думаешь?

— Она продукт фильтрует, бери, не пожалеешь.

— Ладно, в другой раз. Ты мне покажи, где кафе или бар.

— Хозяин — барин, — проворчал Вася, — Сейчас прямо, два перекрёстка проходишь, выходишь на Ригас, по ней налево увидишь кафеюшник. Но учти — водка по 50 сантимов стопка. А здесь литр "корова",[6] за тоже самое.

— Спасибо за помощь, — и подумал — Диалектика: вчера «Smirnoff», сегодня "Krutka".

— А, фигня — что я — садист.

— Слушай, возьми визитку — созвонимся, посидим…

Вася сунул визитку в нагрудный кармашек.

— Ну, я пошёл — мужики ждут.

— Это им на день?

— На обед. А там видно будет. Ну, бывай.

— Бывай…

Пройдя указанный маршрут я увидел вывеску "У Яниса". У Яниса я поправил здоровье и танцующей походкой возвратился в редакцию, решив раз и навсегда, что отныне в шкафчике обязательно должна стоять хотя бы "чекушка".