Бхагаван Раджниш (Ошо) - Ближе к истине. О «Принципах трансформации ума» Атиши
Вера ориентирована на страх. Вам хотелось бы верить, что вы бессмертны, но вера – это лишь вера, нечто фальшивое, нарисованное снаружи. Переживание – это нечто совершенно другое: оно проистекает изнутри вас, оно ваше собственное. И когда вы знаете, ваше знание уже не может быть поколеблено, его уже невозможно разрушить. Весь мир может быть против, но вы, тем не менее, будете знать, что вы отделены. Весь мир может утверждать, что души нет, но вы будете знать, что она есть. Весь мир может говорить, что Бога нет, но вы лишь улыбнетесь – потому что ваше переживание подтверждает само себя, оно самоочевидно.
Твой сон может быть очень значительным. Во сне в твоем сознании возникло нечто, чему ты не позволял войти в бодрствующее сознание. В тебя проник луч света.
До Фрейда на Западе, в отличие от Востока, считали, что бодрствующее сознание – это единственное сознание. И даже после Фрейда, несмотря на то, что ценность сознания, видящего сны, была признана, один шаг так и не был сделан: сон без сновидений по-прежнему игнорировался. На Востоке к этому относятся по-другому. На Востоке бодрствующее сознание всегда считалось наиболее поверхностным, сознание, видящее сны, – гораздо более глубоким и важным, а сознание, спящее без сновидений, – еще более глубоким, еще более важным, чем сознание, видящее сны. Западу нужен еще один Фрейд, который объяснил бы, что сон без сновидений наиболее значителен.
Однако на Востоке знают и нечто большее. Существует некая точка, четвертое состояние сознания. Оно называется турия, просто «четвертое»; у него нет другого названия. Турия означает «четвертое». Когда бодрствование, сновидения и сон без сновидений исчезают, человек становится просто свидетелем. Это нельзя назвать бодрствованием, потому что свидетель никогда не спит; это нельзя назвать сновидением, потому что у этого свидетеля никогда не бывает снов; это нельзя назвать сном без сновидений, потому что этот свидетель никогда не спит. Это вечная осознанность. Это бодхичитта Атиши, это сознание Христа, буддовость, просветление.
Поэтому всегда будьте внимательны. Будьте более внимательны к своим снам, нежели к бодрствованию, и, опять же, будьте более внимательны к сну без сновидений, нежели к сновидениям. Помните, что вам нужно найти четвертое состояние, потому что лишь четвертое является предельным. С этим четвертым вы оказываетесь дома. Теперь идти больше некуда.
Ты говоришь, что забыл весь этот сон, но запомнил одну лишь фразу: «Поэзия – это сдача». Это самая суть моего учения. Самое главное в моем послании миру заключается в том, что поэзия – это сдача; и наоборот: сдача – это поэзия.
Я бы хотел, чтобы мои саньясины, все мои саньясины были творческими людьми – поэтами, музыкантами, художниками, скульпторами и так далее, и тому подобное. В прошлом саньясины всех религий жили очень нетворческой жизнью. Их уважали за их нетворчество, и из-за этого нетворчества они не принесли в мир никакой красоты. Они были обузой; они не привнесли на землю ничего от рая. На самом деле, они были разрушающими – потому что вы можете либо быть творческим человеком, либо вы неизбежно становитесь разрушающим. Оставаться нейтральным невозможно; вы либо должны утверждать жизнь со всеми ее радостями, либо вы начинаете осуждать жизнь.
Прошлое было долгим, затянувшимся кошмаром разрушительных настроений, жизнеотрицающих принципов. Я учу вас жизнеутверждению! Я учу вас почитанию жизни. Я учу вас не отречению, а наслаждению. Станьте поэтами! И когда я говорю: «Станьте поэтами», я не имею в виду, что вы все должны стать шекспирами, мильтонами и теннисонами. Если мне повстречаются Шекспир, Мильтон и Теннисон, то и тогда я скажу им: «Пожалуйста, станьте поэтами», потому что они лишь видят сны о поэзии.
Настоящая поэзия случается в четвертом состоянии сознания. Все так называемые великие поэты были лишь сновидящими; они были ограничены вторым состоянием сознания. Проза остается ограниченной первым состоянием – бодрствующим сознанием, а ваша поэзия ограничивается вторым.
Та поэзия, о которой я говорю, возможна лишь в четвертом состоянии. Когда вы станете полностью бдительными, приобретете ясность, когда ум, наконец, исчезнет, любое ваше действие станет поэзией, любое ваше действие станет музыкой. И даже если вы не будете делать ничего, поэзия будет окружать вас, она станет вашим ароматом, она станет самим вашим присутствием.
Ты говоришь: «С тех пор я пытаюсь понять, какое отношение поэзия имеет к сдаче и наоборот, и как поэзия может превратиться в духовный путь, подобно любви, молитве и медитации».
Любовь – это путь, молитва – это путь, медитация – это путь, потому что все это – пути к поэзии. Все, что ведет вас к Богу, неизбежно приведет вас к поэзии. Человек Бога не может быть никем иным, как поэтом. Он будет петь песню; конечно, уже не свою собственную – он будет петь песню Бога. Он станет выражать безмолвие Бога, станет устами Целого.
Я учу вас медитации, молитве, любви лишь потому, что все это приводит вас в центр. А центр – это поэзия. Все это – пути к поэзии. Раствориться в поэзии означает раствориться в Боге – и, конечно же, это невозможно без сдачи. Бог не сможет случиться, если вас останется слишком много. Чтобы он стал присутствием внутри вас, вы сами должны отсутствовать.
Умрите, чтобы вы могли быть.
Второй вопрос:
Ошо,
Я в полном замешательстве. Хорошее и плохое перестали существовать. Я не горжусь и не стыжусь, и вместе с тем чувствую и то, и другое. Кажется, что все мои достижения исчезли в тумане, растворившись вместе с моими неудачами. Я чувствую себя дымом, но в этом дыму подобно острой скале, покрытой бархатом, возникает огромная грусть. Ошо, я не могу ощутить, где это кончается, – или конца этому нет? Может быть, это восторг, несущий в себе тяжесть загрязнения? Пожалуйста, Ошо, дай мне саньясу.
Замешательство – это великолепная возможность. С людьми, которые не в замешательстве, существует огромная проблема: хотя они не знают, они думают, что знают. Люди, полагающие, что обладают ясностью, на самом деле находятся в большой беде; их ясность очень поверхностна. В действительности, они ничего не знают о ясности; то, что они называют ясностью, – это лишь глупость.
Идиотам всегда все очень, очень ясно – ясно в том смысле, что у них недостает разумности почувствовать замешательство. Чтобы чувствовать замешательство, нужна огромная разумность. Только разумные люди чувствуют замешательство; посредственности же продолжают двигаться по жизни, улыбаясь, смеясь, накапливая деньги, продолжая бороться за все большую власть и известность. Глядя на них, вы почувствуете некоторую зависть; они выглядят такими уверенными, они даже выглядят счастливыми.
Если посредственности преуспевают, если у них становится больше денег и больше власти, а их известность растет, то вы будете немного завидовать. Вы в таком замешательстве, а у них полная ясность относительно своей жизни; у них есть направление, есть цель, они знают, как ее добиться, и делают это, они уже достигают, они поднимаются по лестнице. А вы просто стоите в замешательстве, не понимая, что делать, чего не делать, что правильно и что неправильно. Но ведь так было всегда: посредственность сохраняет уверенность. Лишь более разумный человек может чувствовать замешательство, хаос.
Замешательство – это великолепная возможность. Оно просто показывает, что пути через ум нет. Если вы действительно в замешательстве – как ты говоришь: «Я в полном замешательстве», – если вы действительно в замешательстве, вы благословенны. Теперь что-то становится возможным, что-то, имеющее огромную ценность; вы находитесь на грани. Если вы в полном замешательстве, это означает, что ум потерпел поражение; теперь ум больше не может придавать вам уверенность. Все ближе и ближе вы подходите к смерти ума.
И это – величайшее в жизни событие, которое может случиться с человеком, величайшее благословение – поскольку, когда вы видите, что ум – это замешательство и с его помощью выбраться невозможно, как долго вы сможете продолжать за него цепляться? Рано или поздно вам придется отбросить ум; и даже если вы его не отбросите, он отпадет сам по себе. Замешательство станет таким сильным, таким тяжким, что он отпадет просто под собственной тяжестью. А когда ум отпадает, замешательство исчезает.
Я не могу сказать, что вы приобретете уверенность, нет, поскольку это также слово, применимое только к уму и к миру ума. Если существует замешательство, то может существовать и уверенность; когда замешательство исчезает, уверенность тоже исчезает. Вы просто есть – в состоянии ясности, ни в замешательстве, ни в уверенности; есть лишь ясность, прозрачность. И эта прозрачность прекрасна, она грациозна, совершенна.
