Пантес Киросон - "Очевидцы бессмертия"
Вздохнул я глубоко, оглянулся… и увидел страшный ужас за стеной.
Передо мной был вовсе не праздничный город, что маячил в воротах,., а страшная адская река, грозно шумящая от бурного течения. Вода мутная и чёрная и кипит, как в котле.
Но то, что я увидел с другой стороны городских ворот, было ещё ужаснее…
Это были те самые ворота, в которые заманивали в город, только с обратной стороны. Голова и хвост исполинского змея, которого рассёк мечом Старец на границе, сходились у этих адских ворот. Своей головой змей силился поднять конец хвоста, лежавший на ней. И когда это ему удавалось, открывался проход и пропускал толпу людей, которая рвалась вперёд и обрушивалась в адскую реку. Раздавался душераздирающий вопль и смертные стоны… И чем выше поднимал змей конец хвоста, тем большие потоки людей прорывались от ворот и рушились в клокотавшую чёрную реку.
Не утонувшие при падении захлёбывались и, судорожно борясь с воронками и вихрями адских вод, плыли к противоположному берегу, надеясь найти там спасение. Берег был крут, как стена, и если людям удавалось зацепиться за него руками, он тотчас же рассыпался прахом, словно был из хрупкого пепла. Как они мучительно и судорожно ни цеплялись за него, он рушился и рассыпался в их руках. Люди исчезали под водой, снова всплывали, боролись с бешеными смерчами воды, плыли обратно, и тогда змей изрыгал из своей пасти огонь и гнал их обратно, пока они не захлёбывались окончательно в котле бурлящей чёрной воды…
Мы подошли к берегу, и Старец сказал.что нам надо перебраться через эту ужасную, как смерть, реку. Я глянул вперёд. Через реку был переброшен длинный и тонкий шест. Река широкая, и шест посреди неё прогнулся вниз… Хрупкий, без сучьев и коры, скользкий, как прут, с которого содрана кожа. Я пришёл в холодный ужас от одной мысли ступить на этот шаткий шест над кипящей бездной чёрной воды. Но Старец двинулся к нему и призвал меня следовать за ним.
Он пошёл по шесту легко и ровно, словно не весил и пушинки.
Но когда я ступил на шест и сделал два шага, ноги мои заскользили, и я, потеряв равновесие, с ужасом ринулся обратно на берег, но не мог и шагу сделать… По самому берегу лежало высокое, заслонявшее всё туловище змея. Оно ходило ходуном, и на его чешуе шевелились острые, как штыки, иглы. Я оказался притиснутым к самому краю пропасти. Старец крикнул: «Иди скорее, он сбросит тебя в реку! Иди смело! Смотри на меня, ведь я же иду…» Он был уже над серединой реки, в том самом месте, где шест мешком висел над самой водой. Иглы змея были совсем близко от моей кожи. Ещё мгновенье – и они вонзятся в меня… Омертвев от ужаса и отчаяния, я бросился по шесту, сделал по нему несколько шагов, у меня закружилась голова, я закричал, соскользнул с него ногами и повис над кипящей бездной на руках… В ужасе я завопил: «Отец, погибаю!»
Ничего страшнее этой минуты я в жизни своей не переживал!
Старец был уже подле меня. Он прошёл по шесту так легко, словно он был Дух, не пошатнувшись, не скользя. Взял меня за руку, поднял и, крепко схватив, сказал: «Потому-то ты и упал, что боишься. Не надо бояться, ибо страх и есть гибель. Ты боишься, ибо думаешь только о себе. Забудь себя и смотри вон туда – на тех, кто гибнет в реке и не может выбраться».
Я стал смотреть на гибнувших в страшных мучениях людей, Сердце моё разрывалось от страдания за них. И я пошёл прямо и быстро за Старцем. И даже не заметил, как мы перешли адскую реку.
Мы отошли от крутого берега реки, и всё, что творилось в бездне вод, и сам город, и его стены – всё скрылось из вида…
Мы очутились в какой-то пустыне. Земля, по которой мы шли, казалась сожжённой огнём, спекшаяся и твёрдая, как железо, покрытая глубокими чёрными трещинами.
Направо светло, как в солнечный день, но солнца на небе не было. Налево тьма, но не тьма ночи, а какой-то бездонный, безвоздушный мрак.
Когда я смотрел вперёд, то видел, что от самых небес до земли тьма стояла, как стена, а внизу она переходила в страшную чёрную бездну…
Эта бездна была бездонной, тянулась как граница тьмы и света и уходила на край земли за горизонт. Ширина чёрной бездны была так велика, что еле виден был другой берег, Из бездонной бездны исходил дым, смрад и страшный шум и рёв.
Дрожа и холодея, я приблизился к краю бездны, ибо меня непреодолимо тянуло заглянуть в неё. Чёрная мерцающая бездна в парах и клубах дыма разверзлась под моими ногами. У меня потемнело в глазах, я упал на землю и вцепился в ноги Старца, словно боясь, что меня может утянуть в чёрную пасть бездны.
Старец как-то тихо и очень сурово сказал мне: «Сын мой, нам надо идти на ту сторону бездны».
Я цеплялся за его ноги и отчаянно вопил: «Нет, нет, нам не перейти её, Отец! Мне даже страшно заглянуть в неё. Молю тебя, уведи меня отсюда!»
Налетела и обрушилась страшная буря. Ураган вздыбил пыль, засвистел и завыл ветер, всё померкло в моих глазах. Я закрыл их от ветра и пыли, упал грудью на землю и изо всех сил держался за ноги Старца.
Когда буря промчалась и затих вой ветра, я открыл глаза и увидел наклонившегося надо мною старика, но уже не того Старца в белоснежных одеждах, который сопровождал меня в странствиях, а старого перса, что обещал перевести меня через иранскую границу.
Он был в том же восточном ветхом халате и в старой, выгоревшей чалме на седой голове. Я глянул на себя… на мне была брезентовая куртка и залатанные штаны, в которых я сидел в подвале. Глянул направо и увидел… как над чёрной пропастью к свету шли Старец и я в белых одеждах. От Старца сиял белый свет, а над головой был светлый круг. И с ним шёл я! Я узнал себя… Они шли по воздуху на другую сторону, где был свет дня. Шагали босыми ногами по воздуху, как по земле. В ужасе и муке я закричал, я звал их и горько плакал. Но они удалялись и не оглядывались назад…
Кто из людей может понять то горе и ту печаль, с которой я звал их, когда мне казалось, что я навеки брошен в чужой и страшной пустыне печали? Старик-перс меня утешал, говоря, что они вернутся за мной, переведут меня в тот край света, и мы будем вместе.
От его утешений мне стало легче. Успокоившись, я спросил его: «Куда же мы теперь пойдём?» «Мы пойдём и посмотрим прокажённых в пустыне, о которых я тебе когда-то рассказывал. Они живут в этой страшной чёрной пустыне, как изгнанники».
Он помог мне подняться с земли, стряхнул с меня пыль, и мы тронулись в путь.
ГЛАВА 8
Прокажённые в пустыне. – Гибель людей в трясине.
Вскоре в полутьме я увидел большую долину, и мы со стариком стали спускаться в неё.
Мы двигались во мраке, и мрак был странный – не то туман, не то дым, не то тьма вечерняя, но безжизненная какая-то, жуткая мгла смерти. И в то же время я мог в этой мгле видеть.
Всё ниже и ниже спускались мы в пустынную долину, и из неё дышал запах гниения.
Мне слышались стоны и вздохи, сквозь которые прорывались мучительные крики животных и птиц.
И вдруг я заметил перед нами широкую и глубокую яму. Края её круто обрывались вниз, а глубина была сажени две-три. Страшное зрелище было вокруг этой ямы. Там было множество всяких зверей, и все они, раненые или зарезанные, истекали кровью. Корчась от мучений, в судорогах тянулись они к яме. Они отчаянно выли и мычали от боли, били рогами, лапами и копытами землю, бешено тянулись в яму, словно желая напасть на тех, кто там сидел.
Мне показалось, что у всех животных торчали в горле или брюхе ножи, и кровь из ран и перерезанных горл текла ручьями в яму…
Когда мы подошли ближе, животные стали разбегаться и исчезать во мраке, как призраки.
Я наклонился над ямой, и увидел, что там полно людей. Они сидели, тесно прижавшись и вцепившись от страха друг в друга. Лица у них были высохшими от ужаса, тела затоплены стекавшей сверху кровью животных.
Мы шли дальше по тёмной и зловонной долине и встречали прокажённых и мучимых всякими болезнями. В одиночку метались они по чёрной пустыне. Одни бегали, другие корчились на земле, третьи раскачивались и танцевали. У каждого своё мучение и свой страх.
Я видел человека с глубокой раной в груди, из которой сочилась кровь и гной. Человек стонал и метался, просил помощи, но никто его не слышал.
Другой глубоко вонзил себе в грудь нож и не мог ни умертвить себя, ни вытащить его обратно. Он ревел, как зверь, и мучился, но никто не мог его спасти.
Третий стоял на месте с опущенными сухими плетьми рук. Изо рта у него висел раздутый, как пузырь, огромный язык в крови. Его облепили какие-то страшные насекомые – не то пауки с крыльями, не то чудовищные мухи. Они жалили распухший язык, и человек мычал и хрипел от боли.
Мы шли и шли по этой пустыне мрака и встречали только ужасные людские страдания.
Какой-то человек кричал от боли так, что у меня зашевелились волосы на голове. У него совершенно сгнили и отвалились уши, оставались только кровавые дыры в голове, сочившиеся гноем. В эти дыры заползали змеи и копошились там. И человек не мог их сбросить своими отнявшимися сухими руками. Он так извивался от боли и так взывал о помощи, что я хотел броситься к нему. Но меня остановил старик-перс и приказал не подходить и не дотрагиваться до мучившегося, которому уже ничем нельзя помочь.
