Александр Литвин - Выше Бога не буду
Мы поженились в декабре. Был очень сильный мороз, а в небе – совершенно необычное радужное сияние огромных размеров. Оно расходилось веером из центра небосвода.
Я слышал ее мысли, независимо от расстояния. Это пришло уже после рождения старшего сына Евгения. Пришло неожиданно и спонтанно, помимо моей воли. Она вздрогнула от того, что я вслух проговорил ее мысль.
– Ты меня подслушиваешь?
– Нет, я не знаю, как это получилось.
– Ты уже несколько раз опережал меня, и я знаю, что ты читаешь мои мысли.
– Так это же здорово – телефона не надо, всегда на связи.
– Тебе да, не надо, но я-то не могу твои читать.
Оказывается, могла. Не сразу, а день за днем она училась слушать меня, иногда неправильно интерпретировала – и тогда у нас были конфликты. Ей тяжело было признавать неправоту, но я читал ее и знал, что она знает, что неправа. Ей было тяжело читать мои мысли, когда я молчал, а внутри все бушевало. Но со временем наступил баланс, и мы больше молчали. Это были молчаливые диалоги. Со стороны казалось странным, а нам было удобно: одна мысль заменяла кучу слов. Был такой слоган в рекламе конфет – «Вместо тысячи слов». Это были ее любимые конфеты.
36
Я проснулся в 5 утра. Сон был странный. Купейный вагон, я стою в коридоре, напротив меня – Леонид Ильич Брежнев. В длинной, до пола, белой рубахе. Он стоит передо мной, показывает два пальца правой руки и, пятясь назад, в какой-то туман, говорит, уже исчезая в тумане: «Еще два, еще два…». Меня выбрасывает из сна. Я лежу и думаю: что это, что два, почему Генсек? А через час ко мне прибежал посыльный: «В ружье!» Я схватил тревожный чемодан и помчался на службу. Там, в бункере, мы сидели практически в полном составе и сначала не было никакого волнения – обычная боевая учеба и проверка норматива по сбору личного состава. Командир пояснил, что команда поступила из Москвы, но и он думал так же, как и все остальные: часть боевая и команда «В ружье!» была не редкость. Но прошел час, второй, а команды «Отбой!» не поступало.
Командир нарушил субординацию и по ВЧ-связи связался с Москвой. Выслушав отборный мат, он побледнел и потом сказал:
– Не знаю, что там, но меня крепко приложили.
Я вспомнил свой сон и рассказал сослуживцам:
– Сон сегодня видел, что-то в правительстве происходит. Власть меняться будет.
Я сам себе поверить не мог, что Брежнев умрет. Он же ВЕЧНЫЙ! Он был вечный для всех, все привыкли к его вечности. Замполит, мозги которого были изрядно промыты в училище, посмотрел в мою сторону очень внимательно и сурово. Он уже раз сдал меня командиру за политический анекдот. Но командир был адекватным, и как-то, собрав нас без замполита, объявил: «Никаких анекдотов при замполите, у него с чувством юмора проблема. Я надеюсь, тот, кого это касается, меня понял». Я понял, но сейчас случай неординарный, и сон явно информационный. Мне не хотелось особо привлекать внимание своими снами, но здесь очень уж важный момент. Часа через два раздался звонок по ВЧ-связи. Командир выслушал и положил трубку:
– Отбой! И одно объявление, – лицо было весьма серьезным. – Товарищи. Нас постигла тяжелая утрата. Скончался Леонид Ильич Брежнев.
Он слово в слово повторил то, что ему сказали по телефону. Замполит резко развернулся ко мне. Все-таки запомнил мои слова. Но теперь он смотрел по-другому: «А что ты видел?». И я рассказал свой сон.
Потом сменилось еще два генсека, которые ушли вслед за Брежневым, а замполит стал нормальным человеком.
Наталья была первая, кому я рассказал сон про Брежнева. Она не была удивлена, она только сказала: «Если еще нечто подобное увидишь, не рассказывай никому». Она боялась за меня и была, наверное, права: такие вещи в те времена рассказывать было нельзя. Могли неправильно понять и запытать вопросами. Откуда информация, откуда утечка? И весьма сложно потом объяснить, что это сон.
После этого сна, который оказался реализован так быстро, практически моментально, я стал к ним готовиться. Я выполнял методику бабушки, но пока еще не знал всей сути механизма. Информация то шла, то не шла. То она была прямого рода, то мне приходилось ее интерпретировать, но знаний явно не хватало, и на эту нехватку указывали мои сны. Мне снилось, что я вновь и вновь сдаю экзамены. То в школе, то в училище, то в институте. И постоянно испытывал затруднения с ответами. Эти сны изматывали меня: мало знаешь… мало знаешь! Учителя, все учителя, которые были в моей жизни, они снились мне все, даже те, кто когда-либо по замене вел у меня один или два урока. Мало знаете, не готовы, идите и читайте, поучитесь еще! Это было похоже на сумасшествие. Я на физическом уровне уставал от ночной критики, просыпался разбитым и в какой-то момент решил: хватит, так и в дурдом загреметь можно. Я заказал сон и спросил: «Что мне надо делать, чтобы прекратились эти кошмары?» И увидел ответ. Я в лесу, на Чукотке, река, рыба плещется в реке. Солнце встает и заходит, появляется Луна, скатывается, и опять Солнце. Вода в реке пребывает и убывает. Я проснулся. Интересно. Что это за ускоренное кино – восход-закат Солнца и Луны. Астрономию что ли почитать? Этот предмет я специально никогда не изучал, ни в школе, ни в училище, ни в институте. Я начал с астрономии и до сих пор еще не закончил, но сон про экзамены мне больше не снился никогда.
Я доверял своим снам все больше и больше, но доверять – одно, а действовать в соответствии с ними у меня не всегда получалось. Однажды я увидел сон, в котором собирался в дорогу, и никак не мог найти один сапог, да так и пошел. Утром мне и детям надо было лететь на материк. Дети совсем еще маленькие. Младшему Альберту всего полтора года. А у меня командировка, вот я и прихватил их с собой, чтобы отвезти пораньше к бабушке и дедушке. Я понимал, что что-то в дороге должно произойти, что путь будет тяжелым и опасным, но…
Мы приехали в аэропорт. Сон был в голове, и я все время следил за обстановкой. При посадке стюардесса поскользнулась на металлическом трапе и сильно подвернула ногу. Какой-то ребенок истошно орал и не хотел лететь. Пожалуй, никто, кроме меня, выводов не сделал. Я сделал. Но ведь все равно зашел с детьми на этот борт.
В полете ничего необычного не происходило, мы летели хорошо. На подлете к Сеймчану, как положено, пристегнули ремни, и самолет приступил к снижению. До земли было уже не более 600 метров, когда наш самолет вдруг резко стал менять курс. Он летел так, что кроме земли в моем иллюминаторе не было видно ничего, а в иллюминаторе напротив – только небо. Вещи летали по салону, стоял тошнотворный запах, так как далеко не все смогли выдержать такие маневры. Сказать, что это было страшно, – ничего не сказать. Я собрал детей в охапку, закрыл глаза и стал просить. Просьба была короткая. Господи, помоги. И все. Пилоты смогли выровнять самолет, все успокоилось, и командир объявил, что по метеоусловиям в Сеймчане посадки не будет, мы летим дальше, в Магадан. Мужчина, которому надо было выходить именно в этом аэропорту, завозмущался. Но сплоченные страхом пассажиры предложили ему замолчать – и он замолчал. Страх, он, знаете ли, иногда тоже бывает весомым аргументом в споре.
Это был мне урок. Жесткий, не оставляющий сомнений. Чувствуешь опасность? Бойся!
37
Как-то в аэропорту Иркутска ко мне подошла пожилая цыганка: «Дай руку. Погадаю. Заплати, сколько не жалко!» Даю ей рубль. Мне и рубля жалко, но хочется, чтобы было чудо. Очень хочется поговорить с этой старухой, может, она знает, кто я и что я, и почему так часто попадаю в точку. И почему порой не попадаю? И что мне еще сделать, чтобы всегда был правильный ответ на загадку, заданную Мирозданием? Она посмотрела на мою руку и почему-то сразу вернула рубль.
– Будет две бумаги: одна с положительным решением, а вторая с отрицательным. И еще будет три разных жизни у тебя, сейчас, считай, первая идет.
– А чего рубль не берешь? Почему?
– Боюсь я тебя, вдруг ошибусь – этот рубль поперек горла встанет.
Я приехал домой, а в почтовом ящике два письма. Как и обещала старая цыганка. В одном положительный ответ, а в другом – отрицательный. Молодец бабушка, не ошиблась совсем. Я вспомнил еще несколько ее слов. Тогда она мне сказала следующее:
– Там, где ты работаешь, все считают тебя очень хитрым. Они просто не знают, что ты раньше них чувствуешь изменение в ситуации. Надо бы им глаза замылить.
– А что надо сделать?
– Купи кулек конфет и положи их там, где все собираются. Поставь на самое видное место, а сам ни единой конфетки не бери.
Она не объясняла мне, как это работает, да я и не спрашивал. Я про эти конфеты вспомнил лишь после того, как прочитал письма, о которых она говорила. Я пошел в магазин, купил килограмм конфет, поставил в кабинете, где все пили чай. Конфеты разошлись быстро, а я стал замечать некоторые изменения. Со мной ничего не происходило – происходило с моими коллегами. Они перестали меня замечать. Перестали замечать мои недостатки, и я стал намного быстрее с ними договариваться. Они легко шли мне навстречу и не отказывали в просьбах. После этого случая у меня ни разу за 13 лет службы не было отпуска в зимнее время. Сейчас я понимаю механизм этого воздействия, а тогда это для меня показалось настоящим чудом. Я потом очень сожалел, что так мало поговорил с этой цыганской бабушкой. Я продолжал искать человека, который бы мне все объяснил, и не находил.
