Тайные общества Третьего рейха. Оккультизм на службе Гитлера - Васильченко Андрей Вячеславович
Любовь к швабским пейзажам можно было отнести к простым романтическим увлечениям юности. Однако этот момент представляет особый интерес, так как именно здесь происходило осознание юным Клаусом своей принадлежности к аристократии, к германской благородной касте. Для него принадлежность к аристократии была не просто высоким социальным статусом, но необходимостью осознания своей особой миссии. И эта миссия была связана со служением и долгом. В 1934 году, когда Клаусу фон Штауффенбергу уже было 27 лет, он написал одному из кузенов своей супруги: «Истинное аристократическое поведение, которое для нас должно являться важнейшей вещью, определяется служением государству. При этом данное служение необходимо вне зависимости от выбранной профессии». Именно в этом отношении крылись различия между германской и британской аристократией. Немецкие дворяне никогда не были богатыми в смысле стяжания богатств. Их стремлением было образование и служение. Уже после войны один из знакомых Штауффенберга, лейтенант Эвальд фон Клейст, заявил: «Англичане, которые создали колониальную империю, стремились на службу, чтобы обогатиться и сделать свою семью богатой буквально за несколько поколений. Немцы шли на службу, не ожидая особых богатств». Поначалу принцип аристократического служения был воплощен в монархической системе. Однако крушение монархии лишило немецких аристократов смысла указанного служения.
Если же говорить именно о Клаусе фон Штауффенберге, то он осознавал свою аристократичность не только через служение и ответственность, но и через специфическое понимание прошлого. Чтобы лучше проиллюстрировать эту мысль, имеет смысл сослаться на эссе, которое в 1936 году написал Томас Манн. В нем великий немецкий литератор говорил о «мифическом сознании, как специфической разновидности менталитета, через который люди определяли сами себя». Люди с мифическим сознанием склонны изучать прошлое страны и ее историю, чтобы подобрать себе модели для поведения. Вызовам, которые являло настоящее, предполагалось противостоять при помощи «освященного временем контекста». Томас Манн не раз цитировал Наполеона, который идентифицировал себя с великими правителями и полководцами прошлого. «Он весьма сожалел о том, что дух эпохи запрещал ему провозгласить себя сыном Юпитера… Но едва ли подлежит сомнению, что во время восточного похода он нередко путал себя самого с Александром Великим. Когда же он обращал свое оружие на запад, то говорил: “Я — Карл Великий”. Обратите внимание, что он не говорил: “Я похожу на Карла Великого” или: “Ситуация, в которой я оказался, напоминает Карла Великого”. Он говорил, что он и был Карлом». Подобного рода мифические сопоставления были характерны для всех времен и всех стран. Например, Генрих Гиммлер считал себя реинкарнацией короля Генриха Птицелова. Маргарет Тэтчер хотела, чтобы ее сравнивали с Елизаветой I Английской. Билл Клинтон всячески намекал на свою схожесть с Джоном Кеннеди. Подобных примеров можно привести великое множество.
Надо отметить, что все трое братьев Штауффенберг были не просто аристократами, но людьми, с головой погруженными в искусство. Они много читали, рисовали. У них дома постоянно проходили музыкальные вечера. Клаус играл на виолончели, Бертольд — на фортепиано, Александр — на скрипке. Некоторое время Клаус фон Штауффенберг даже вынашивал мечту стать профессиональным музыкантом или композитором. В возрасте 18 лет он поменял свои интересы и задумал стать архитектором. Нельзя не отметить, что после крушения монархии граф Альфред фон Штауффенберг решительно отказался ходить в театр, так как тот именовался республиканским. Впрочем, это не помешало его сыновьям стать заядлыми театралами. Они даже некоторое время ходили в театральную студию. Известно, что они поставили небольшую пьесу — Александр играл Цезаря, а Бертольд — Брута. Клаус же сыграл роль в достаточно провокационной постановке, в которой самым новаторским способом использовался «Вильгельм Телль» Шиллера. Кроме этого, все трое братьев принадлежали к молодежному движению «Перелетные птицы», в котором культивировался романтический национализм. Именно во время одного из туристического походов, которые предпринимались в рамках «Перелетных птиц», братья познакомились с поэзией Стефана Георге и завели разговор о его творчестве. Сейчас большинству отечественных читателей фигура Стефана Георге известна только потому, что в его кружок входил Райнер Мария Рильке. Однако в Германии того времени был более популярен все-таки Стефан Георге. В Рильке видели всего лишь австрийца богемского происхождения. Нельзя не отметить, что вся поэзия Георге была пропитана глубокой мистикой, что можно воспринимать как влияние Альфреда Шулера. Являясь выходцем из кружка мюнхенских космистов, Стефан Георге постоянно прославлял пантеистическую юность.
«Будущая элита Германии» вокруг Стефана Георге
В молодежной среде Германии 20-х годов ХХ века Стефан Георге ценился много выше, чем Гёте, Новалис, Герман Гессе или Гейне. С мистической точки зрения творчество Стефана Георге являло собой смесь из германских легенд и классической греческой мифологии. Вне всякого сомнения, Штауффенберги были околдованы этим поэтом и его идеями. Так, например, на Рождество 1922 года Клаус фон Штауффенберг украсил помещение школьного класса не привычной елкой, а изображением германского «дерева света», что должно было отсылать к легендам об Ирминсуле. Кроме этого, Клаус пытался во всем походить на богемного литератора. Он специально не брился, отрастил длинные волосы. Сохранилось описание Штауффенберга тех лет, которое сделал один из членов кружка Стефана Георге, Людвиг Тормелен. «Стремительный ум, быстрые действия, способность поступать вне зависимости от своих эмоций — именно в этом проявлялся Клаус. Возможно, он не обладал мистической углубленностью, как Бертольд, не был разносторонне развит, как Александр, но ему не были ведомы запреты. Он был чист, силен. В нем были органичным образом уравновешены разные черты характера, что позволяло ему быть воплощением отчаянной, деятельной мужественности».
5 марта 1926 года Клаус фон Штауффенберг сдал государственные экзамены, которые позволяли ему продолжить обучение в высшей школе. Он уже решил отказаться от карьеры композитора или архитектора — Клаус остановил свой выбор на военном ремесле. Это решение стало огромной неожиданностью и для родственников, и для его друзей. Более того, против этого стал даже возражать его отец — граф Альфред фон Штауффенберг. Если бы в Германии существовала монархия, то Штауффенберг-старший не сказал бы ни слова. Но он до глубины души презирал Веймарскую республику, а потому не хотел, чтобы ей служил младший сын. Но Клаус решил не отступать, в очередной раз продемонстрировав не только твердость характера, но и некоторое высокомерие. Он хотел командовать людьми, так как полагал, что мог принимать решения и нести за них ответственность. Не исключено, что на этот выбор повлиял Стефан Георге. Братья Штауффенберги стали членами кружка Георге в 1923 году. Тогда Клаусу было всего лишь 16 лет. Но именно знакомство и общение с Георге стало самой яркой страницей в его юности, настолько яркой, что она предопределила всю его судьбу. Упоминавшийся выше Людвиг Тормелен писал: «Решающим фактором в жизни Клауса фон Штауффенберга стали отношения со Стефаном Георге и люди, окружавшие поэта».
Стефан Георге и братья Штауффенберги
Сразу же надо оговориться, что в Германии и Европе Стефан Георге имел более чем неоднозначную репутацию. С одной стороны, он считался величайшим из живущих немецких поэтов. Принимая во внимание мистицизм Георге, который во многом был почерпнут у Альфреда Шулера, многие видели в нем «литературного мага», пророка, гуру, оракула, который был готов формировать новую интеллектуальную элиту. В Берлине, в Мюнхене и Гейдельберге Стефан Георге основал собственные кружки, в которые привлекал молодых людей. Он полагал, что из этой молодежи должна была вырасти новая элита — будущее Германии. Собрания кружков мало походили на традиционные литературные вечера. Они больше напоминали ритуалы тайных обществ, где каждое действо обладало своим потаенным смыслом. Однако надо отметить, что почти те же самые моменты могли выступать в качестве поводов для обвинения. Профессор Э. К. Беннет в своей работе, посвященной Стефану Георге, писал: «Он был буквально одержим идеей заполучить власть над молодыми умами. Эта идея выражалась в практике жесточайшей дисциплины, которую надо было блюсти в личной жизни». Стефан Георге даже не пытался скрывать своего высокомерия, а всех прочих писателей и поэтов не считал творцами. Претендуя на то, что только вокруг него формировалась истинная «духовная аристократия» или «аристократия духа», он никак не мог заработать симпатии со стороны левой интеллигенции. Георге ожесточенно критиковали и Эрнст Толлер, и Альфред Дёблин, и Генрих Манн, и только-только получивший известность Бертольд Брехт. Среди приверженцев традиционной литературы Георге считали слишком сложной, почти непостижимой фигурой, а потому также предпочитали держать дистанцию. Аналогичная ситуация наблюдалась и со сторонниками «эгалитарного эзотеризма». Рудольф Штайнер не без некой зависти говорил о Стефане Георге, что тот создал «собственное интеллектуальное царство». Штайнер, конечно же, симпатизировал поэту-мистику, но Георге предпочитал не слишком-то сближаться с создателем антропософии. Они несколько раз встречались в Лондоне, но Георге постоянно вел себя как «надменный обитатель Олимпа». Эти черты характера можно обнаружить почти на всех фото, на которых был запечатлен Стефан Георге. Впрочем, репутации Георге много больше вредили слухи о его возможном гомосексуализме. Подобные обвинения не были ни подтверждены, ни опровергнуты. Можно однозначно утверждать лишь одно — в окружении Георге почти не было женщин. Однако нельзя отрицать того факта, что в массовом сознании таинственные обряды должны были сопровождаться сексуальными оргиями, а потому во многом подобного рода обвинения могут быть надуманными.
