Космическая игра. Исследование рубежей человеческого сознания - Гроф Станислав

Отношения между Абсолютным Разумом и его частями весьма уникальны и сложны и не могут истолковываться в терминах общепринятого мышления и обычной логики. Здравый смысл подсказывает нам, что часть не может одновременно являться целым и что целое как набор частей должно быть больше любого своего компонента. Поскольку же целое представляет собой набор своих составляющих, то мы наверняка сможем разобраться в нем, изучая эти составляющие. До недавнего времени таково и было одно из фундаментальных допущений западной науки. Вдобавок в контексте целого эти части должны иметь определенное расположение и занимать определенную часть его полного размера. Все сказанное выше об отношении целого к его частям кажется очевидным и справедливым в нашей повседневной жизни, но ни одно из этих свойств и ограничений не применимо к космической игре в абсолютном смысле.

В структуре Вселенной отдельные единицы сознания, невзирая на их индивидуальность и особые различия, сохраняют на другом уровне сущностную тождественность своему источнику, а также друг другу. Парадоксальность их природы заключается в том, что они одновременно являют собой как целое, так и его части. Информация о каждой из таких единиц распределена по всему космическому полю, а они, в свою очередь, имеют потенциальный доступ к информации о творении. Это, очевидно, касательно людей, поскольку мы имеем возможность непосредственно наблюдать эти отношения в виде целого спектра трансперсональных переживаний.

В трансперсональных состояниях мы способны ощущать себя и некой частью творения, и самим творческим принципом. То же справедливо и для других людей, которые могут ощущать себя и собой, и кем-то иным, в том числе и для нас самих. В этом смысле каждое человеческое существо есть не только малая составная часть Вселенной, но и целое поле творения. Подобная взаимосвязь, по всей видимости, существует и в царстве животных и растений, и даже в неорганическом мире. Именно в этом направлении указывают наблюдения, касающиеся эволюции видов и различных парадоксов квантовой физики.

Данная ситуация напоминает описания, приведенные в древнеиндийских духовных системах, в частности в джайнизме и в буддийской Аватамсака-сутре. Согласно космологии джайнов, сотворенный мир представляет собой бесконечно сложную систему единиц омраченного сознания, или джива, пребывающих на различных стадиях и во множестве аспектов космического процесса. Их первородная природа загрязнена вовлеченностью в материальную реальность, особенно в биологические процессы. Джайны связывают дживы не только с органическими формами жизни, но и с неорганическими объектами и процессами. Каждый джива вопреки своей кажущейся отдельности остается связан с другими дживами и содержит знание о них о всех.

В Аватамсака-сутре для иллюстрации взаимосвязи всех вещей, использован красивый поэтический образ — ожерелье ведического бога Индры: «Говорят, на небесах Индры есть нитка жемчужин, расположенных таким образом, что если взглянешь на одну из них, то увидишь в ней отражения всех остальных. Точно так же всякая вещь в этом мире не просто сама эта вещь, но она включает в себя всякую другую вещь и на самом деле является всем остальным». Схожие концепции можно обнаружить в буддийской школе хуаянь, являющейся древнекитайской версией того же учения. Хуаянь — холистическое видение Вселенной, воплощающее одно из самых глубоких прозрений, какие когда-либо посещали человеческий ум. Сущность этой философии можно вкратце выразить в нескольких словах: «Одно в Одном, Одно во Многом, Многое в Одном, Многое во Многом». Это понятие космического взаимопроникновения, характерное для данной школы, прекрасно отражено в следующей истории.

Императрица У, которая никак не могла понять тонкостей философии хуаянь, как-то попросила Фацзана, одного из основоположников этой школы, привести какой-нибудь простой пример космической взаимосвязанности. Фацзан привел ее в большой зал, всю внутренность которого — стены, потолок и пол — покрывали зеркала. Он зажег свечу, подвесил ее в центре зала к потолку — и в тот же миг и он сам, и императрица У оказалась в окружении несметного числа зажженных свечей разного размера, достигающих бесконечности. Вот таким образом Фацзан проиллюстрировал связь Одного и Многого.

Затем он поместил в центр зала маленький кристалл со множеством граней. Все, что окружало кристалл, включая бесчисленные образы свечей, теперь собралось и отразилось внутри этого маленького сверкающего камня. Таким образом Фацзан сумел показать, как в Абсолютной Реальности бесконечно малое содержит бесконечно большое, а бесконечно большое — бесконечно малое, причем без искажений. Проделав это, он подчеркнул, что показал лишь статическую модель, которая на самом деле весьма ограниченна и несовершенна. Она неспособна охватить вечное многомерное движение во Вселенной, беспрепятственное взаимопроникновение Времени и Вечности, а также прошлое, настоящее и будущее.

Людям, пережившим в холотропных состояниях динамику космического творческого процесса и пытающимся описать свои наблюдения, часто недостает средств адекватного словесного выражения. Поэтому они обращаются к различным символическим образам, метафорам и параллелям из повседневной жизни в надежде, что это поможет проиллюстрировать и передать их переживания и идеи. В нижеследующем описании творческого процесса я воспользуюсь таким подходом и прибегну к образам, относящимся к круговороту воды в природе. Отсылки к подобным природным явлениям особенно часты в описаниях тех сеансов, где присутствовали космологические видения.

До начала творения Космическое Сознание являет собой безграничное недифференцированное поле с исполинским творческим потенциалом. Творение начинается внутри этого поля подобно возникновению ряби на воде — как нарушение изначального единства, выражающееся в виде игры воображения и порождения различных форм. Сперва сотворенные сущности сохраняют контакт с источником и разделение присутствует лишь гипотетически, относительно и частично. Если воспользоваться водной метафорой, то изначальное неделимое единство Абсолютного Сознания можно уподобить глубокому и спокойному океану невообразимых размеров. Образ, который лучше всего иллюстрирует начальную стадию процесса творения, — это возникновение волн на океанской глади.

С одной стороны, волны можно рассматривать как индивидуальные и отдельные сущности. Например, можно говорить о волне как о большой, быстрой, зеленой или как о благоприятной либо опасной для тех, кто занимается серфингом. В то же время совершенно ясно, что эта волна, несмотря на свою относительную индивидуальность, есть также неотъемлемая часть океана. Различение волн от океана подобно игре, иллюзорно и неполно. Внезапный ветер может создать волны на океанской глади, но, как только ветер стихает, эти волны возвращаются к своей изначальной тождественности с океаном.

На этой описанной мною стадии источник творения порождает образы, отличные от самого себя, однако данные образы сохраняют связь с истоком и осознают сущностную с ним тождественность. Подлинное творение требует, чтобы его продукты отделились от порождающей матрицы и были четко различимы. В истинном смысле это начинается, только когда связь с истоком прерывается и образуется отдельная сущность. Сперва это может произойти лишь на мгновение, и здесь наиболее подходящий метафорический образ — это волна, разбрызгиваемая ветром или разбивающаяся о берег. Когда единое тело волны разбивается на тысячи мелких брызг, эти летящие в воздухе брызги на миг обретают отдельную сущность независимое существование. Данная ситуация длится очень короткое время — пока все брызги не упадут снова в океан и не воссоединятся с ним.

В следующей фазе это отделение становится намного более определенным: расколотые единицы сознания обретают индивидуальное существование и независимость на значительный период. Это начало дробления, начало создания «космического экрана», или космической диссоциации и забвения. Изначальное единство с истоком временно утрачивается, и божественная сущность забывается. Метафорической параллелью этой ситуации могла бы служить вода, оставшаяся после отлива в углублениях скалистого берега. Вода в луже надолго отделяется от материнских вод, однако во время следующего прилива единство восстанавливается, и отделенная масса воды возвращается к своему истоку.