Вадим Розин - Эзотерический мир. Семантика сакрального текста

Когда молодой Вивекананда умолял Рамакришну указать ему короткую и прямую дорогу к Богу, Рамакришна укорил его: «Стыдись! Я думал, что ты будешь огромным банианом, который может укрыть тысячи страждущих душ… А вместо того ты ищешь собственного блага, ты эгоист… Радуйся Господу, во всех его формах. Переведи самое высокое Познание в самое высокое Служение людям». В другой раз Рамакришна объяснял ученикам: «Вы ищете Бога? Ну, так ищите его в человеке!»… «Когда вы работаете, пусть одна рука держит работу, а другой касайтесь ног Господа! Когда ваша работа будет закончена, возьмите эти ноги обеими руками и положите на ваше сердце!.. Что бы вы выиграли, отказавшись от мира!»

Впрочем, было бы странным и неверным отрицать и трансцендентальный смысл воссоединения человека с Богом, стремление религиозного человека погрузиться в Божественный мир, в иную реальность, в мир идеальных отношений, счастья и любви. Важно другое: как это устремление влияет на его земную жизнь, увеличивает ли Благо и Любовь (естественно, не вообще, а для людей) или же нет.

Не жаждать? Умереть, уснуть. — Уснуть!И видеть сны, быть может?Вот в чем трудность,Какие сны приснятся в смертном сне,Когда мы сбросим этот бренный шум, —Вот что сбивает нас; вот где причинаТого, что бедствия так долговечны…

Размышления Гамлета глубоко пессимистичны, христианин, напротив, с радостью, не исключающей страха и трепета, ждет того часа, когда он воссоединится с Богом. «Радость в Боге есть мир и блаженство, превосходящие рассудок», — восклицает Шри Ауробиндо. Но что конкретно ждет человека за смертной чертой, сохранятся ли его облик, чувства, индивидуальность, личность? И что он увидит там? Первые христиане описывали мир, в котором находится Бог, так: «… Огромное пространство вне этого мира, сияющее сверхъярким светом; воздух там сверкал лучами солнца, сама земля цвела неувядаемыми цветами, была полна ароматов и прекрасноцветущих вечных растений, приносящих благословенные плоды… Тела людей были белее всякого снега и краснее всякой розы, и красное у них смешано с белым. Я просто не могу описать их красоту. Волосы у них были волнистые и блестящие, обрамлявшие их лица и плечи, как венок, сплетенный из нардового цвета и пестрых цветов, или как радуга в воздухе…» (Апокалипсис Петра). Из этого описания явствует, что мир иной, божественный, и есть идеальная жизнь, куда человек войдет преображенным и прекрасным, сохранив всю свою индивидуальность.

Серафима Саровского от первых христиан отделяют два тысячелетия, но и он при встрече с Богом экстатически переживает идеальный прекрасный мир. Вот отрывок из беседы преп. Серафима Саровского с его духовным учеником:

«Тогда он (Серафим Саровский) взял меня весьма крепко за плечо и сказал: «Мы оба теперь, батюшка, в Духе Божием с тобой; что же Вы глаза опустили, что же не смотрите на меня?» Я отвечал: «Не могу смотреть, потому что из глаз Ваших молнии сыпятся. Лицо Ваше светлее солнца сделалось, и у меня глаза ломит от боли». — Оп отвечал: «Не устрашайтесь, Ваше Боголюбие, и Вы теперь также светлы стали» — и, преклонив ко мне голову свою, тихонько на ухо сказал мне: «Благодарите же Господа Бога за неизреченную к Вам милость Его! Вы видели, что я и не перекрестился, а только в сердце моем мысленно помолился Господу и сказал: «Господи, удостой его телесными глазами видеть то сошествие Духа Твоего Святого, которым ты удостаиваешь рабов Своих, когда благоволишь являться им во свете великолепной славы Твоей», — и вот Господь и исполнил мгновенно смиренную просьбу убогого Серафима…» «… Что же не смотрите мне в глаза? Смотрите просто и не убойтесь; Господь с нами!» — И когда я взглянул после этих слов в лицо Его, то на меня напал еще больший благоговейный ужас. Представьте себе в середине солнца, в самой блистательной яркости полуденных лучей его, лицо человека, разговаривающего с вами…

— Что же чувствуете Вы теперь? — спросил меня о. Серафим.

Я отвечал:

— Необыкновенно хорошо.

— Да как же хорошо-то? — спросил он. — Что же именно-то?

Я отвечал:

— Такая тишина и мир в душе моей, что никаким словом то выразить вам не могу.

— Эго, Ваше Боголюбие, тот мир, — сказал о. Серафим, — про который Господь сказал ученикам: «Мир Мой даю вам, не яко же мир дает, Аз даю вам…»

— Что же Вы еще чувствуете? — опять спросил меня батюшка.

Я отвечал:

— Необыкновенную сладость.

— Это та сладость, про которую говорится в Священном писании: «от тука дому твоего упиются и потоком сладости твоея папоиши я»; — вот эта-то теперешняя сладость преисполняет сердца наши и разливается неизреченным услаждением но всем членам нашим; от этой сладости как будто тает сердце наше, и мы оба исполнены такого блаженства, какое никаким языком выражено быть не может.

— Что же вы еще чувствуете? — спросил он меня.

Я сказал:

— Необыкновенную радость в сердце моем.

И он продолжал:

— Когда Дух Божий приходит к человеку и осеняет его полнотою Своего наития, тогда душа человека преисполняется неизреченной радостью, ибо Дух Божий радостворит все, к чему бы ни прикоснулся Он. — Это та самая радость, про которую Господь говорит в Евангелии своем: «Жена егда рожает, скорбь имать, яко приде год ея, егда же родит отроча, к тому не помнут скорби за радость, яко человек родился в миру…»

— Что же еще чувствуете Вы, Ваше Боголюбие?

Я отвечал:

— Теплоту необыкновенную.

И он сказал:

— Как теплоту? Да ведь в же у сидим, теперь зима, на дворе и под ногами снег, более вершка снегу, и сверху крупа надает, какая же может быть тут теплота?

— А такая, — отвечал я, — какая бывает в бане.

— А запах, — спросил он меня, — такой ли, как из бани?

— Нет, — отвечал я, — на земле нет ничего подобного этому благоуханию…

— … Заметьте то, Ваше Боголюбие: Вы сказали мне, что тепло кругом нас, как в бане; а посмотрите-ка, ведь ни на Вас, ни на мне снег не тает; стало быть, эта теплота не в воздухе, а в нас самих… И так точно и быть должно на самом деле; то есть, что благодать Божия должна в сердце пашем обитать, ибо Господь сказал: «Царствие Божие внутри вас есть», а под Царствием Божним разумел Он благодать Духа Святого. Вот оно-то теперь внутри нас и находится, и благодатью Святого Духа отвне осияевает и согревает нас…

— Не знаю, батюшка, — сказал я ему, — удостоит ли меня Господь Бог навсегда помнить — и так живо и явственно, как я теперь это чувствую.

И он сказал:

— А я мню, что Господь поможет Вам навсегда удержать это в памяти Вашей… тем более, что не для Вас одних дано уразуметь эго, а ДЛЯ ЦЕЛОГО МИРА, чтобы Вы сами, утвердившись в деле Божием, и другим могли быть полезны. Что же касается того, что я монах, а вы мирской человек, об этом думать нечего…».

Другие христианские мыслители иначе описывали встречу с Богом, облик человека после смерти, пейзажи и фауну божественного мира. Общее у них одно — и Бог, и божественный загробный мир идеальны. Раз Бог — идеал, встреча с Ним есть не что иное, как воплощение, осуществление идеала (идеальной жизни), и не так уж важно, какой конкретно облик примет его душа — телесный или бестелесный, образ человека или сияющего света. Размышляя обо всех этих предметах, Достоевский писал:

«Возлюбить человека, как самого себя, по заповеди Христовой — невозможно. Закон личности на Земле связывает. «Я» препятствует. Один Христос мог, но Христос был вековечный от века идеал, к которому стремится и по закону природы должен стремиться человек… закон «Я» сливается с законом гуманизма и в слитии оба, и «Я», и ВСЕ, взаимно уничтоженные друг для друга, в то же самое время достигают и высшей цели своего индивидуального развития каждый особо. Это-то и есть рай Христов… Говорят, человек разрушается и умирает весь. Мы уже потому знаем, что не весь, что человек как физически рождающий сына передает ему часть своей личности, то есть входит частию своей прежней, жившей на земле личности в будущее развитие человечества… Христос весь вошел в человечество, и человек стремится преобразиться в «Я» Христа, или в свой идеал… Итак, человек стремится на Земле к идеалу — противоположному его натуре. Когда человек не исполнил закона стремления к идеалу, то есть не приносил любовью в жертву своего «Я» людям или другому существу (я и Маша), он чувствует страдание и называет это состояние грехом. Итак, человек беспрерывно должен чувствовать страдание, которое уравновешивается райским наслаждением исполнения закона, то есть жертвой. Тут-то и равновесие земное. Иначе Земля была бы бессмысленна».

НИРВАНА

(учение Готамы Будды)

Всякая телесность не моя, не я, не моя сущность: так должен поистине полагать тот, кто обладает познанием, кто полагает так, ученики, благородный слушатель слова, тот отречется от телесности, отречется от ощущения н представления, от формы н познания. Отрекшись от этого, он освободится от желания; уничтожив желание, достигнет он искупления; в искуплении он получит сознание своего искупления: уничтожено возрождение, закончено святое дело, исполнен долг, ист более возвращения к этому миру.