Альберто Виллолдо - Четыре направления - четыре ветра
— Ты думаешь о смерти, — сказал он.
Я посмотрел ему в глаза и кивнул головой.
Его глаза медленно поднялись и остановились на какой-то точке над моей головой.
— Это гриб, который растет внутри нас.
Он взял трубку, вытащил прутик из кармана рубашки, зажег его от одной из свеч и поднес к табаку. Он долго раскуривал трубку через мундштук; табак трещал, стрелял искрами и разгорался. Крохотный горящий кусочек табака вылетел из трубки, упал на землю и погас. Рамон глубоко затянулся и выпустил длинную сплошную струю едкого дыма, а затем стал пускать дым клубами на йаге. Дым висел в неподвижном воздухе, плыл над поверхностью напитка и огибал края сосуда. Рамон откинулся назад и стал раскуривать трубку изо всех сил. Табак разгорелся докрасна в толстом деревянном горне трубки, и Рамон наклонился ко мне, пуская мне дым на грудь, на руки и колени, окутывая им мою голову. После этого он передал мне трубку.
Такого крепкого табака я никогда раньше не пробовал. Он перехватил мне горло, обжег легкие, я давился, кашлял, слезы текли градом; я глубоко втягивал воздух. Рамон снова напевал, закрыв глаза и слегка покачиваясь взад-вперед, странную мелодию с невнятными словами и без рефрена. Легкое дуновение качнуло пламя свечей, зашевелило волосы у меня на затылке.
Тогда он открыл глаза и скосил их влево. Он что-то увидел. Я повернул голову, чтобы посмотреть, но он протянул руку и остановил движение моей головы. Наши глаза встретились. Он опустил руку и взял трубку.
— Тебе везет. Тебя выслеживает могучее существо.
— Что это за существо?
— Котик, мой юный друг. Ягуар, черный, как ночь, ягуар! Это самый могучий партнер; но тебе придется еще много потрудиться, прежде чем ты сможешь назвать его своим. Он кивнул.
— Дух аяхуаски — это тоже ягуар. Когда ты встретишь смерть, он возьмет тебя на вершину радуги и отведет в следующий мир. — Он снова кивнул с одобрением. — А теперь вызывай своего ягуара. Требуй, чтобы он помог тебе в твоем путешествии.
Вызывать его? Я закрыл глаза и представил, что стою в конце тропы, ведущей к дому Рамона, и пытаюсь свистом подозвать кота. Сюда, киса! Нет, у меня ничего не получится.
Держать глаза закрытыми было трудно. Мои веки дрожали, сердце колотилось от предчувствия. Я нервничал.
Я решил быть последовательным. Древесный вкус от табака, ладони влажные, шея и плечи напряжены. Нервная энергия, тревога. Я сделал глубокий вдох и стал выдыхать медленно, ровно, одновременно опуская плечи. Ягуар. Выслеживает меня. Очень хорошо. Как мне его вызвать? Визуализировать. Вызвать изображение перед внутренним взором. Лоснящаяся пантера, черная, как полированное… Черное дерево. Черная, как смоль. Я представлял, как осторожно, плавно этот зверь передвигается в джунглях, представлял, как умел.
— Asi es mejor. Это уже лучше.
Голос слышался откуда-то сверху. Я открыл глаза и никого не увидел. Рамон исчез. На луну наползло облако и в комнате стало темнее; только огни свечей оттесняли ночь. Дым? Да, он стоял позади меня, окуривая мне спину дымом.
Он вернулся, сел передо мной и отложил трубку в сторону.
— Сегодня мы вызовем смерть из тебя.
Он захватил чашу большим пальцем, как крюком, за край, и протянул мне.
— Пей.
Мой желудок застонал, когда я взял обеими руками чашу и поднес ее к губам. От кислого запаха мне свело горло при первом же глотке. Холодная жидкость напоминала прокисший грибной суп и что-то молочное; во рту остался горький осадок. Я почувствовал, как питье обволакивает мои внутренности.
Я кивнул и протянул ему чашу. Он покачал головой:
— Выпей все.
Он поднял руку и сжал ее в кулак; мышцы предплечья напряглись. Poder. Мощь. Сила. Универсальный символ крепости и уверенности.
А, черт с ним. Глубокий вдох, мое горло раскрывается, и я выливаю в него содержимое чаши. Два судорожных глотка — вот и все. Я поставил пустую чашу на циновку между нами и сглотнул слюну с остатками питья во рту.
— Хорошо, — сказал он. — Теперь ложись.
Я вытянулся на пальмовой циновке и уперся взглядом в темноту под сводом крыши. Закрыв глаза, я попытался посмотреть на всю эту затею со стороны. Я перерыл свою память и составил оценку ситуации. Что я принес в этот опыт? Мое образование. В чем моя сила? В годах теоретических занятий; в начерченных мелом диаграммах; в затертых, завернувшихся страницах конспектов (целые тома!), в учебниках; в историях психозов и их лечении; причины и следствия, комплексы, сновидения, анализ, все сведения обо всех представлениях у всех мужчин и женщин, которые пытались определить деятельность обычного сознания и понять механизмы влияния на него. Мысли о мыслях. Психология. Сумасшедшая наука, ни на чем, кроме теории, не основанная, идеи об идеях, думание о думаний. Это только первый из рубежей науки, и «цивилизованный» человек пока еще только бродит вокруг него.
Сознание похоже па толщу воды. Сознательный разум и бессознательный разум. Поверхность моря и его невидимые глубины. Метафора ведет меня дальше: современная психология научила меня исследовать глубины, рассуждать о географии дна, наблюдая цвет воды, форму и размеры волн, всякую дрянь, всплывающую на поверхность. Посылаешь сигнал, прислушиваешься к отражениям и пробуешь слепить из этого скрытую внизу картину.
Но мы не научились нырять в глубину и смотреть своими глазами. Боимся вымокнуть? Сидим, смотрим, как волны накатывают на берег, и пытаемся угадать глубину океана…
Волны накатывают на песчаный берег. Вода скользит но песку, обмытые, насыщенные, искрящиеся кристаллы влажного песка сверкают под солнцем. Шум прибоя. Я открываю глаза; шум усиливается, огни свечей, как копья, вырастают с четырех сторон. Я всплываю, приближаюсь к лиственной крыше. Неоново-красные, пастельно-зеленые частицы света слетаются к верхушке крыши, образуют вихрь… нет, сматываются в клубок… туго… еще туже. Вот-вот лопнет. Центр не выдерживает, отделяется и летит, обрушивается на меня сверху. Громоподобный рев — у света есть челюсти! Я содрогаюсь от его удара.
На лицо мне падает рука. Я отдергиваюсь, но я ощущаю и руку, и лицо; то есть это должна быть моя рука. Кто кого ощущает? Мой рот открыт, я ощущаю свой язык кончиками пальцев, но не ощущаю пальцев копчиком языка. Онемение. Лицо напоминает замазку. Безжизненный ком языка.
Звук. Звук имеет структуру, это цветные вибрации… зеленый резонанс… цвет джунглей реверберирует по всему моему телу от ушей до ступней ног. Комната сдвигается с места, поворачивается относительно меня кверху — это я поднял голову. Рамон, закрыв глаза, держит однострунную арфу возле рта и трогает струну, и голова его вибрирует зеленым неоном, и он формирует звук губами; я вижу, как этот звук свивается в клубок в полости арфы. Веки Рамона раскрываются, его глаза берут мои глаза и ведут их влево, туда, где движется тень, украдкой, по периметру комнаты. Тень с глубиной, трехмерная. Следую за ней. Тень останавливается, и стены движутся влево, и комната вращается вокруг Рамона, словно вокруг оси.
Головокружение, дурнота. Ох и запах. Зловонное дыхание от распадающихся внутренностей. Гниющие кишки, смрад отравленных тканей. Я вздрагиваю от прикосновения Рамона. Я вижу его руку на моей руке. Я вижу гниль внутри, под собственной кожей. Он показывает в сторону джунглей.
— Purgate.
Там, куда направлен палец, переливается, флюоресцирует песок, и мои ноги тонут, скользят в его сиянии. Джунгли живут, они наполнены живым светом. Мерцают, вращаются ультрафиолетовые шары — я знаю, это первичные силы Природы, деревья, растения. Я дотащился до чиуауако, мои ладони уперлись в его теплую кору, тело выгнулось дугой и вырывает, выбрасывает из себя гриб. Purgate. Очищайся, очищайся бесконтрольно, катарсически, начиная от подошв ног. Что это за ядовитая гадость? Мой желудок, словно пульсирующий баллон, высасывает всю гниль из кишечника и извергает ее с каждым судорожным сокращением.
После третьего приступа я ощущаю, как кора заскользила у меня под руками, я падаю на спину, на песок, и вижу этого змея, водяного удава, вижу, как разматывается, сползая со ствола дерева, его толстое темно-коричнево-черно-желтое тело. Размеры… неимоверные… Сатчамама… змей-хранитель Амазонки; он разевает на меня пасть, я вижу ее розовые складки, слышу квакающие, клохчущие звуки, с резким шипением он втягивает теплый ночной воздух, а туловище его все еще сползает кольцами с дерева, и нет ему конца. Наконец хвост глухо шлепается на песок. Его голова уже на воде, прокладывает путь — мерцающую дорожку на зеркальной поверхности лагуны — и исчезает в темном промежутке среди фосфоресцирующей зелени леса.
Мой живот сводит позыв. С трудом поднимаюсь на ноги. Скорее. Среди кустов, уцепившись за лиану и спустив брюки до лодыжек, я опорожняю кишечник; вытираюсь листьями зелени.
