У. Г. Кришнамурти - Ошибка просветления
Это состояние незнания; ты действительно не знаешь, на что ты смотришь. Я могу смотреть на часы на стене в течение получаса – и так и не определить время. Я не знаю, что это часы. Все, что есть внутри, это удивление: «Что это такое, на что я смотрю?» Не то чтобы вопрос на самом деле вот так складывается в слова: все мое существо похоже на один большой знак вопроса. Это состояние изумления, удивления, потому что я просто не знаю, на что я смотрю. Знание об этом – все, что я узнал – находится на заднем плане, если только не возникает необходимость в нем. Оно в «расцепленном состоянии». Если ты спросишь время, я отвечу: «Четверть четвертого», или сколько бы там ни было – ответ приходит моментально, стрелой – а потом я снова в состоянии незнания, изумления.
Ты никак не можешь понять тот удивительный покой, что всегда есть в тебе, это твое естественное состояние. Твое старание создать состояние покоя ума на самом деле создает беспокойство в тебе. Ты можешь только рассуждать о покое, создавать состояние ума и говорить себе, что ты очень покоен, – но это не покой; это насилие. Так что бесполезно практиковать покой, нет причины практиковать тишину. Настоящая тишина взрывоопасна; это не мертвое состояние ума, которое себе представляют духовные ищущие. «О, я в мире с самим собой! Во мне тишина, потрясающая тишина! Я ощущаю тишину!» – это совершенно ничего не значит. Она имеет вулканическую природу: она постоянно бурлит – энергия, жизнь – это ее качество. Ты можешь спросить, откуда я знаю. Я не знаю. Жизнь знает саму себя, если можно так выразиться – она осознает сама себя.
Когда я говорю о «чувстве», я имею ввиду не то же самое, что ты. Вообщето чувство – это физический отклик, это шквал в тимусе. Тимус – это одна из эндокринных желез, она расположена под грудиной. Врачи говорят, что она активна в детстве, до полового созревания, а потом становится пассивной. Когда ты входишь в свое естественное состояние, эта железа снова активируется. Там чувствуются ощущения; ты не переводишь их как «плохие» или «хорошие»; это просто шквал. Если вне тебя происходит движение – качается маятник часов или в поле твоего зрения пролетает птица, – это движение так же ощущается в тимусе. Все твое существо является этим движением или вибрирует вместе с этим звуком; нет разделения. Это не означает, что ты отождествляешь себя с этой птицей – «Я эта летящая птица». Там нет «тебя», так же как нет и никакого объекта. Ты не знаешь, что создает это ощущение. Ты даже не знаешь, что это ощущение.
«Сопричастность» (это не моя интерпретация слова) означает, что ты подвержен воздействию всего, а не то, что некая эмоция исходит от тебя к чемуто. Естественное состояние – это состояние чрезвычайной чувствительности, но это физическая чувствительность органов восприятия, а не какоето эмоциональное сочувствие или нежность к другим. Есть сочувствие только в том смысле, что для меня нет «других», и таким образом нет разделения.
В тебе есть объект, который ты называешь «я», или «ум», или «самость»? Существует ли координатор, который соотносит то, на что ты смотришь, с тем, что ты слушаешь, и то, что ты обоняешь, с тем, что ты ощущаешь на вкус, и так далее? Или есть нечто, связывающее вместе ощущения, исходящие от отдельного органа чувств, – например, поток импульсов от глаз? Вообщето между любыми двумя ощущениями всегда есть зазор. Координатор закрывает этот зазор: он утверждает себя в качестве иллюзии непрерывности.
В естественном состоянии нет такой сущности, которая бы сопоставляла сообщения от различных органов чувств. Каждое чувство функционирует независимо и на свой собственный лад. Когда извне приходит требование, делающее необходимым согласовать одно или два из этих чувств и выдать ответ, координатора все так же нет, но есть временное состояние координации. Нет непрерывности; когда потребность удовлетворена, снова остается только несогласованное, раздельное, расчлененное функционирование чувств. И так всегда. Как только непрерывность разорвана – не то чтобы она когдато вообще была; но иллюзорная непрерывность – с нею покончено раз и навсегда.
Может это иметь какойто смысл для тебя? Не может. Все, что ты знаешь, лежит в рамках твоего опыта, который идет от мысли. Это состояние не является опытом. Я всего лишь пытаюсь передать тебе «ощущение» его, что, к сожалению, может ввести в заблуждение.
Когда отсутствует координатор, нет связи ощущений, нет интерпретации ощущений; они остаются чистыми и простыми ощущениями. Я даже не знаю, что это ощущения. Я могу смотреть на тебя, когда ты говоришь. Глаза будут сосредоточены на твоем рте, потому что именно он движется, и уши будут воспринимать звуковые вибрации. Внутри нет ничего, что связало бы эти два чувства и сказало, что ты говоришь. Я могу смотреть на ручей, вырывающийся изпод земли и слышать звук воды, но ничто не скажет, что шум, который слышен, – это звук воды или что этот звук както связан с тем, что я вижу. Я могу смотреть на свою ногу, но ничто не говорит, что это моя нога. Когда я иду, я вижу, как движутся мои ноги – это так странно: «Что это такое движется?»
Функционирует изначальное сознание, нетронутое мыслью.
Глаза подобны очень чувствительной видеокамере. Физиологи говорят, что свет, отраженный от объектов, проникает в сетчатку глаза и это ощущение передается по оптическому нерву в мозг. Способность видеть, зрение, является всего лишь физическим феноменом. Для глаз не имеет никакого значения, сфокусированы ли они на горе, покрытой снегом, или на мусорном баке: они точно так же производят ощущения. Глаза смотрят на кого угодно и на что угодно, не устанавливая разграничений.
У тебя такое чувство, будто бы есть оператор, который направляет глаза. Но оставленные сами себе, при отсутствии оператора, глаза не останавливаются, они постоянно движутся. Их притягивают окружающие объекты. Их привлекает движение, или яркость, или цвет, который выделяется из окружающего. Нет смотрящего «я»; горы, цветы, деревья, коровы, все они смотрят на меня. Сознание подобно зеркалу, отражающему все, что находится вокруг. Глубина, расстояние, цвет, все это есть, но нет никого, кто интерпретировал бы эти вещи. Если только нет потребности знания о том, на что я смотрю, то нет и разделения, нет расстояния, отделяющего меня от этого. На самом деле невозможно сосчитать волоски на голове человека, сидящего на другом конце комнаты, но есть своего рода ясность, которая дает ощущение, что я мог бы это сделать.
Глаза не мигают, кроме как при внезапной опасности, – это чтото очень естественное, потому что окружающие объекты постоянно требуют внимания. Потом, когда глаза устают, встроенный механизм в теле отключает их – они могут быть открыты, но они затуманены. Но если глаза все время остаются открытыми, если рефлекторное движение моргания не работает, они становятся сухими, и ты можешь ослепнуть; поэтому есть какието железы за внешними уголками глаз – в твоем случае не задействованы, – которые действуют как увлажняющий механизм. От внешних уголков глаз постоянно текут слезы. Невежественные люди назвали их «слезами радости» или «слезами блаженства». В них нет ничего божественного. Практикуя неморгание, к этому состоянию не придешь, а только напряжешь глаза. В психбольницах есть невротики, у кого по той или иной причине не моргают глаза – у них это патологическое состояние. Но как только ты оказался в естественном состоянии, по какойто счастливой случайности или странному стечению обстоятельств, все это начинает происходить на свой особый лад.
Находится ли красота в глазах смотрящего? Находится ли она в объекте? Где она? Красота вызвана мыслью. Я не останавливаюсь, чтобы написать стихотворение о горе перед моими глазами. Что происходит: я гуляю и вдруг вижу чтото другое, потому что изменился свет. Я не имею к этому никакого отношения. Не то чтобы я вижу чтото новое или присутствует полное внимание; сам свет внезапно изменился. Нет опознавания этого как красоты. Есть ясность, которой, возможно, не было до того, как изменился свет. Тогда это сознание внезапно расширяется до размера объекта, находящегося перед телом, и легкие делают глубокий вдох. Это и есть пранаяма, а не то, что ты делаешь, сидя в углу и вдыхая через одну ноздрю, а выдыхая через другую; эта пранаяма происходит постоянно. Итак, есть осознание внезапного изменения дыхания, а затем оно переходит на чтото другое, мычание коровы или вой шакала. Оно всегда движется; оно не останавливается на чемто, что мысль определила как красивое. Нет никого, кто управлял бы.
Слушаешь ли ты когото? Нет; ты слушаешь только себя. Когда ты оставляешь слух в покое, все, что остается, это вибрация звука – слова повторяются внутри тебя, как в эхокамере. Это чувство так же функционирует и у тебя, только ты думаешь, что слова, которые ты слышишь, приходят извне. Пойми: ты никогда не можешь услышать ни единого слова от когото другого, насколько бы близкими ты ни считал ваши с этим человеком отношения; ты слышишь только свой перевод, всегда. Все слова, что ты слышишь, – это твои слова. Все, чем могли бы являться для тебя слова другого человека, – это шум, вибрация, уловленная барабанной перепонкой и переданная нервам, идущим к мозгу. Ты постоянно переводишь эти вибрации, пытаясь понять, потому что ты хочешь извлечь чтото из того, что ты слышишь. Это нормально для отношений с кемто на уровне: «Вот деньги, дайте мне килограмм моркови» – но это предел ваших отношений, вашего общения с кем бы то ни было.
