Глен Мулин - Тибетская книга мертвых (сборник)
Теперь мы попробуем взглянуть на символику Бардо, отражающую учение о перерождения, с эзотерической точки зрения. Для того чтобы истолковать используемые в книге символы, можно воспользоваться бесчисленными параллелями из совершенно различных источников, однако наиболее уместно сравнить наш текст с соответствующим отрывком из десятой книги «Государства» Платона, где дается ставшее классическим описание пребывания греческих героев в Сидпа Бардо – процесса выбирания тела для следующего воплощения.
Легенда Бардо, в том виде, в котором она изложена в «Государстве», рассказывает об Эре, сыне Армения, памфилянина по рождению, который, как говорит нам Платон, «был убит в бою, а десять дней спустя, когда тела мертвых забрали уже в состоянии разложения, оказалось, что гниение не тронуло его тело, и его отнесли домой, чтобы похоронить. И на двенадцатый день, когда он лежал на погребальном костре, он вернулся к жизни и рассказал о том, что видел в ином мире. Он сказал, что, когда душа его покинула тело, он отправился в путь с большой группой людей и они пришли в таинственное место, где в земле было два отверстия. Все они собрались вместе, а над ними были два других отверстия в небесах. В пространстве между ними сидели судьи, которые приказали праведным, после того как вынесли решение по ним и прикрепили свои приговоры у них на груди, подняться по небесному пути, что был по правую руку, и подобным же образом неправедным было велено спуститься по пути вниз, что по левую руку. Последние также несли символы своих деяний, однако прикрепленными к спине».
Описав суд в мире ином, очень напоминающий суд, описанный в нашем тексте, Платон рассказывает о подготовке душ греческих героев, пребывающих в Сидпа Бардо, к реинкарнации: «Чрезвычайно необычным было это зрелище, – сказал он, – печальным, смехотворным и странным». Ибо в большинстве случаев выбор душ основывался на их собственном опыте предыдущей жизни. Там он увидел, как душа, которая однажды была Орфеем, выбирает жизнь лебедя из-за враждебности к женскому племени, поскольку оно погубило его, и сама мысль, что его родит женщина, вызывала у него отвращение. Он узрел также душу Фамиры, которая выбрала жизнь соловья. И, наоборот, видел птиц, таких как лебедь и другие певцы, которые хотели стать людьми. Душа, которой выпал двадцатый жребий, выбрала жизнь льва, и это была душа Аякса, сына Теламона, который не хотел быть человеком, памятуя о том, как несправедливо с ним поступили во время присуждения доспехов. Следующим был Агамемнон, который взял жизнь орла, поскольку, как и Аякс, ненавидел человеческую природу из-за перенесенных страданий. Где-то в середине настал черед Аталанты, и она, видя тело, сулившее ей великую славу атлета, не смогла удержаться от искушения и выбрала его. А за ней последовала душа Эпея, сына Панопая, перешедшая в природу женщины, искусную в ремеслах. И далеко в конце, среди последних, душа шута Ферсита примеряла обличье обезьяны. Появилась также и душа Одиссея, которому еще суждено было сделать свой выбор, и его очередь оказалась последней из всех них. Воспоминания о прошлых тяготах избавили его от чар честолюбия, и он долго искал жизнь обычного человека, не знающего забот. Ему нелегко было найти ее, ибо она валялась, пренебрегаемая всеми. Когда же он увидел ее, то сказал, что поступил бы так же, если бы его очередь была не последней, а первой, и что он рад ее получить. И не только люди переходили в животных, но я должен также упомянуть, что были и животные, укрощенные и дикие, которые изменялись из одного в другое и в соответствующие человеческие натуры – хорошие – в мирных, и злые – в лютых, во всевозможных сочетаниях».
При поверхностном прочтении изложенного Платоном процесса перерождения, его, как и «Бардо Тхёдол», можно понять буквально. Платон, посвященный в греческие мистерии, так же, как и Геродот, никогда не упоминает об эзотерических учениях открыто, но использует образную и зачастую намеренно вводящую в заблуждение фразеологию. Вполне можно допустить, что он умышленно добивался того, чтобы непосвященные именно так и воспринимали описанную сцену. Тем не менее при более глубоком рассмотрении данного отрывка становится очевидным, что смысл его не в экзотерической доктрине переселения человека в низшее существо или наоборот. Упоминание о выборе, сделанном Одиссеем, дает нам ключ к реальному его смыслу. Одиссею выпал жребий выбирать последним; каждый из предшествовавших ему героев пренебрег возможностью выбрать «жизнь обычного человека, не знающего забот», а Одиссей выбирает эту судьбу, как лучшую из всех.
Если мы подумаем о том, какую именно жизнь выбирает себе каждый из греков, предшествующих Одиссею, то обнаружим, что она явно символизирует характер того, кто делает выбор.
Так Орфей, основатель орфических таинств, божественный учитель, которого греки считали величайшим из арфистов и наиболее просветленным из поэтов и певцов, посланный богом пения и музыки Аполлоном на землю для обучения людей, вполне логично выбирает «жизнь лебедя». Лебедь с незапамятных времен, как и сейчас, считается символом пения и музыки, и, если правильно истолковать образный язык Платона, Орфею суждено было заново родиться в качестве великого поэта и музыканта, что было совершенно естественно. Предположение о том, что человек Орфей может на самом деле родиться лебедем, может допустить экзотерист, но для эзотериста оно покажется несостоятельным.
Точно так же весьма символично, что Фамира, древний фракийский бард, прославленный арфист и певец, выбирает жизнь сладкоголосого соловья.
Аякс, гомеровский герой, который был храбрейшим из греков после Ахилла, вполне естественно выбирает жизнь льва, ибо царь зверей с незапамятных веков был символом храбрости или бесстрашия, который признавали почти все нации и расы.
Агамемнон, который делал свой выбор следующим, выбирает жизнь орла, ибо среди греческих героев он был главным, как Зевс – среди богов Олимпа. А поскольку Агамемнон считался инкарнацией Зевса и ему поклонялись как одному из божеств, то ему назначается символ Зевса, то есть орел.
Аталанта, самая быстроногая из смертных, прославившаяся тем, что побеждала в состязаниях по ходьбе своих поклонников, совершенно естественно заново рождается великим атлетом. В ее случае Платон не использует никакой символики. Язык символов не используется и в случае с хитроумным Эпеем, который построил Троянского коня и чья позднейшая трусость вошла в поговорку. Его душа переходит «в природу женщины, искусной в ремеслах».
Что касается шута Ферсита, примеряющего обличье обезьяны, то здесь комментарии излишни. Соответственно, выражения, касающиеся отвращения героев к рождению от женщины, судя по всему, чистая метафора и используются просто в качестве литературного средства, так же как отрывки, касающиеся «животных, укрощенных и диких, которые изменялись из одного в другое и в соответствующие человеческие натуры – хорошие – в мирных, и злые – в лютых, во всевозможных сочетаниях», и о «пищах, таких как лебедь и другие музыканты, которые хотели стать людьми».
Даже обычная душа, первой делавшая свой выбор, хотя и не принадлежала ни воплощенному божеству, такому как Орфей или Агамемнон, ни герою, подобному Аяксу, и обладала умом, затемненным животными наклонностями, тем не менее не была назначена Платоном, как это случилось бы, если бы он верил в экзотерическую доктрину перерождения, к рождению в форме низшего существа. В этом случае он не использует животное-символ.
«Тот, кто делал свой выбор первым, приблизился и в одно мгновение выбрал жизнь величайшего тирана. Поскольку его ум был помрачен безумием и чувственностью, он сделал свой выбор, не задумываясь, и поначалу не осознал, что обречен, среди других несчастий, на пожирание собственных детей… А он был одним из тех, кто явился с небес и в прошлой жизни обитал в упорядоченном государстве, однако его добродетель была лишь следствием привычки, а не результатом философских размышлений».
И, как учит на своем языке «Бардо Тхёдол», настаивая на необходимости правильного знания для верующего, следующего по боддхическому Пути, так же учит и Платон:
«Ибо если человек, приходя в этот мир, с самого начала посвящал себя здравым философским размышлениям, и жребий ему выпал достаточно удачный, он, как сообщает посланец, может быть счастлив на земле, да и путешествие его в другую жизнь и возвращение в эту пройдет не по тернистому подземному пути, но по гладкому небесному»[37].
С помощью символов и метафор Пиндар, Эмпедокл, Пифагор и Сократ, так же как Платон и греческие мистерии, учат доктрине перерождения.
На золотой надгробной табличке, найденной при раскопках близ Сибариса, есть следующая надпись: «И такя вырвался из круга, мучительного и полного страданий»[38]. Эта чисто буддийская и индуистская фраза, как и известные орфические учения, позволяет предположить, что в Древней Греции доктрина перерождения была широко распространена, по крайней мере среди культурных греков, посвященных в таинства.
