Конкордия Антарова - Две жизни
– Ты совершенно прав, друг; надо быть достойным всего того, что мы получили от сэра Уоми, Ананды и И. Но ты теряешь только одного из них, а я теряю не только всех троих, но и тебя. С кем могу я теперь, когда я понял глубочайший смысл жизни, поделиться своими новыми мыслями? Я и прежде-то был замкнут и носил прозвище: «ящик с тайнами». Кому же теперь я могу высказывать свои мысли, как буду искать тот путь единения, о котором говорят мои новые друзья?
– Я, конечно, ничего ещ„ не знаю и мало чего понимаю, капитан. Но я видел, как стал вам понятен язык музыки. У вас появилась теперь новая платформа для понимания Лизы и е„ матери. И вы сами как-то говорили, что много думаете о Лизе и написали ей письмо.
Это раз. Второе – разве между вами, мною и ещ„ сотней простых людей и нашими высокими друзьями лежит пропасть? Хоть раз вы видели, чтобы они показали людям сво„ превосходство? Чтобы они презирали когото? Или обошли своей помощью, если могли помочь? Хоть раз вы их видели тяготящимися той или иной встречей? Так и мы; сколько можем, должны стараться следовать их примеру.
Третье – если я теряю сэра Уоми и Ананду, сохраняя близость И., то из опыта потерь, разлук, разочарований и горя последних месяцев я понял только одно: люби до конца, будь верен до конца, не бойся до конца, – и жизнь пошлет вознаграждение, какого не ждешь и откуда не ждешь.
– Мальчишка мой, милый философ! Пока я ещ„ ни разу не любил до конца, не был верным до конца и не был храбрым до конца; а утешение от твоей кудрявой рожицы уже получил, – весело расхохотался капитан.
Ну, вот что. Скоро одиннадцать. Поедем-ка в садоводство и привез„м цветов, Левушка.
– Ох, капитан, у сэра Уоми в его собственном саду такие цветы, что лучше уж нам не срамиться.
Капитан напялил мне на голову шляпу, мальчишески засмеялся и потащил на улицу.
Очень быстро мы нашли коляску и покатили к его другу – садоводу. Подгоняемый обещанным вознаграждением, кучер забыл о своей константинопольской лени, и вскоре мы предстали перед садоводом.
Капитан оставил меня у деревца с персиками, которые хозяин любезно предложил мне есть сколько хочется, и они ушли в оранжерею.
Не успел я ещ„ насладиться как следует персиками, как он появился, неся цветы в восковой бумаге. Хозяин уложил их в корзиночку с влажной травой, обвязал и подал мне. Она была довольно тяж„лая.
Когда мы ехали обратно, я спросил моего спутника, почему он не показал мне цветы, точно это была заколдованная красавица.
– Цветы эти и есть красавицы. Они очень нежны и так чудесны, что ты немедленно превратился бы в «Л„вушку-лови ворон», если бы я тебе их показал. А у нас времени в обрез.
– Ну, хоть скажите, как зовут ваших таинственных красавиц? – спросил я с досадой.
Капитана рассмешила моя раздраж„нность, и он сказал: – Философ, их зовут фрезии. Это горные цветы, их родина Индия. Но если ты будешь сердиться, из белых они станут ч„рными.
– Ну, тогда вам придется подарить их Хаве; сэру Уоми ч„рных красавиц больше не надо. Довольно и одной, – ответил я ему в тон.
Капитан весело смеялся, говорил, что я вс„ ещ„ боюсь Хавы, и что, наверное, мо„ «не бойся до конца» относится к обществу Хавы.
– Очень возможно, – ответят я, вспоминая письмо Хавы, которое я получил в Б. – Но, во всяком случае, если она когда-нибудь и будет жить в мо„м доме, то я буду е„ бояться меньше, чем вы боитесь сейчас Лизы и всего того, что должно у вас с нею произойти, – брякнул я, точно попугай, которых носят по Константинополю, они вытаскивают билетики «судьбы» и подают любопытным их будущее в виде св„рнутого в трубочку билетика.
Удивление капитана было столь велико, что он превратился в соляной столб.
Не знаю, чем бы это кончилось, если бы мы не подъехали в эту минуту к дому и не встретились с Анандой и Хавой, шедшими к сэру Уоми.
– Возьмите ваших красавиц, – сказал я, подавая капитану цветы.
– Каких красавиц? – спросил Ананда.
– Белых, для сэра Уоми, если они ещ„ не почернели, – очень серь„зно сказал я. – Если же почернели, то… – Замолчишь ли ты, каверза-философ?! – вскричал капитан. Хава заинтересовалась, каких это ещ„ красавиц не хватало сэру Уоми. – Горных, – шепнул я ей.
– Нет, это невыносимо! Неужели вы притащили ему козл„нка? – смеялась она, обнажая все свои белые зубы.
– Вот-вот, из самой Индии; если только этот козл„нок не позавидовал вашей коже и не сделался ч„рным.
– Левушка, ну есть же границы терпению, – воскликнул капитан, начиная чуть-чуть сердиться.
Ананда погрозил мне, взял из моих рук корзинку и развязал е„. Вынув цветы из бумаги, он сам издал восклицание восторга и удивления.
– Фрезии, фрезии! – закричала Хава. – Сэр Уоми очень хотел развести их у себя в саду! Ему будет очень приятно. Да они в горшках, в земле и во мху! Ну, кто из вас выдумал такого козл„нка, тот счастливец. Если бы я умела завидовать, непременно позавидовала бы.
– Пожалуйста, не завидуйте, а то вдруг они и вправду почернеют, – сказал я, любуясь какими-то невиданными «роскошными цветами. Крупные, белые, как восковые, будто тончайшим резцом вырезанные колокольчики необычайной формы наполнили прихожую ароматом.
Капитан взял один горшок, мне дал другой. Когда я стал отказываться, уверяя, что идея и находка – его, он улыбнулся и шепнул мне:
– Одна фрезия – я; другая – Лиза. Вы шафер. Идите и молчите наконец.
– Ну, уж Лиза – фрезия, – куда ни шло. Но вы, – вы ужасно любимая, но просто физия, – так же ш„потом ответил я ему.
– Эти китайчата будут до тех пор разводить свои китайские церемонии и топтаться на месте, пока не опоздают, – сказал Ананда с таким вес„лым юмором, что мне представилось, будто его тонкое, музыкальное ухо уловило, о ч„м мы шептались. Я не мог выдержать, залился смехом, которому ответил смех сэра Уоми, отворившего дверь своей комнаты.
Увидав наши фигуры с горшками цветов, имевшие, вероятно, довольно комичный вид, сэр Уоми сказал: – Да это целая свадьба! – Он ласково вв„л нас в комнату, взял у каждого цветок и обоих обнял, благодаря и говоря, что развед„т по клумбе фрезии в сво„м саду, присвоив им название морской и сухопутной.
Очень внимательно осмотрев цветы, сэр Уоми позвал своего человека и вместе с ним упаковал их в нашу корзинку, обильно полив водой и цветы, и прикрывавшую их траву, приказав завернуть корзинку в несколько слоев бумаги и в грубое мокрое полотно. Слуга исполнил приказание и вместе с вынырнувшим откуда-то Верзилой, взявшим чемодан, пош„л на пристань.
Много народа было здесь. Были и такие, кого я совсем не знал; кое-кого видел мельком; а из хорошо знакомых присутствовали только турки, Строганов и князь.
Для каждого у сэра Уоми находилось ласковое слово. Мне он сказал:
– Ищи радостно, – и вс„ ответит тебе. Цельность чувства и мысли скорее всего приведут тебя к Флорентийцу. О брате не беспокойся. Выработай ровное отношение к нему. Наль – не Анна.
Я приник к его руке, ошеломленный этими словами, служившими ответом на самые зата„нные мои мысли.
Все проводили сэра Уоми до коляски, в не„ сели И., Ананда и Хава. Я спросил И., не навестить ли нам с капитаном Жанну, на что он ответил одобрением, сказав, что зайд„т с Анандой за нами.
Экипаж завернул за угол и скрылся из глаз. Вздох сожаления вырвался у всех, а князь плакал, как реб„нок. Я подош„л к нему и предложил пойти с нами к Жанне, говоря, что туда приедут И. с Анандой, как только проводят сэра Уоми.
Он согласился, попросил подождать его несколько минут, видимо обрадовавшись случаю не оставаться сейчас дома. Я понимал его состояние, потому что у самого горла ощутил рыдание и подавил его с большим трудом. Как ум ни говорил мне, что надо сделать над собой усилие и перейти в иное, не унылое настроение, – ощущение мо„ снова было близким к тому, что я испытывал в комнате брата, сжигая письма.
– Какая страшная вещь – разлука, – услышал я голос капитана, как бы отголосок собственной мысли.
– Да. Надо что-то понять, какой-то ещ„ неведомый нам смысл всего происходящего. Научиться воспринимать вс„ так, как говорит и делает сэр Уоми: «Не тот день считай счастливым, который тебе прин„с что-то приятное; а тот, когда ты отдал людям свет своего сердца». Но мне до этого ещ„ так далеко, – сказал я со вздохом.
– Для тебя далеко, – задумчиво ответил мне капитан, – а для меня, боюсь, и вовсе недостижимо.
Князь вышел к нам, извиняясь, что заставил ждать и мы пошли по знойным, как раскал„нная печь, улицам, ища тени, что мало, впрочем, помогало.
В магазине мы застали обеденный, – или вернее, связанный с жарой, как всюду в Константинополе, – перерыв. Анна сидела внизу у шкафа, в кресле, за работой, а Жанна вс„ ещ„ лежала наверху, хотя уже поднималась ненадолго и пыталась работать.
Анна была бледна, она похудела. Но в глазах е„ уже не было убитого выражения и того отчаяния, какое я видел в них здесь же, во время разговора с сэром Уоми.
