Луис Ривера - К западу от смерти

О трех превращениях танцую я. О трех превращениях, которые сделают из погонщика верблюдов и глубоководной рыбы созидателя новых скрижалей.

Сначала должны вы превратиться из погонщика верблюдов в охотника. И самой желанной добычей охотника должно стать все самое низкое в душе его. На самого себя устраивает засаду охотник. На себя он ставит силки и ловушки. Но об этом станцую я на ухо тому, кто готов стать охотником.

Второе превращение, когда воином становится охотник. И меч его обнажается за право быть свободным. Трудна тропа охотника. Но путь воина безжалостен. Но об этом станцую я на ухо тому, кто готов стать воином.

И, наконец, пророком должен стать воин. И переплавить свой меч в зубило, которым будут высечены новые истины на скрижалях. Но об этом станцую я на ухо тому, кто готов стать пророком.

Так танцевал Танцующий на берегу быстрой реки, воды которой были холодны, как зимнее утро, и прозрачны, словно горный хрусталь.

И несла река истину Танцующего людям бережно и нежно, как волчица несет в зубах своего волчонка.

Днем и ночью шел Танцующий, жаждая поскорее увидеть людей. Нетерпеньем было полно его сердце. И ноги сами собой пускались в пляс.

На смену степи пришли холмистые поля. Небольшие рощи постепенно превратились в густые леса. А скалы по-прежнему темнели далеко впереди. Там, за этими скалами, лежал город по имени Печальная собака. Туда стремился Танцующий. Туда он нес свет своего сердца и желчную горечь своей истины.

Однажды, шагая через пышный луг, услышал Танцующий чарующую мелодию, которую кто-то выводил на свирели. Мелодия была проста, но хрупка и чиста, как весенняя капель, как крик перелетных птиц на рассвете… Невольно замедлил шаг Танцующий, прислушиваясь к чудесной музыке. И увидел он чуть поодаль мальчика-пастуха, игравшего на свирели, пока его овцы лениво щипали густую траву.

Приблизился Танцующий к мальчику и опустился рядом с ним на землю.

— Играй, прошу тебя, — мягко сказал он, видя, что мальчик отнял от губ свирель и удивленно смотрит на нежданного гостя.

— Я не могу играть, когда кто-то слушает, — ответил мальчик.

— Почему?

— Сердце перестает подсказывать музыку.

— Что ж, — сказал Танцующий и поднялся с земли. — Прости, что помешал тебе.

— Не уходи, — попросил мальчик. — Ты ведь Танцующий?

— Откуда знать тебе о Танцующем?

— Твоя истина танцует впереди тебя. Не всем она по вкусу. Многие кривятся, услышав ее, словно надкусили червивое яблоко.

— Червивая душа всегда кривится, когда ей попадаются сочные спелые плоды. Везде она видит лишь червоточины. А мир — лишь зеркало нашей души. Но почему ты просишь меня остаться? Зачем тебе Танцующий?

— Мне нужен твой совет.

— Я не люблю давать советы. Давать советы — удел тех, кто пытается прожить чужую жизнь. Мне же достаточно своей.

— Тогда поделись своим знанием. Я не хочу больше пасти овец, Танцующий… Мне скучно утром выводить их на пастбище, а вечером загонять в стойло. И так изо дня в день. Скучная унылая жизнь без малейшего просвета. Я гожусь на большее. Я не хочу быть погонщиком и с радостью отдам свою дюжину верблюдов. Но не знаю, как изменить свою жизнь. Помоги мне.

Танцующий с грустью посмотрел на мальчика.

— Ты сам не знаешь, о чем просишь, — сказал он. — Идти по пути свободы — что может быть ужаснее!

— Расскажи мне об этом.

— Не слишком ли молоды твои уши для истины Танцующего?

— Я буду слушать не ушами, а сердцем. У него хватит сил вынести твой танец.

— Что ж… Вот тебе мой танец о пути свободы!

Одиноки слепцы, бредущие в ночи. Но стократ одинок зрячий среди слепцов.

Путь его пролегает по лезвию меча, переброшенного через пропасть. И каждый норовит столкнуть его. Ибо ненавидят люди тех, кто возвышается над толпой. И хоть сдернуть его с высоты, чтобы стал он вровень с ними.

Это первая опасность для идущего к свободе. Первая, но самая крошечная.

Куда опаснее ищущий сам для себя. Слишком силен в нем еще погонщик верблюдов. Слишком еще ленив и труслив его дух. А охотник — всего лишь искорка, которой еще только предстоит превратиться в ревущее пламя.

Только одно оружие у охотника — слова «ты должен». Это его меч и щит. Его надежда и его боль. Его победа и его поражение.

Эти слова должны быть твердыми, как алмаз, и острыми, как лезвие бритвы. Беспощадность к себе и решимость сделают их такими.

«Ты должен» — молитва и откровение охотника. «Ты должен» — начало начал на его пути к свободе.

Малейшие сомнения, тень страха, призрак лени должны разбиваться о слова «ты должен», как разбиваются штормовые волны о каменный утес.

Все, что делает охотник, он должен сначала приказать себе, ибо нет для него высшей доблести, чем повиноваться. Даже любовь должен он приказать себе.

Дух охотника вынослив, как мул, чтобы вынести все свои «ты должен». Его рука тверда, как гранит, потому что слишком часто приходится рубить мечом, на лезвии которого горит «ты должен», собственные слабости и страхи.

Ледяной холод одиночества ждет охотника. Мрачные чудовища, которые живут в темных глубинах души… И даже сама смерть лишь избавление от боли и сомнений.

Жестоким должен быть охотник. И прежде всего, жестоким к себе. Сам себе должен он стать смертельным врагом. И быть готовым погибнуть в этой схватке. Потому что гибель его будет торжеством слов «ты должен»!

Преодоление себя и отрицание себя — вот к чему стремится охотник. И едва увидев возможность нового долга, поспешит он туда со всех ног.

Каждому новому испытанию своей воли и решимости радуется охотник, потому что знает — это еще одна ступень вверх. И сам придумывает себе испытания.

Что самое трудное? — вопрошает охотник и отбирает у богов и героев их испытания, чтобы примерить на себя их терновый венец.

Но, сидя в яме, полной ядовитых гадов, протягивая руку голодному льву, опускаясь в мутную воду истины, кишащую пиявками, он занят одним — внимательно прислушивается он к себе, присматривается, выслеживает малейшую свою слабость, малейшее колебание духа, чтобы тут же навсегда покончить с этим. А если дрогнет рука — он отгрызет и ее.

Вот путь охотника. Возлюбить слова «ты должен» и выжечь раскаленным добела железом свои слабости.

Так закончил свой танец Танцующий.

И так нашел своего первого ученика.

Оторваться от рукописи меня заставил стук в дверь. За окнами уже темнело. Я словно очнулся от глубокого сна. С каждым разом мне было все труднее вырваться из мира, в который меня погружала рукопись. Я будто выныривал с большой глубины. Медленно и тяжело…

Стук повторился. Я провел рукой по лицу. Мне некстати вспомнилась старая китайская притча про китайского чиновника, который уснул и стал во сне бабочкой. Его сон был настолько ярким, что когда он проснулся, то долго не мог понять, кто он — чиновник, которому снилось, что он бабочка, или бабочка, которой снится, что она чиновник. То же происходило сейчас со мной.

Наконец, я встал и подошел к двери. Стук не прекращался. Он был вежливым, но настойчивым. Я был уверен, что это хозяин отеля.

Так и оказалось. Я распахнул дверь, когда он поднял руку, чтобы выбить очередную дробь.

— Что случилось? — спросил я.

— Ничего… Я хотел узнать, не желаете ли вы чего-нибудь?

Я удивился. Судя по тому, как он встречает постояльцев…

— Нет. Впрочем, если принесете бутылку Jim Beam, буду признателен.

— И все?

— И все. А что вас смущает?

— Просто вы так кричали…

— Я кричал?

— Ну может, не кричали… Громко разговаривали… Очень громко. Вот я и подумал, что, может быть, что-нибудь нужно.

— Нет-нет. Бутылку Jim Beam и чистый стакан. Льда, конечно, нет?

— Нет.

— Я так и думал… Простите, а что именно я кричал?

— Я не подслушивал у вас под дверью. А сидя внизу, слов не разобрать.

Похоже, он немного обиделся. Правда, мне было непонятно, на что, — на то, что я заподозрил его в подслушивании или на то, что он так ничего и не разобрал из моих слов.

— Хорошо, — сказал я, хотя не видел во всем этом ничего хорошего. — Так что, принесете виски?

— Через полчаса, идет?

— Договорились.

— Вы никуда не собираетесь?

— Нет, я буду в номере. А что?

— Да так… Нужно же знать, куда нести виски.

С этими словами он развернулся и пошел по коридору к лестнице.

Я закрыл дверь и подошел к окну. На улице было темно. Фонарь на углу улицы света почти не давал. Так, тусклое желтое пятно.

Интересно, я действительно кричал или он придумал это, чтобы заглянуть ко мне в номер? Вообще-то он не производил впечатления человека, страдающего излишком любопытства.