Мир дзэн - Коллектив авторов

Но в дзэн считается, что если уж мы говорим, то лучше произносить простые слова, а не цитаты из писаний. Поэтому в заключение позвольте мне еще раз вернуться к тому, о чем я уже рассказала. Главнейшая цель дзэн — это пробуждение нашего настоящего «я». Пробуждение ведет за собой освобождение от нашего ничтожного личного эго. Вслед за этим пробуждением мы обретаем свободу, о которой говорит дзэн и которую часто неправильно толкуют те, кто на место подлинного переживания ставит только его название. Конечно же, пока мы существуем как одна из форм мира, мы существуем как индивиды, как носители эго. Но эго больше не контролирует наши симпатии и антипатии, привязанности и страхи. Истинное «Я», с которым мы были изначально, становится нашим властелином. Истинное «Я» выражает себя через индивидуальную форму и индивидуальное эго свободно, по своему желанию. Без колебаний и сомнений оно пользуется ими во всех своих делах повседневной жизни, какими бы они ни были, какими бы ни могли быть…

Д. Т. Судзуки

Несколько замечаний о дзэн[10]

(1) Практика дзэн направлена на достижение просветления (сатори).

(2) Сатори раскрывает значение того, что обычно скрыто в наших обычных, повседневных занятиях — еде, питье, разного рода делах.

(3) Раскрытое таким образом значение не есть нечто, привнесенное снаружи. Оно находится в самом бытии, в самом становлении, в самой жизни. По-японски это называется коно-мама или сономама,[11] что можно передать как «есть-ность» (isness) той или иной вещи. Реальность в своей есть-ности.

(4) Мне могут возразить: «В простой есть-ности еще нет никакого значения». Но дзэн не разделяет эту точку зрения, считая, что есть-ность и есть значение. Когда я вглядываюсь в него, то вижу все так же ясно, как и свое отражение в зеркале.

(5) Вот что восклицал мирянин-буддист Хокодзи (Пан Цзю-ши), живший в VIII в.:

Сколь загадочно это, сколь таинственно!

Я ношу дрова для растопки, я таскаю воду.

Ношение топлива, таскание воды, такие обычные на первый взгляд занятия, на самом деле полны скрытого значения; поэтому они и загадочны, и таинственны.

(6) При этом дзэн не уходит в абстрагирование или построение умозрительных концепций. Из-за употребляемых в дзэн слов может показаться, что, наоборот, этому уделяется слишком много внимания. Но это ошибочный взгляд, свойственный, как правило, не сведущим в дзэн людям.

(7) Сатори есть моральное, духовное и интеллектуальное освобождение. Когда я нахожусь в своей есть-ности и полностью очищен от интеллектуальной грязи, я ощущаю свободу в ее подлинном смысле.

(8) Когда разум, пребывающий в своей есть-ности… и тем самым свободный от интеллектуальных ухищрений и морализаторских привязанностей к различным описаниям, следует миру чувств во всей его многогранности, он находит самые разные ценности, не замеченные им прежде. Художнику открывается мир, полный загадок и чудес.

(9) Мир художника — это мир свободного творчества, который может возникнуть только в прямой интуиции из есть-ности всех вещей, не замутненной чувствами и интеллектом. Художник создает формы и звуки из бесформенности и беззвучия. В этом мир художника совпадает с миром дзэн.

(10) Но дзэн отличен от искусства. Художнику нужны кисти, краски, инструменты или какие-нибудь другие средства, чтобы выразить себя, а дзэн не нуждается ни в чем внешнем, кроме «тела», в котором, так сказать, воплощен дзэн-буддист. С абсолютной точки зрения это не совсем верно; в данном случае я только делаю уступку общепринятому взгляду на вещи. Дзэн стремится прочертить на бесконечных холстах времени и пространства путь летящих над водой диких гусей, которые совершенно без какого-то намерения отбрасывают на нее свою тень; в то же время и вода отражает гусей столь же естественно, сколь и непреднамеренно.

(11) Дзэн-буддист до известной степени является художником. Подобно скульптору, высекающему свое творение из бесформенной каменной глыбы, дзэн-буддист делает свою жизнь актом творчества, которое существует, как выразился бы христианин, в уме Бога.

Сокэй-ан

Особая религия[12]

Она не пробуждает бурных эмоций, не вызывает слез умиления, не заставляет выкрикивать в экстазе имя Господа. В тот момент, когда душа и разум, если можно так выразиться, сливаются в одну линию от земли до неба, достигается полное единство между вселенной и индивидуальностью. Эта реализация впечатывается в наш разум словно клеймо и, подобно тайному слову, всегда будет теперь поддерживать наше просветление.

Вы не придете к этому состоянию ни логическим путем, ни с помощью философии. Если вы решите постичь реальность через чтение, покусывая кончик своего карандаша, такое понимание не будет религией. Только через медитацию можно понять то, что вы, люди западного мира, называете Реальностью. Все проявления жизни мы связываем с действием этой силы. Для нас это и есть религия.

У нашей религии своя атмосфера. (…) Входя в зал для медитации, где сидят наши братья, мы словно растворяемся в их спокойствии. В наших храмах звучит музыка сосен, слышится мелодия ручьев. (…)

Вы, конечно, знаете историю монаха, который выпалывал сорную траву в саду старого разрушенного храма и отбросил в сторону глиняный черепок. Звон черепка, ударившегося о стебель бамбука, привел монаха к просветлению. Получается, что и вы, подметая пол в кухне и задев веником табурет, можете добиться того же? Но не забывайте, тот монах жил в спокойной тихой лощине между горами и совсем один медитировал там дни и ночи. И лишь когда тишину расколол звон разбитого черепка, он смог пробудиться к истинной мудрости.

Сегодня человечество забыло, что такое религия. Люди наслаждаются вкусом пищи, роскошным образом жизни, красотой, драматическим искусством. Они понимают науку и философию, без устали спорят друг с другом и за всей этой суетой забывают о той особой любви, что объединяет все человеческие существа в великой Природе. Эта любовь не имеет отношения к человеческой любви. Находясь внутри своей человеческой природы, вы чувствуете любовь великой Природы. И тогда искусство утрачивает свою силу, слова становятся лишними. Все ученики дзэн должны испытать такую особую любовь, ибо она и есть религия.

Есть три способа, или три шага, с помощью которых объясняется любая религия. И есть также три типа практик, посредством которых можно постичь любую религию.

В первом способе объяснения используется метафора, которая может выступать в самых разных формах. Иногда она принимает форму мифа, как в греческой мифологии, японском синто или буддийской мантраяне. Символическая или драматическая форма используются и в христианстве, где рай представлен как небесный град, окруженный золотой стеной с жемчужными воротами, которые охраняет святой Петр. Сияющая золотая лестница, по которой поднимаются и спускаются ангелы, ведет к престолу Господню. Там, в самом центре рая, восседает Господь, а Иисус Христос располагается по его правую руку. Эта аллегория была изобретена для того, чтобы объяснить религию. Однако само по себе объяснение еще не есть религия. Религия — это то, что обозначается объяснением.

Второй способ использует не метафору, а, скорее, философию. Вы не найдете красочных описаний ада и рая, богов и ангелов. Он взывает к человеческому интеллекту. Но увы, сторонники этого способа забывают, что теология и философия не более чем средства познания религии, и упускают из виду главную цель — научить человека философскому способу мышления, чтобы таким путем он мог пробудиться к Реальности.

Третий же способ таков: нужно иметь дело с самой Реальностью и тем самым пробуждаться к состоянию Реальности. Это есть прямое дело, точно такое же, как любое повседневное дело. В жарком споре с другом вы можете крикнуть: «Ты у меня получишь!» Но в прямом действии вы просто его молча ударите.