Дух дзен-буддизма - Алан Уотс
Если сатори – «мерило дзен», так как без него дзен просто не может существовать, это лишь чепуха, то коан – мерило сатори. В буквальном смысле слово «коан» значит «официальный документ», но позже оно стало означать некоторую форму вопроса, который основан на действиях и изречениях известных учителей. И этот вопрос допускает, что умственного решения у него нет, он не связан с ответом логически, и он построен так, чтобы совсем озадачить ум. Вот несколько примеров:
«Звук происходит, когда хлопаешь двумя руками. Какой звук получится, если хлопать одной рукой?»
«Когда-то давно мужчина держал в бутылке гуся. Он все рос и рос, пока выбраться из бутылки стало невозможным. Мужчина не хотел разбивать бутылку, но и гусю вредить тоже не хотел. Как бы ты вытащил его оттуда?»
Был один любитель подразнить метафизиков махаяны, который заявил, что все бесчисленные предметы вселенной – проявление одной реальности:
«Если множество становится целым, то чем тогда становится целое?»
«На дереве человек, который держится за одну ветку не руками, а ртом, и не касается ногами ствола. Кто-то у подножия дерева спрашивает: „Что такое дзен?“ Если он не отвечает, то интерес человека он удовлетворить не сможет. А если он скажет хоть слово – тут же упадет и разобьется. Итак, что бы ты ответил в тот момент, будь ты человеком на дереве?»
Для жителей Запада эти коаны могут показаться полной чушью, чем-то похожим на вопрос «почему мышка крутится?»[50] Можно заметить, что все эти коаны предполагают некоторую дилемму. Обычно есть выбор между двух вариантов, и оба невозможны. Поэтому каждый коан отражает огромный коан жизни, ведь для дзен проблема жизни – это выйти за пределы двух скрывающих истину вариантов: утверждения и отрицания. Поэтому наименее «бессмысленный» коан уже был приведен: «Скажи о дзен хоть одно слово вне утверждений и отрицаний. А то тридцать ударов тебе!» Каждый коан должен постепенно приводить к этому тупику. Кто-то пытается преодолеть его умственно, и выясняется, что в нем содержится немного символизма и аналогий. Поэтому в истории про гуся мы видим, что гусь изображает человека, а бутылка – его обстоятельства. Он либо откажется от мира, чтобы освободиться от него, либо этот мир разрушит его, но оба этих варианта – форма самоубийства. Ради какой цели нужно отказываться от мира? И чего мы достигнем, если позволим ему разрушить нас? В этом и основная дилемма, с которой сталкивается ученик, и ему необходимо как-то ее преодолеть. И как только он находит способ, можно увидеть проблеск сатори. Гусь больше не в бутылке, но она не разбита, ведь ученик вдруг смог сбежать из своей воображаемой тюрьмы – от твердых убеждений о мире, который он сам создал из желания обладать. Поэтому на вопрос: «Как мне сбежать от колеса рождения и смерти?» – учитель ответил: «Разве кто-то тебе не позволяет?»
У многих жителей Запада складывается впечатление, что «медитация» дзен (то есть работа над коаном) – это некий вид самогипноза, а конечная цель – войти в состояние транса. В соответствии с этим представлением Мистер Артур Уэйли описал дзен как «квиетизм», Райшауэр как «таинственное самоопьянение», и Гриффитс как «убийство разума и проклятие пустой мечты» («Религии Японии», с. 255). Полная противоположность – истина. Для успешной работы с коаном не должно быть безвольности квиетизма. Что касается «убийства разума и проклятия пустой мечты»: недолгое пребывание в дзен-общине развеяло бы любые подозрения в том, что это пустая мечта; и обвинение, что дзен – «убийство разума», так же не соответствует правде, как и обвинение в том, что он нарушает все принципы морали. Ведь как и мораль, так и разум (ум) – хорошие слуги, но плохие хозяева, и пока это считается нормой для человека – становиться рабом своих умственных моделей мышления, дзен стремится к контролю и превосходству над умом. Но опять же, как в случае с гусем и бутылкой: ум, как и бутылка, не разбит. Ведь коан не способ войти транс, как будто это – наивысшая возможная цель для человека. Он всего-навсего выступает как способ сломать барьер, или, как описывают учителя дзен: это кирпич, которым можно постучать в дверь, и когда дверь открыта, кирпич можно выкинуть. Эта дверь – устойчивый барьер, который человек воздвигает между собой и духовной свободой. Когда дверь открыта в момент сатори, ученик не входит в транс – он обретает новое отношение к жизни, и оно отражено в виде удивительной красоты. И эти западные критики, которых ввели в заблуждение, должно быть, путают дзен с ересью, определенно такой же давней, как и времена Хуэйнэна, шестого патриарха. А он отмечал, что бывали такие ученики, которые считали, что единственным занятием должно быть тихое просиживание с абсолютно пустой головой. Но не один раз он подчеркивал, что такие люди ничуть не лучше неодушевленных предметов, куска дерева или камня.
Коан, будучи далеко не тренировкой в пассивности, нуждается в огромной умственной и духовной борьбе, требует то, что учителя называют «великим духом исследования». Так, учитель Гумэй-ю[51] пишет: «Однажды возносясь над разумом, никогда не позволяйте коану ускользнуть. Постарайтесь со всей настойчивостью проникнуться смыслом коана, который был вам дан, и никогда не стопоритесь – решительно пробирайтесь вглубь, до самой сути. Не стройте догадки о коане, не ищите его значение в литературе, по которой учились. Идите прямо к нему и не полагайтесь на чью-либо помощь». Стоит работе с коаном начаться, как немереное количество идей возникнет в голове: символические значения, ассоциации, возможные решения и всякого рода беспокойные мысли. Все это необходимо без раздумий отбросить, ведь чем более настойчивыми они становятся, тем сильнее ученик должен концентрироваться на самом коане, пытаясь разрешить дилемму, заключенную в нем. Время от времени учитель будет расспрашивать ученика о том, как все продвигается; и всякий раз, когда ученик будет предлагать решение, сформулированное только умом или логикой, учитель такой ответ не одобрит и скажет ему попытаться снова. Обычно этот процесс затягивается на несколько лет, пока ученик не зайдет в тупик и не поймет, что любое умственное решение бесполезно. Пока он не достигнет того состояния, когда дилемма жизни, представленная в коане, становится всепоглощающей реальностью, а проблема – такой острой, что ее
