Кэтрин Уэбб - Незаконнорожденная
– Что ты хочешь этим сказать? – спросила Рейчел, с трудом сдерживая дрожь в голосе.
– У нас впереди куча времени, миссис Уикс. Практически целая жизнь. Поэтому, если любви между нами нет, в наших сердцах остается много свободного места для совсем иных чувств.
Его ледяной взгляд был настолько твердым, что Рейчел почувствовала тяжесть сказанного и поняла: это бремя правды, и ей не остается иного выбора, кроме как взвалить его на себя.
– Отправляйся домой и жди, – велел Ричард. Холодный туман забирался под одежду. Рейчел поежилась. – Только попробуй ослушаться.
– Куда ты пойдешь? – спросила она.
– Не твое дело.
– Вернешься, чтобы выбранить бедолагу-отца?
– Этого старого дурака? – Ричард покачал головой. – У меня есть дела поважнее. Отец, судя по его виду, и так скоро помрет. Не стоит тратить на него силы. – Ричард подошел к Рейчел на шаг ближе и зло улыбнулся. – Лучше я приберегу их для тебя, милая женушка.
Он повернулся и зашагал прочь. Его слова подействовали на Рейчел как удар в живот, и она ощутила, что ее силы стремительно убывают. «Он на это способен, и он это сделает. Я в его власти». Рейчел охватило отчаяние, холодное и глухое.
* * *Пташке снились лошади. Они бились в агонии с выпученными глазами, умирая от пулевых ранений. Кровь струилась из их черных ран. Проснулась она мокрой от пота, ощущая слабость и дрожь. Картины войны в Испании, описанные Джонатаном, не шли у нее из головы, но Пташка решительно твердила себе, что это ничего не меняет. Такие ужасы, какие пережил он, способны приучить к насилию кого угодно, и это лишь еще одно доказательство того, что Элис убил именно Джонатан. Собственно, так и было. В то же самое время по каким-то непонятным причинам Пташка чувствовала, что ненависть к Джонатану улетучивается. «Это не извиняет того, что он сделал. Его нельзя простить». Ей чудилось, что она ощущает гнилостный дух. Ту невероятную вонь, которая исходила от Джонатана, когда он объявился в Батгемптоне в лохмотьях, оставшихся от формы, прямиком из Коруньи. Теперь она знала, что это был запах человека, который прошел много миль в обнимку со смертью, злобной спутницей, все время державшей наготове свои ядовитые зубы и острые когти. Пташка раз десять сморкалась, а затем принималась усердно нюхать самые ароматные пряности, которые имелись на кухне, – корицу, гвоздику, маринованную свеклу и масло перечной мяты.
– Что с тобой, ты моя помощница или трюфельная свинья?[94] – недоуменно ворчала Сол Брэдбери, но Пташка только пожимала плечами.
«Если это сделал он и я в конце концов узнаю это наверное, то как мне следует поступить? – Она помешивала кофейные зерна в поставленной на огонь сковородке, ожидая, когда те поджарятся, и вдруг поняла: – Разницы нет». Пташка застыла на месте и оставалась в таком положении до тех пор, пока едкий дым горящих бобов не заставил прибежать Сол, которая, чертыхаясь, захлопала полотенцем по сковороде. Разницы нет.
В середине дня она вышла на улицу; ее мучило неясное, но неотступное желание скорее попасть домой. Дойдя до причалов, Пташка не нашла там ни Дэна Смидерза, ни другой баржи, которая бы в ближайшее время собиралась отплыть на восток, а потому Пташка отправилась по бечевнику пешком. Этот путь был более долгим, но ей не хотелось ждать. Пташка чувствовала, что оказалась в тупике после долгих лет сомнений и поисков истины. И вот обнаружилось, что ее силы иссякли и гнев выгорел, как огарок свечи. «Разве в этом есть смысл? Все так, как говорила миссис Уикс, – ничто ее не вернет. Ничто ничего не изменит». Когда Пташка дошла до окраины Батгемптона, она остановилась, растерла замерзшие щеки и потопала онемевшими ногами. Обычно Пташка, не раздумывая, шла прямиком к нынешнему жилищу Бриджит, но теперь ей захотелось повернуть на север, к той ферме, которая когда-то была ее домом – первым, который она помнила.
Пташка подошла к воротам, ведущим во двор, и встала рядом с ними, глядя на то самое глинистое место, где она впервые встретилась взглядом с Элис. «Моя спасительница. Моя сестра». Деревья с тех пор стали выше, ветви были обнажены, но несколько скукоженных листьев на них все же осталось. Теперь здесь гнездились не скворцы, а грачи. Они кричали, недовольные ее присутствием, и их чужие голоса разносило эхо. Неясная тень, видневшаяся в разрывах тумана, казалась призраком того дома, который она когда-то знала. Из кухонного окна струился желтоватый свет, совсем как в тот вечер, а из трубы бесшумно поднимался дым, темно-серый на фоне сумрачного неба. Куры по-прежнему копались в земле, выискивая зерна. Из свинарника доносилась привычная вонь. Под навесом виднелся стог сена. Гнедая лошадь с сонными глазами прислонилась мордой к воротам конюшни. Пташка смотрела на все это, и ей почти верилось, что она может подойти к двери дома, распахнуть ее и увидеть стоящую у плиты Бриджит, раскрасневшуюся от жара, а в гостиной, поджав под себя ноги, Элис будет сидеть в кресле у камина, читая стихи, или какой-нибудь роман, или одно из писем Джонатана. От этой мысли у нее встал комок в горле, оно заныло, как ушибленное колено, и Пташка заколебалась, готовая шагнуть вперед, словно все привидевшееся существовало на самом деле. «Ничего не изменилось с тех пор, как я впервые здесь оказалась. У меня ничего нет. И сама я никто».
Она пошла дальше, к трактиру «Георг», а затем повернула к платному мосту через Эйвон. По дороге туда Пташка встретила несколько фермеров и деревенских жителей. Никого из них она не узнала, да и те не обратили на нее внимания. Холод и туман располагали к тому, чтобы замкнуться в себе, смотреть под ноги и помалкивать. Пташка вышла на мост, перегнулась через парапет и стала смотреть на серую реку. Она не могла ощутить ее легкого влажного аромата – его перебивали запахи напитавшегося водой луга и дыма из далеких печных труб. Холодный камень парапета вытягивал тепло из ее тела, но Пташка этого не замечала. С того места, где она стояла, было видно дерево влюбленных – теперь это была едва заметная в наступающих сумерках темная масса склонившихся к воде оголенных ветвей, похожая на сгорбившегося человека. На порыжевшей траве лежал иней. Он покрывал и алые плоды на кустах шиповника, и ягоды боярышника на густых живых изгородях, растущих вдоль дороги. У берега, где течение замедлялось, образовалась корочка льда, под которой плескалась вода. Пташка глядела на дерево влюбленных так долго, что у нее заболели глаза и выступили слезы. Но вдруг она увидела, как под ивой что-то шевельнулось.
Не решаясь моргнуть и сомневаясь, не померещилось ли ей это, Пташка стала всматриваться в сгустившиеся тени, ожидая, не повторится ли замеченное ею движение. Через секунду оно повторилось, ошибки быть не могло. Там кто-то стоял, укрывшись под ветвями. Пташка судорожно вздохнула, чувствуя, как в ней проснулась отчаянная надежда. «Если Элис и вправду сбежала, если осталась в живых… она бы сюда вернулась. Вне всяких сомнений». Пташка без колебаний пролезла сквозь живую изгородь, не обращая внимания на шипы терновника, оставляющие царапины на руках и ногах, выскочила на луг и заспешила по высокой траве, тяжело дыша и время от времени сдувая капли с кончика носа.
– Элис! – позвала она, подбежав ближе.
Увы, тщетно. Туман, казалось, поглощал ее голос. Под густым шатром ветвей она увидела темный силуэт человека, но тот никак не отозвался на ее крик. Даже не шевельнулся. Пташка спрыгнула на замерзший ил, к самой кромке воды, поскользнулась и замахала руками, стараясь сохранить равновесие.
– Элис, это ты?
Она снова поспешила вперед, но вдруг замедлила шаг. Внутренний голос словно останавливал ее, желая предостеречь, как уже случалось множество раз.
Прячущийся в тени человек был слишком широкоплечим для Элис, вообще слишком высоким, чтобы оказаться женщиной. Подойдя к дереву, Пташка остановилась.
– Кто здесь? – спросила она, стараясь, чтобы голос прозвучал громко и уверенно.
«Спасаться бегством по такому льду будет непросто. С другой стороны, я меньше и легче». Кто бы ни скрывался в тени, он по-прежнему ничем себя не выдавал. Пташка сделала глубокий вдох. Кровь стучала в ушах. Она раздвинула ветки и вошла под их завесу. Наконец незнакомец, сидевший на выступающем корне, заметил ее, встал и повернулся лицом, увидев которое девушка не смогла удержаться и испуганно вскрикнула.
– Ты! – прошептала она, и у Пташки перехватило дыхание.
* * *Подойдя к дому номер один в Лэнсдаунском Полумесяце и уже протянув руку к дверному звонку, Рейчел замешкалась. Дверь открыла бы Доркас или дворецкий Фалмут, и они отвели бы Рейчел к миссис Аллейн, которую Рейчел совсем не хотелось видеть. Она сошла с крыльца, спустилась по предназначенной для слуг лесенке, сама отворила дверь и юркнула в коридор. Проскользнув мимо двери, ведущей на кухню, Рейчел заглянула в буфетную, в кладовую и наконец добралась до комнаты Пташки. Но в комнате никого не было. На кухне Сол Брэдбери сидела у огня в деревянном кресле и клевала носом. У нее на коленях коричневело огромное, наполовину очищенное яблоко. Пташки не было и здесь. Раздосадованная Рейчел беззвучно чертыхнулась. «Несколько месяцев подряд эта девчонка, словно тень, повсюду следовала за мной по этому дому, а теперь, когда она мне нужна, когда у меня есть это письмо, чтобы ей показать, она исчезает».
