Нильс Хаген - Московские истории
– В России такого тоже нет, – отмахнулся Джанибекян. – Так с чем вы пожаловали, Нильс? Новый проект? Предложение, от которого нельзя отказаться?
Джанибекян мягко улыбался, но взгляд его был острым, цепким. Я отставил чашку.
– Нет, Арам. На этот раз просто просьба, от которой можно отказаться.
Взгляд Джанибекяна стал острее, улыбка шире:
– Ну, Нильс, сомневаюсь, что вы можете попросить чего-то такого, что я не смог бы сделать в счет прошлого и будущего партнерства. Разве только если это незаконно.
– Все законно, – улыбнулся в ответ я. – Речь о вашем сотруднике, Евгении Кравцове.
Джанибекян резко перестал улыбаться и спрятал отсутствие улыбки в чашке с кофе, делая очередной глоток.
– Он уже не работает на меня. – Джанибекян поставил чашку и посмотрел на меня острым взглядом без улыбки.
– Я знаю, что между вами возникли разногласия, но…
– Вы пришли за него попросить? – снова перебил меня хозяин кабинета.
– Он мой приятель, – честно признался я. – И он сейчас в очень скверном положении.
– Он сам загнал себя в это положение, – отрезал Джанибекян. – Я не дам ему повышения.
– И не надо. Просто верните ему его должность.
– Она его не устраивает.
– Не его. Его… его сбили – как у вас говорят, с панталыку, да?
Джанибекян удивленно кивнул. Я отметил это. У меня в лексиконе имеется несколько редко употребляемых русских разговорных выражений – они хорошо воздействуют на собеседника, заставляя концентрироваться на важных моментах.
– Так вот – его сбила с панталыку беременная жена. Арам, у вас трое детей, вы же знаете, что такое беременная женщина.
– Знаю. А еще я знаю, что настоящий мужик не решает дела с оглядкой на женщину, даже беременную.
– Он же хороший специалист, – вставил я.
– Хорошие специалисты тем более не работают по женской указке, а если работают, то они хреновые специалисты! А беременная женщина должна сидеть дома и думать о семье и уж точно не о работе своего мужика. Кроме того, если он такой прекрасный специалист, почему бы вам не взять его себе?
Джанибекян снова улыбнулся.
– Арам, у меня есть свои прекрасные специалисты и нет повода выгонять их на улицу. А у вас вакантное место топ-менеджера, на которое вы еще долго будете искать специалиста уровня Кравцова. Разве нет? Давайте будем честными.
Я посмотрел в глаза хозяину кабинета, он не отвел взгляда, но хохотнул.
– Если быть честным, да. У меня сейчас серьезная брешь в кадрах, и восполнить ее пока не получается. Рынок труда определенно просел в последнее время, так что хорошего специалиста днем с огнем не найдешь. Уж вы-то это знаете, иначе бы не пришли, верно?
Я кивнул.
– Но я уже говорил, мне не нужен специалист какого угодно уровня, если он шантажирует меня по указке беременной жены. Я не терплю глупости и упрямства. Особенно глупого и упрямого шантажа, Нильс. Шантаж противоречит конструктивному деловому общению.
– А если шантажа, глупости и упрямства больше не будет?
Джанибекян причмокнул губами.
– Человек оступился, Арам, – продолжил мягко настаивать я. – Эмоциональный поступок, гордость, ошибка. Ведь можно простить одну ошибку? Дать второй шанс? По-человечески простить, наконец?
Я снова посмотрел ему в глаза, и Джанибекян расхохотался.
– А вы хитрый лис, Нильс. Хитрый датский лис… Смирре. Так, кажется, в сказке Сельмы Лагерлеф про мальчика и диких гусей звали лиса, который хотел съесть гусей на льдине?
Я отметил про себя, что Джанибекян тоже умеет вычленить в разговоре важный момент и сделать паузу.
– Никогда бы не подумал, что вы читаете детские сказки.
– Вы же сами вспомнили, что у меня трое детей, – усмехнулся он. – Приходилось и читать, и слушать, и пересказывать.
Я кивнул и вернулся к разговору.
– Уверяю, Арам, я не лис. Просто пытаюсь помочь товарищу в трудную минуту. Если вы сделаете шаг навстречу и возьмете Кравцова обратно на работу, ничего, кроме пользы, от этого вам не будет. Подумайте.
– Намекаете, что я упираюсь? – Джанибекян снова хохотнул. – Может, и так, но у меня есть на это право. Разве нет?
Я промолчал.
– Ладно, черт с вами. Пусть приходит в понедельник, я с ним поговорю. Но учтите, второй ошибки я не прощу даже в счет нашего с вами прошлого и будущего партнерства.
Из его взгляда пропала острота, и я расслабился, чувствуя, что дело сделано:
– Об этом я и не прошу.
– Хотите еще кофе?
– Хочу, – честно ответил я.
Он подошел к столу и нажал кнопку на селекторе:
– Наташа, еще два кофе, пожалуйста, – и повернулся ко мне: – Ну а как ваша беременная супруга?
Я только вздохнул, да так тяжело, что сам удивился.
* * *– Нет, Ни. И не проси. – Арита была неожиданно категорична.
– Почему? – не понял я. – Вы ведь подруги.
Арита сидела на кровати и смотрела совершенно непонятное мне российское реалити-шоу «Дом-2» на канале ТНТ без звука. Это была ее новая находка. Передача о том, как ругаются, мирятся, дерутся, плачут и кричат молодые и не очень люди, ей нравилась, но при этом смотрела она ее исключительно без звука, потому что «все там городят несусветную чушь».
Во всяком случае, без звука можно спокойно поговорить с женой.
– Какие подруги, Ни? О чем ты? – вопрошала супруга, глядя на меня так, будто я только что оскорбил ее в самых лучших чувствах.
– Мне казалось, вы неплохо общаетесь. И ты часто с ней перезванивалась в последнее время.
– Мало ли с кем я общаюсь… И потом должна же я чем-то заниматься, пока вы с ее мужем кидаете эти ваши железяки. Нет, я понимаю, у мальчиков свои игрушки, и им иногда надо отдыхать от девочек. Но ведь и девочки могут отдохнуть от мальчиков.
Арита была по-своему логична и спокойна настолько, что я начинал сомневаться в собственной логике. От масштабных сомнений меня удерживал только тот факт, что из нас двоих она, а не я был хомо беременнус.
– И вообще с чего ты взял, что я стану вести с ней подобные разговоры?
Я пожал плечами:
– Потому что я тебя об этом прошу.
– Так не проси!
Круг замкнулся.
Если бы моей женой была бы Жанна Сергеевна, я бы, наверное, сыграл на выгоде и товарно-денежных отношениях. Полагаю, что обещания новой шубки или колечка с бриллиантом было бы достаточно, чтобы моя просьба была исполнена. Вот только моей женой была не Жанна, а Арита, и с ней такие методы не работали. К моему хомо беременнусу нужен был какой-то другой подход.
– Согласись, если к ней пойду я, это будет странно. Мы с ней виделись считаные разы и практически не общались. Представь себе, я приду к ней, и что? С порога скажу: «Здравствуйте, я пришел помирить вас с мужем»? Как это будет выглядеть?
– Глупо будет выглядеть, – согласилась Арита.
– Другое дело, если ей позвонишь ты. Поговоришь с ней по-приятельски. Потом постепенно перейдешь к нужной теме и убедишь ее помириться с мужем. Ты же психолог.
– Я давно уже не психолог, – тут же отрикошетила Арита, но было видно, что такое определение ей польстило. А может, не само определение, а мое отношение к ней как к психологу. Так или иначе, категоричности в ее голосе стало меньше: – Он твой приятель, вот ты ему и объясни, что он придурок. Пусть пойдет к жене и сам договорится.
– Я ему уже объяснил, что он поступил неумно. Он все понял, но ему надо помочь. Подготовить ее, чтобы она хотя бы домой его впустила.
Арита встала с кровати и выключила телевизор. Как трактовать подобный поступок, я не знал, а потому продолжил:
– Ари, поговори с ней, пожалуйста. Я тебя очень прошу. Сделай это для меня.
– Как будто тебе это нужно. – Арита вышла из комнаты, переваливаясь на ходу, как утка. Я пошел было за ней, но меня тут же осадили: – Нильс Хаген, хватит ходить за мной по пятам. Я беременная, а не инвалид. И я не стану ей звонить оттого, что ты ходишь за мной, как тень!
Я послушно свернул в кабинет. Арита направилась на кухню. Через пару минут я услышал из-за стены ее милое щебетание:
– Жанчик, приветик. Это Рита… Как дела?.. А настроение?..
Я улыбнулся: подход был найден верно.
* * *Я не люблю интриги. Я вообще за чистые, открытые отношения. Когда все на виду. Если между двумя людьми возникает какое-то напряжение, нельзя держать его внутри. Нельзя молчать. Надо сразу проговаривать. В противном случае замолчанное накапливается, и в конце концов происходит взрыв. И так случается всегда: ты один раз наступаешь себе на горло, другой, третий, а на десятый уже не можешь и выплескиваешь все, что накопилось. И замолчанный конфликт сразу переходит в стадию открытых боевых действий.
Можно, конечно, улыбаться в лицо и манипулировать за спиной, но для этого нужно очень не любить людей.
Я не мизантроп, так что второй вариант – не мой. Потому я за прозрачность и открытость. Это касается и деловых отношений, и личных. Всегда. Ну, почти всегда. Но исключения только подтверждают правила, ведь так?
