Дидье Ковеларт - Принцип Полины
Я вымученно улыбнулся:
– Не надо понимать все так буквально, Полина. Это был эмоциональный момент. Вы дарите ему нечто очень личное, вот и он, со своей стороны…
Конец фразы повис в воздухе. Идею ответного подарка было трудно сформулировать, не впав в игривый тон. Она докончила за меня:
– Он делает то же самое. Хорошо. Но я ведь не надела мои трусики вам на голову.
Я хочу сказать: он мог бы просто дать вам салфетку.
Я согласно кивнул: это был аргумент. Она вдруг отпрянула. В сузившихся глазах мелькнуло подозрение, а губы раскрылись в улыбке, полной надежды:
– Это вы достали салфетку из пакетика, чтобы надушиться его духами.
Я выдержал паузу в три секунды, после чего с законной обидой спросил, за кого она меня принимает. Она густо покраснела. Ее пальцы легли на мой рукав.
– Извините меня, Куинси, я сама не знаю, что говорю. Я настолько не ожидала, что… что он так отреагирует. Вы на меня не сердитесь? – Нет-нет. Это естественно – рассмотреть все гипотезы.
– Есть другие?
Повисла долгая пауза. Она отняла руку, подняла ее к волосам, поправила выбившуюся прядь. Лицо у нее снова было опустошенное.
– Простите, но я должна понять. Он иногда бывает груб, вы, должно быть, это заметили, но в то же время он такой деликатный… Какой вы подарок для него? Подарок разрыва, прощальный подарок или подарок-эстафета?
– Подарок-эстафета, конечно.
Ответ сорвался с моих губ сам собой, лицемерный и искренний одновременно. Забавная формулировка. Вроде промежуточного займа, который банк предоставляет на покупку нового жилья, когда старое еще не продано.
– Как он мог попросить вас о таком?
Я развел руками: не знаю. А через три секунды слукавил, добавив, что у него, надо думать, были свои резоны и что на него можно положиться.
– Простить себе не могу, что поставила вас в такое положение. Мне стыдно.
– Не надо, – ответил я. Ничего умнее в голову не пришло.
– Вы славный.
Полина по-прежнему сидела на столе среди моих книг, закинув ногу на ногу с таким невинным видом, будто ей и невдомек, что я сейчас грохнусь в обморок, представляя себе, что под юбкой она голая. Мелькнула мысль о справедливости поговорки «Близок локоть, да не укусишь»…
– Но мне очень жаль, если вы, со своей стороны, могли подумать, что…
Она не договорила – просто повела плечами. Я вдруг понял, как смешны мои потуги. Это был даже не удар по самолюбию. Просто холодный душ.
– Я и правда не очень хороший подарок. Оказался под рукой, только и всего.
Уголки ее губ дрогнули. В глазах промелькнула тень. Замешательство. Сомнение. Начало дилеммы. Надо же, каким я могу быть психологом, когда действую спонтанно.
– Я не то хотела сказать, Куинси, – запинаясь, проговорила она. – Я даже польщена. Мы оба вами восхищаемся, мы наверняка чувствовали одно и то же, читая вашу книгу, но все же просить вас о… А о чем он, собственно, попросил?
– Он меня ни о чем не просил.
– Что же тогда было у него на уме?
Я решил рискнуть и сыграть честно. Передать как можно точнее, что я почувствовал, когда он протер мне шею пропитанной одеколоном салфеткой.
– Может, он подумал, что при случае…
Я медлил. Произнести эти слова оказалось непросто.
– При случае?
– Может быть, ему захотелось заняться с вами любовью, так сказать, по доверенности.
Полина не отвела взгляда. Уточнила бесцветным голосом:
– С его запахом.
Она протяжно вздохнула и спросила – нет, скорее полюбопытствовала, словно я был всего лишь их наперсником:
– И он думает, что я соглашусь?
Я предпочел не ручаться за другого. Развел руками и поднял брови, давая Полине понять, что я в ее распоряжении и ничего не жду взамен. Я – подарок, который можно вообще не распаковывать, я не обижусь. Не знаю, насколько ясно я передал все это мимикой, но Полину, судя по всему, моя реакция успокоила. Она заправила блузку в юбку, скрыв вид на бюстгальтер.
– Ну а вообще, как вы с ним поговорили? Что он сказал про вашу книгу?
Застигнутый врасплох, я передал два-три его комплимента. Сказал, что он узнал себя.
– В чем? В том, как вы толкаете женщину, которая вас любит, на измену?
Ее голос снова был полон горечи. Глупо, что я позволил увлечь себя на это минное поле.
– Не я, – поправил я. – Мой герой. Я пишу «я», но я…
– Это ничего не меняет. Он узнал себя в добровольном лузере. В земляном черве, кончающем жизнь самоубийством.
Я поморщился, задетый этим упрощенным подходом. Была ведь в моей книге и надежда. Или хотя бы искупление. Но действительность играла против меня. Вдыхая запах своего мужчины, исходивший от моей кожи при малейшем движении, абстрагироваться было трудно.
– Как вы нашли его состояние духа? Сцепив руки на коленях, она переплела пальцы.
– Хорошо. Не строит иллюзий, но верит.
– Во что?
– В справедливость, – сымпровизировал я. – Он рассказал мне, в какую западню угодил. Наркодилер, застреленный из его оружия, алиби, которое он отказывается предоставить, связи Сонназа с игорной мафией…
Ее лицо преобразилось, уголки губ дрогнули в улыбке от счастья, в которое она как будто не смела поверить. Она сжала мои запястья, подавшись ко мне порывисто, как девчонка, и разрез юбки съехал к внутренней стороне ляжек.
– Он вам все рассказал? Гениально! И вы сказали «да»!
Я не успел спросить: «На что?» – она продолжала:
– Это будет колоссальная книга! Вы откроете правду, разразится скандал, все встанут на его защиту, и он будет оправдан!
Она повернула голову к кухне, где мадам Вуазен включила телевизор. Передвинулась ближе ко мне и зашептала прямо в ухо:
– Мне он никогда ничего не говорил – берег. Но я знаю, в какое дерьмо он влип из-за Сонназа. Нет, тот его в беде не оставит, если самого не прижмут, но я поняла: выход – это вы! О! Как я счастлива… Вот увидите: Максим – это сюжет вашей жизни!
На такой энтузиазм я даже не смог отреагировать. Ее левая грудь касалась моей руки, и все остальное в тот момент было не важно. Доверчивым движением, от которого я оцепенел, она опустила голову мне на плечо.
– Я больше ничего не могла для него сделать, Куинси. Как женщина. Ему был нужен друг. Я не знаю, как вас благодарить… Хотя нет, ясно как. Посмотрим.
Я вконец растерялся. Перспектива, которую она открыла для нас двоих, чтобы тут же ее закрыть, простой переменой тона превратив порыв благодарности в жертву, лишила меня дара речи.
Полина резко выпрямилась, вскочила на ноги:
– Ну, за работу! – И вложила мне в руку мою авторучку. – Подпишите те, что уже проданы, сэкономите время. Вот этот для Раймона, спутника мадам Вуазен. У них у каждого свой экземпляр.
Я отвинтил колпачок, уронил ручку, вытер кляксу. Она стояла, заложив руки за спину, и с лукаво-смущенной гримасой наблюдала за состоянием, в которое сама же меня повергла.
– Мне очень жаль, если я вас шокировала, я вовсе не собиралась предлагать вам трах…
– Нет, нет, – невпопад ответил я.
– Но я очень тронута тем, что вы так это восприняли. У меня есть один жизненный принцип: любовь нужна для того, чтобы из нее рождалась дружба. Иначе как? Влюбились, переспали, надоели друг другу, разбежались, нашли себе других и все забыли. Какой интерес?
Она призывала меня в свидетели, и я согласился – совершенно искренне: никакого. А она продолжала:
– А вот заниматься любовью с настоящим другом просто гениально.
Я покивал с видом знатока, как будто всю жизнь только и делал, что связывал воедино долг дружбы с любовными утехами.
– Да что они, в конце концов, творят? – Влетевшая в магазин мадам Вуазен была вне себя от возмущения. – Я звонила на Франс-3, там не отвечают, им давно пора быть здесь, они же провалят прямой эфир!
Она уткнулась носом в застекленную дверь.
– Вот для Раймона, – сказал я Полине «теплым» голосом.
Прочитав надпись, она шепнула:
– Это как-то безлично. Добавьте что-нибудь о передвижной библиотеке. Поощрительный намек на «Ниву». Он оборудовал салон, сделал стеллажи и все прочее и очень этим гордится. Настоящий самоучка, как Максим.
Полина произнесла имя почти недрогнувшим голосом. Видимо, теперь, когда она нашла биографа для своего ненаглядного, разлука пугала ее куда меньше.
– Да что они творят? – повторила мадам Вуазен совсем другим тоном.
Мы одновременно повернулись на ее испуганный возглас. Она стояла, прильнув к застекленной двери, в нимбе желтого мерцания. Перед книжным магазином маневрировала снегоуборочная машина с вращающимся фонарем на крыше. Хозяйка кинулась на стоянку, даже не набросив пуховик.
Полина встревоженно посмотрела на часы и убежала в кухню. Поколебавшись, я последовал за старушкой, которая неслась наперерез снегоуборочной машине, отчаянно размахивая руками, словно отгоняла комара. Не удостоив ее и взглядом из-за стекла кабины, бородач в теплой куртке на меху продолжал сгребать снег с проезжей части, образуя стену перед въездом на стоянку. Я удержал хозяйку, которая лезла на сугроб, ругаясь на чем свет стоит. Водитель нажал на газ, и мы, потеряв равновесие, скатились к подножию снежного холма, а пока поднимались, он, пронзительно сигналя, задним ходом выехал на шоссе и начал расчищать следующий участок.
