Кэтрин Уэбб - Незаконнорожденная
– И там говорилось о чем-то еще… Я знаю, говорилось! Если бы я только мог вспомнить…
– Вы не сохранили это письмо?
– Я едва помню тот день. Мы только что приехали в Брайтон… Я был ранен, измотан, голоден и наполовину лишился рассудка. Путешествие в Батгемптон почти полностью изгладилось из моей памяти и лишь порой всплывает в ней страшным, темным сном. А когда я пришел в себя, письма при мне уже не было. Наверно, я его выбросил или где-нибудь обронил. Гнусность. Это слово я запомнил, оно мне вовсе не приснилось. – Он покачал головой. – Понимаете, всему виной наше злосчастное отступление к порту Корунья… С того момента, когда мы вошли в Испанию, времени писать у меня не оставалось, а когда оно наконец нашлось, пересылать почту стало не с кем. Элис не получала от меня вестей много недель и потому отправилась в Бокс узнать, нет ли там от меня писем, – сказал Джонатан, медленно покачивая головой. – Ох, Элис! Зачем она это сделала! Если бы что-то можно было изменить! Она, верно, думала, ее там примут с распростертыми объятиями и ей удастся найти с моими родными общий язык на почве любви ко мне и страха за мою жизнь. Элис не могла знать, что мои мать и дед руководствуются правилами, о которых она сама не имеет ни малейшего понятия.
– Выходит, ваша мать рассказала ей нечто такое, что заставило ее убежать?
«Интересно, догадывается ли он, что именно?»
– Да. Когда я вернулся и обнаружил, что Элис пропала, меня стали убеждать в том, будто она меня оставила, убежав с любовником. Мать заявила, что Элис послала деду записку, в которой все объясняла и просила прощения. Мне твердили, что она позор семьи, жалкая пария и о ней надо забыть.
– Но вы не поверили.
– Я знаю, когда моя мать лжет. Она занимается этим всю жизнь, и хотя правды мне от нее добиться не удалось, я все равно знаю, когда она меня обманывает, – произнес он жестким и злым голосом.
Рейчел задумалась, пытаясь найти смысл в клубке противоречивых сведений, которые только что получила.
– Но какое-то время назад вы мне говорили, что нашли записку, написанную… новым спутником Элис. Адресованную ей. В которой он назначал свидание.
– Да, я… – произнес Джонатан и замолчал, нахмурившись. – Я уверен, что так и было. Но она… В те дни я был сам не свой. И много забыл… Есть промежутки времени, о которых я не могу ничего сказать. Какие-то темные провалы. Они появились у меня после Испании. Да, темные провалы.
Он снова покачал головой, и Рейчел почувствовала, как по телу побежали мурашки. «В первый раз, когда я пришла ему читать, он тоже произнес эти слова. Черный провал. Тогда он не мог вспомнить, как меня душил». Затем она живо представила себе мозг в тяжелой банке, нависшей над головой, и глядящие на нее пустые, слепые глаза.
– Но если я и нашел записку, она все равно пропала. Исчезла. Вероятно, я уничтожил этот листок. Но не удивлюсь, если я… никогда его не видел. Возможно, он мне привиделся в одном из ночных кошмаров. Был навеян ложью, которой меня потчевали мать и дед.
– Пташка тоже так думает.
– Что?
– Я… – заколебалась Рейчел, не желая раскрывать, до какой степени они с Пташкой сблизилась. – Мы, то есть Пташка и я, однажды разговорились. Ее привлекло мое лицо… мое сходство с Элис.
Она затаила дыхание, но Джонатан посмотрел на нее печально, а не сердито.
– Да. Она любила Элис не меньше, чем я.
– Она не верит, что Элис завела знакомство на стороне. Что она могла убежать с кем-то другим.
– Знаю. Она думает, я убил Элис. – Он взглянул на Рейчел и улыбнулся, увидев на ее лице выражение ужаса. – Мы с Пташкой провели много лет, обмениваясь обидными и жестокими словами.
– Еще она мне сказала… – Рейчел снова замолчала, не зная, что лучше: продолжать или придержать язык. – У них была экономка. Бриджит Барнз.
– Бриджит видела, как Элис разговаривала с каким-то человеком незадолго до того, как пропала, – проговорил Джонатан.
– Так вы об этом знали? – спросила Рейчел.
Джонатан по-прежнему дышал глубоко и часто – теперь, по-видимому, от волнения.
– Да. Дед узнал об этом от нее и передал мне. Но все-таки я… не хочу осуждать Элис. Я знаю, когда мать лжет. Кем бы ни был тот человек и какие бы причины ни заставили Элис с ним уехать, она, скорее всего, думала, что поступает правильно. Ее просто обманули. Или увезли против воли.
– Но вы, кажется, сердились на Элис и винили ее за то, что она вас оставила!
– Да, какое-то время сердился. Наверное, я и сейчас допускаю такие мысли, когда падаю духом, потому что не понимаю, почему она уехала и почему не объявилась за все эти годы. Разве может быть что-то настолько ужасное, что мы вместе не смогли бы преодолеть? Нет, я все-таки думаю, что ее силой заставили со мной разлучиться.
– Но для чего это могло понадобиться, если она и так решила с вами расстаться? Ваша семья не хотела, чтобы вы поженились. Элис отправилась в Бокс и раскрыла ваши намерения, после чего ей что-то сказали, и это ее испугало. Она вам написала письмо, в котором расторгла помолвку. Отчего же тогда потребовалось идти еще дальше?
– Не знаю! Неужто вы думаете, что я не задавал себе этого вопроса снова и снова? Ответ на него знают лишь два человека – Элис и моя мать. Одна мне ничего сказать не может, другая не хочет.
– Так вы думаете… – Рейчел было трудно говорить. Слова застревали в горле, сердце учащенно билось. – Вы думаете, Элис еще жива?
– Конечно жива. Я молюсь, чтобы это было так. Я скорее… скорее соглашусь с тем, что она где-то живет, любит другого и не вспоминает обо мне, чем допущу, что она умерла. Одна Пташка считает ее смерть наилучшим исходом.
– И я с ней согласна, – прошептала Рейчел, причем так тихо, что Джонатан, похоже, не расслышал ее слов.
Они стояли еще некоторое время, погруженные каждый в свои мысли, солнце светило им в глаза, а высоко над головой кружил стервятник, распластавшись в потоке теплого воздуха, поднимающегося над холмом. Рейчел безвольно опустила руки и постаралась отогнать мысль о том, чтобы он снова поцеловал ее пальцы. Ей показалось это глупым ребячеством.
«Чего я достигну, если он это сделает?» – подумала она.
И эхо далекого голоса ответило ей: «Всего».
1808
Стояло начало ноября. С тех пор как в фермерский дом на окраине Батгемптона пришло последнее письмо от Джонатана, миновало уже более шести месяцев. Когда летом он приехал сказать, что уезжает в Португалию воевать с французами, Пташка даже не сразу поняла, где эта Португалия и почему французы находятся там, а не во Франции. Так что они еще долго потом листали атлас и разглядывали карты Европы. Казалось, Элис не помнила, как Пташка ее предала, и больше не строила планов убежать с Джонатаном. Война с Францией заставила о них забыть, и если Пташка считала, что они лишь отложили их на время, Бриджит встретила весть об отъезде Джонатана на войну с каким-то мрачным облегчением. Джонатан разрывался на части: он то принимался рассуждать о славе и долге, то начинал заверять, что будет ужасно скучать по Элис и Пташке и считать дни до возвращения. Когда он вел подобные речи, глаза Элис наполнялись слезами, которые она, однако, не хотела проливать в его присутствии. Зато когда Джонатан все-таки уехал, они потекли ручьями.
Письма от Джонатана приходили каждую неделю, иногда сразу по два и по три. Он строчил их практически ежедневно, хотя почта доставляла их нерегулярно. Джонатан заполнял словами абсолютно весь лист бумаги, каждый его дюйм, и делал это невероятно убористым почерком, который стало еще труднее разбирать. Письма приходили испачканными, порой от них пахло то пылью, то дымом и порохом. Одно пришло прожженным. Прямо посреди страницы, пропитанной запахом гари, виднелось странное отверстие с почерневшими краями. Слова, оказавшиеся в этом месте, были потеряны навсегда. Элис тут же хватала доставленное письмо, проглатывала залпом, а затем, пробежав по его строчкам еще несколько раз, читала вслух Пташке и Бриджит, но всегда с паузами, пропуская или заменяя некоторые слова. При этом она окидывала Бриджит взглядом одновременно извиняющимся и вызывающим. Затем письма приходить перестали, оставалось только ждать. После того как прошло две недели без единой весточки, Пташка заскучала, и ее стали занимать другие предметы. Но для Элис бремя ожидания с каждым днем становилось все тяжелее.
Однажды Элис разбудила Пташку ночью, когда в спальне было темно и холодно. Она не зажгла свечи, и ее цепкие руки, казалось, возникли из ниоткуда, словно ожившие тени. Пташка рывком села, пытаясь вырваться.
– Тише, тише! Это я! – прошептала Элис приглушенным, сдавленным голосом.
– Что такое? В чем дело? Я ничего не вижу!
– Дорогая, мне пришла в голову страшная мысль. – Одинокий голос словно отделился от хозяйки и жил сам по себе. – Что, если Джонатан убит? Если лорд Фокс узнал об этом… ему, наверно, и в голову не пришло нас известить. Он же не знает наших… обстоятельств. Что, если все именно так, Пташка? Как ты думаешь? Что, если они просто не захотели мне об этом сообщить?
