Фиона Макинтош - Хранитель лаванды
– Сильвия, право…
– Ох, не начинай, – предупредила подруга. – Я не очень-то сильна во всех этих спасибо-пожалуйста. Я обещала Люку приглядеть за тобой – будем считать, что держу слово.
Сильвия скользнула в кабинку ночного кафе в Пигале, далеко от Бастилии. Напряжение на пустынных улицах нарастало. Над головами посетителей кафе витали густые клубы табачного дыма. Потертая, замасленная обивка стульев пропахла дешевыми духами, но на это никто не обращал внимания. Во всем чувствовалось тяжкое ожидание. В приглушенных голосах сквозило еле сдерживаемое возбуждение. Париж стоял на краю перемен.
Спутник Сильвии поднес огоньку к кончику ее сигареты.
– Говорю тебе, это конец. Завтра начнется всеобщая забастовка, страсти накалятся до предела. Подполье восстанет против немцев. Никто не хочет больше думать о тактике и стратегии партизанской войны. На улицах разгорятся бои.
Сильвия кивнула.
– Интересные слухи ходят, – промолвила она, лениво выдувая струю дыма.
– Какие?
– Ты же знаешь, у меня есть связи с другими группами подпольщиков…
Он кивнул.
– Говорят, новое военное командование Парижа собирается начать диалог.
– Диалог?
– Переговоры.
– На каких условиях?
– Мы не убиваем немцев, они не жгут Париж.
– Не верю! – Он дернулся, опрокинув стакан с анисовой водкой.
– Я всего лишь повторяю, что слышала.
– От кого ты это слышала?
– Ага, вот теперь мы подходим к самому интересному.
– Сильвия, не дразни меня.
– Ты это заслужил. А вот сидеть в моем обществе – нет.
Он накрыл ее руку ладонью.
– Я очень рад, что мы встретились. – Он замялся и спросил: – Как она?
– С ней все в порядке, Люк. Она на квартире близ Бастилии.
– Знаешь, Сильвия, у тебя доброе сердце.
Она игриво скинула его руку.
– Не пытайся меня обольщать.
Он серьезно посмотрел ей в глаза.
– Я пытаюсь тебя поблагодарить.
– Если ты так о ней переживаешь, почему сам не объявишься?
Люк отвернулся, невидящим взором обвел шумное кафе и ряды бутылок на стойке.
– Не могу. Пока не могу.
Он снова взглянул на Сильвию, сгорая от любви – но не к своей спутнице.
– После всего, что она сделала… – вздохнула девушка.
– Война вынудила нас сделать то, о чем мы предпочли бы забыть.
– Я – нет. Разве что в тебя влюбилась.
– Прости.
Сильвия встряхнула головой, сердясь на себя за это признание.
– Что там с посредником? – напомнил Люк.
– Понимаешь, тебе придется связаться с Лизеттой.
Люк недоуменно нахмурился.
– Это еще зачем?
– Посредник – Килиан. Он просил прийти вас обоих.Мрачный как туча, Люк сидел на скамейке в парке, рассеянно наблюдая за скворцами, прыгающими по лужайке.
– Ни за что! – воскликнул он. – Я помогать не стану.
– Послушай, Париж на грани восстания, – сочувственно произнес Арман. – Жандармерия, метро – все сегодня бастуют. К ним вот-вот примкнут железнодорожники. Союзники уже стучатся в дверь, партизаны-коммунисты хотят взять Париж до их появления, немцы пакуют чемоданы. У нас двадцать тысяч повстанцев – и все преисполнены жаждой мести. До сегодняшнего дня наша задача состояла в том, чтобы вооружать и поддерживать их, но теперь главная проблема – избежать массовой резни. Генерал фон Хольтиц, новый комендант, мыслит здраво: он первым предложил мирные переговоры – и оказался прав. Мне ненавистна мысль о том, чтобы договариваться с оккупантами, но нам следует любой ценой избежать бойни, пусть даже за счет сотрудничества с врагом.
– А если это ловушка? – с мукой в голосе произнес Люк.
Арман засмеялся.
– Ловушка? Ты с ума сошел! Что они выгадают? По-твоему, немецкий гарнизон, находясь на грани поражения, озабочен поимкой молоденькой шпионки?
– Ладно, хватит, – уныло вздохнул Люк. – И все же я своего мнения не переменю. Килиан пытается заманить ее обратно. Я не дам ему ни шанса хоть как-то ее обидеть.
– А ты с ней уже разговаривал?
Молодой человек покачал головой.
– Она не знает, что я вернулся. Я пока не хочу с ней встречаться.
– Понимаешь, Килиан сам ей помог. Он разорвал с ней отношения, чтобы не подвергать ни малейшей опасности. Судя по всему, он ввязался в какое-то опасное дельце, и Лизетта могла попасться в тот же капкан, что и он.
Люк помрачнел еще больше, с несчастным видом глядя на неутомимых скворцов.
– Полковник настаивает на ее присутствии, – гнул свое Арман.
– Нет, он ее не получит! Не в том он положении, чтобы торговаться! Арман, пойми, боши напуганы, они знают: все кончено, их жизни висят на волоске. Им позарез надо сговориться с нами. Да, резня нам ни к чему, а объятый пожаром Париж – тем более. Однако Килиан не вправе чего-то требовать. Пусть просить о помощи, мы еще подумаем, помогать ли ему. А вот Лизетта в сделку не входит.
Арман вздохнул.
– Ну ладно, Фосиль, я передам полковнику, что на встречу придешь только ты.
– С превеликим удовольствием. Где?
– Я дам тебе знать. Жди на авеню де Ваграм.
– Нет, не хочу, чтобы меня там видели. Я буду на Монмартре, в старой квартире Лизетты. Не забудь, Лизетта не должна ничего узнать. Понимаешь?
Арман с жалостью покачал головой.
– На улицы Парижа вот-вот хлынут тысячи повстанцев: коммунисты, либералы, анархисты, студенты, ученые, католики и протестанты. Их всех объединяет ненависть к фашистам. Им помогает британская диверсионно-разведывательная служба, пытаясь обуздать эти горячие головы и взять под контроль ненависть народа. У меня и без вашего любовного треугольника забот хватает!В ночь на восемнадцатое августа Люк ждал у входа в Люксембургский парк. В предутренней мгле сквозь густую пелену облаков пробивались слабые лунные отсветы. Люк спрятался за кустами, зорко осматривая из убежища подъезжающий автомобиль. Он действовал скорее по привычке, а не из реальных опасений: на этой стадии переговоров ловушки ни к чему. Вдобавок это не в стиле Килиана – полковник предпочитал встречи лицом к лицу.
Очевидно, в этом и заключался план, иначе Килиан не потребовал бы присутствия на встрече Люка и Лизетты.
Кроме полковника, на заднем сиденье никого не было. Известно ли Килиану про них с Лизеттой? Если да – то откуда? Что ж, скоро Люк получит ответы на все вопросы.
Машина замедлила ход. Килиан выглянул из окна, всматриваясь в темноту. Время пришло. Сейчас полковник мог с легкостью убить Люка, а сам продолжить переговоры с союзниками. Невзирая на риск, Люк вышел из-за кустов.
Клаус притормозил, и Люк на ходу запрыгнул в медленно катящуюся машину. Едва тяжелая дверца захлопнулась, шофер вновь набрал скорость и повел автомобиль в сторону Вандомской площади. Тишину спящего Парижа нарушал лишь рокот мотора. В машине стояла убийственная тишина.
Люк повернулся и взглянул на спутника.
– Полковник Килиан, – произнес он в меру любезно.
Офицер вермахта ответил ему ледяным взглядом.
– Следует ли мне называть вас Равенсбургом?
Люк согласно кивнул.
Килиан закрыл перегородку, отделявшую заднее сиденье от водителя, и повернулся к Люку. В салоне сгустилось напряжение. Килиан, в парадном мундире и при оружии, невозмутимо сложил руки на коленях. Выглядел он впечатляюще – и Люк вполне понимал, чем полковник привлекает к себе женские взгляды. Люк тут же вспомнил, как этот человек обнимал Лизетту. Картина была еще слишком жива в памяти. Он вновь и вновь проигрывал перед мысленным взором череду мучительных образов: руки Килиана, блуждающие по телу девушки, его губы на ее шее, на ее устах.
– Вы же знаете, что он убежденный нацист, – промолвил Люк, кивнув на Клауса, и с облегчением услышал, что голос его звучит ровно.
– Да. В Германии таких много, – отозвался Килиан. – Но я эту свинью не боюсь.
– Почему? Надеетесь, связи с Сопротивлением и союзниками помогут вам спасти шкуру?
– Нет, Равенсбург, я не надеюсь уцелеть, хотя я с самого начала был против войны, а сейчас предаю свою родину. Учитывая, как все обернулось, смерть для меня – наилучший вариант.
– Желаете избегнуть суда?
– Хочу обрести покой, – тихо ответил Килиан. А потом кашлянул. – Я просил, чтобы Лизетта пришла с вами. Как она?
Люк вздохнул: вот они и дошли до главного.
– Все, что вы хотите сказать ей, можете сказать мне.
– Вы понятия не имеете, что я хочу ей сказать, – возразил Килиан.
– Я не счел нужным вовлекать ее в происходящее. Впрочем, я и сам ее давно не видел.
Намек попал в цель. Килиан вздрогнул и пристально посмотрел на Люка.
– Как так?
– Я сражался при Мон-Муше.
– Завидую.
– Я не боец, я всего лишь выращиваю лаванду. Если уцелею, то снова этим и займусь.
– Тем более завидую. Равенсбург, скажите… Клянусь, я никому не повторю…
– Клятва немецкого офицера, собирающегося сдать Париж?
Килиан холодно улыбнулся.
– Клятва человека чести.
Люк кивнул.
– Продолжайте.
– Вы – тот самый Боне, о котором говорил фон Шлейгель?
