Рейнбоу Рауэлл - Верность
– Нет у меня денег, – ответил Линкольн, тогда девятиклассник.
– Надо быть благодарным, Линкольн. Деньги – жестокая штука. Они всегда стоят между тобой, тем, что ты хочешь, и теми, кого любишь.
– Как это деньги могут стоять между тобой и теми, кого любишь?
– Да вот как сейчас между нами.
Насчет Калифорнии мать волновалась, в общем, не из-за оплаты. Ей не хотелось, чтобы Линкольн ехал в Калифорнию, потому что ей не хотелось, чтобы он уезжал. Не хотелось, чтобы уезжал так далеко. Уезжал вместе с Сэм.
Матери не нравилась Сэм.
Она считала ее эгоцентричной и хитрой. «Кастрюля. Сковородка. Да еще черная», – сказала Ив. Сэм была слишком громкой. Слишком напористой, самоуверенной. Мать ворчала, когда Линкольн засиживался дома у Сэм. Но когда он привел ее к себе, это оказалось еще хуже. Что бы ни делала Сэм – перебирала ли специи на полке, включала ли везде свет, говорила ли, что терпеть не может зеленый перец, грецкие орехи и фильмы со Сьюзен Сарандон, – мать буквально выходила из себя.
– Она всегда такая, Линкольн?
– Какая – такая?
– Ну, такая… вездесущая.
– Да, – отвечал он, стараясь скрывать свое счастье, – всегда.
Мать, почти не возмущаясь, протерпела Сэм около года. Потом она начала заводить осторожные разговоры о том, что Линкольн еще слишком молод, что пока рано завязывать серьезные отношения с одной девушкой. Она просила его притормозить, попробовать знакомиться с другими девушками. Мать говорила ему: «Это, Линкольн, все равно что купить рубашку. Когда покупаешь рубашку, ты же не берешь первую попавшуюся. Даже если она тебе нравится, все равно примеряешь одну, другую, третью. Потому что ищешь рубашку, которая лучше всего тебе подходит».
– Мам, а если самая первая рубашка подойдет лучше всего? А пока я все перемеряю, той, первой, уже не будет? И если я такой уже никогда не найду?
Матери было непривычно, что он с ней спорит.
– Не в рубашках тут дело, Линкольн.
Говоря с сыном, она всегда называла его по имени. Больше так никто не делал, разве что нужно было привлечь его внимание. Как будто она сама себя гладит по головке за то, что выбрала такое великолепное имя, или, может быть, напоминала сыну, что это она его так назвала. Что она его сделала. Как-то раз, в трудные подростковые годы, в годы с Сэм, Линкольн заорал на мать:
– Ты меня не понимаешь!
– Очень даже понимаю, Линкольн, – ответила тогда она. – Я ведь твоя мать. Так, как я, тебя никто никогда знать не будет. И любить тебя так никто никогда не будет.
Линкольн тогда не сомневался, что мать неправа.
А теперь не сомневался, что права.
Но еще раньше Сэм уселась у него на постели с зеленой записной книжкой и сказала:
– Ну же, Линкольн! Пора выбирать курс для старших классов.
– Вот ты и выбирай, – отозвался он, лежа головой у нее на коленях и уткнувшись в книжку – какое-то фэнтези с мечами и королевами гоблинов.
– Я серьезно, Линкольн. Надо же писать заявление. Это обязательно. Давай сосредоточимся. Вот что ты хочешь сделать со своей жизнью?
Линкольн отложил книжку и улыбался ей, пока она не стала улыбаться ему в ответ.
– Ты, – повторил он и тронул ее подбородок указательным пальцем.
– Ты же не доверишь это мне.
Он снова раскрыл книжку и сказал:
– Ну и ладно. Потом подумаю.
Сэм вырвала книжку у него из рук:
– Давай поговорим сейчас. Серьезно.
Линкольн со вздохом сел:
– Ну давай поговорим.
– Ну давай, – улыбнулась Сэм, добившись своего. – Думай, чем ты хочешь зарабатывать на жизнь.
– Не знаю…
– А что бы ты хотел делать?
– Не знаю…
– Что ты хорошо умеешь? Вот только не говори, что не знаешь.
Линкольн молчал. Улыбка сошла с лица Сэм.
– Ничего, – произнесла она. – Тогда составим список.
Сэм открыла записную книжку и в начале страницы написала:
ЛИНКОЛЬН ПРЕУСПЕВАЕТ В…
– Союз оторван, – заметил он. – Сомнительное начало.
– Первое, – начала она, – грамматика.
– Правописание еще, – подключился он. – В пятом классе я был первым по правописанию.
2. Правописание.
3. Математика.
– С математикой у меня не очень.
– Как это – не очень? Ты же в олимпиаде участвуешь.
– Для олимпиады меня еще хватает, но это не значит, что я отличник. У меня по ней «хорошо».
Сэм подчеркнула слово «математика».
– Еще что? – спросила она.
– Не нравится мне это, – ответил он.
– Еще. Что? – твердо произнесла Сэм и ткнула синей чернильной ручкой ему в грудь.
– Ну не знаю… История… Да, с историей у меня нормально.
4. История.
– А еще физика, – вспомнила Сэм, – и общественные науки. Я твой табель видела.
– Тебя послушать, так я успеваю по шести различным предметам, а ведь это все одно и то же.
Линкольн взял ручку и отчеркнул ее список. Рядом он приписал:
1. Школа.
Сэм отобрала ручку.
2. Портит отличные списки.
Линкольн снова потянулся за ручкой.
– Нет уж, – сказала она, – теперь это не твой список, а мой.
– Вот и хорошо, – ответил он, одной рукой взял книжку, а другой обнял ее и прижал к себе. Она все писала. Он все читал. Где-то через час Линкольн проводил Сэм к машине. Вернувшись, он увидел на подушке раскрытую записную книжку.
ЛИНКОЛЬН ПРЕУСПЕВАЕТ В…
1. Школа.
2. Портит отличные списки.
3. Увиливает от прямых вопросов.
4. Не волнуется о том, о чем ОЧЕНЬ НУЖНО волноваться.
5. Не волнуется о том, о чем и правда не надо волноваться.
6. Спокоен. Все время спокоен. Неизменно спокоен.
7. Переворачивает страницу одной рукой.
8. Любит читать.
9. И писать.
10. Очень хорошо знает, как обращаться со СЛОВАМИ.
11. Очень хорошо знает, как обращаться с ЦИФРАМИ.
12. Догадывается, чего хотят учителя.
13. Догадывается, чего хочу я.
14. ВТОРАЯ БАЗА. (Ха!)
15. Смеется моим шуткам.
16. Запоминает шутки.
17. Запоминает слова песен.
18. Поет.
19. Возвращает к жизни компьютеры. Распутывает цепочки и бусы.
20. Объясняет непонятное. Хорошо учит водить машину.
21. Ездит в плохую погоду.
22. Достает всякие вещи.
23. Помогает.
24. Просто прелесть.
25. С ним я чувствую, что я тоже просто прелесть.
26. С ним я чувствую себя ВОСХИТИТЕЛЬНОЙ.
27. Восхитительный.
28. С ним я чувствую себя значительной.
29. И любимой.
30. Слушает меня, когда больше уже никто НЕ МОЖЕТ.
31. Смотрит на меня, как будто что-то знает, а я нет.
32. Знает то, чего я не знаю.
33. УМНЫЙ.
34. ЧУВСТВИТЕЛЬНЫЙ.
35. ДОБРЫЙ.
36. ХОРОШИЙ.
Назавтра, когда Сэм заехала за Линкольном в школу, она сказала, что выбрала ему курс:
– Американские исследования.
– Это о чем?
– Как бы обо всем. Обо всем, что делалось в Америке. И делается. О поп-культуре. Как бы сводится все вместе и становится понятно, что к чему.
– Захватывающе! – бросил он.
– Не язви, – ответила она.
– И не думаю. Правда захватывающе. Просто великолепно.
Стоял февраль, на Сэм была дутая розовая куртка и белый шарф. Линкольн притянул ее за концы шарфа к себе и, поцеловав, сказал:
– По мне, так лучше и не надо.
В августе того года семейство Сэм устроило ей прощальный вечер – за несколько дней перед тем, как они с Линкольном отправились в Калифорнию. Родители Сэм накупили фейерверков и взяли напрокат караоке. Вечер был в самом разгаре, когда около полуночи Линкольн заснул на лужайке, прямо на стуле. Он и не помнил, когда Сэм втиснулась рядом с ним. От нее пахло Пятым июля, пóтом и пустыми корпусами из-под бутылочных ракет.
– Со всеми попрощалась? – спросил Линкольн.
– И за тебя тоже. – Сэм склонила голову. – Ты целовался со всеми прямо в губы. Как-то неудобно…
– Покажи.
Она быстро его поцеловала. Сэм была непохожа на себя, спешила, пугалась. Как будто проснулась.
– Ты как? – спросил Линкольн.
– Да-а… Ничего. Угу… Нет, не знаю. Боже мой, я не знаю, что со мной… – Она встала с кресла и пошла вдоль стола, поднимая одну пластиковую чашку за другой и снова ставя их на место. – Я чувствую, что… готова.
– К чему готова?
Линкольн сел, стараясь сообразить, о чем это она. Луна еле светила, лица Сэм он не различал.
– Готова все поменять, – ответила она и, присев на столик для пикника, принялась перебирать на нем ленточки. – Я чувствую, что все уже как будто изменилось. Ну вот, например, я думала, что будет очень грустно прощаться со всеми. Думала, что разревусь, а не проронила ни слезинки. Мне вообще не хотелось плакать. Мне петь хотелось. Хотелось сказать: «Ну да. Да! Ну, до свидания!» Не то чтобы «счастливо оставаться», а просто – «до свидания». Я готова к новым людям, – продолжала она, подбросив ленточки в воздух. – Через два дня я буду ходить по улицам и не увижу ни одного знакомого лица. Все будут для меня совсем-совсем новыми. Как сказать… совсем свежими, с большим потенциалом. Да, с одним только потенциалом. Я не буду о них ничего знать. И никто не будет действовать мне на нервы.
