Май Цзя - Заговор
На самом деле разница между выдающимся дешифровщиком и обычным заключается в соотношении между бессознательным и осознанным. Естественно, обычный человек, поступающий осознанно, не сможет полностью отключить разум и действовать неосознанно, он будет в состоянии лишь по возможности приблизиться к нему. Но и это «сближение» не будет бесконечным, потому что «струны осознанности» такие же тонкие, как легкая паутинка, могут порваться от легкого ветерка, и тогда все, конец, можно сойти с ума. Поэтому и говорят, что профессия дешифровщика абсурдная и жестокая. С одной стороны, она требует от тебя прикидываться безумным, чтобы как можно ближе подойти к миру сумасшедшего, создавшего код, а с другой стороны, ты должен обладать сообразительностью ученого и четко видеть эту тонкую, критическую грань между миром нормальных людей и миром сумасшедших. Эту грань пересекать нельзя ни в коем случае, иначе для тебя все будет кончено, сгоришь быстро, словно вольфрамовая нить66. Она горит особенно ярко перед тем, как погаснуть навсегда. И лучший дешифровщик – это вольфрамовая нить в момент сгорания, в любой момент он может отдать свою жизнь.
Твой отец был общепризнанным гением дешифровки. С редким для простого человека упорством на протяжении многих лет он последовательно и не теряя ни секунды поддерживал себя в этом самом лучшем для дешифровщика состоянии – состоянии вольфрамовой нити в момент сгорания. Уже само по себе это было сумасшедшим риском! Только сумасшедший посмел бы проявить такое бесстрашие! И это принесло ему почет и уважение со стороны лучших дешифровщиков, но, с другой стороны, подвергло опасности попасть в ловушку и сгореть в любую секунду, превратиться в настоящего сумасшедшего. Вот теперь ты, наверное, поймешь, почему твой отец в последние годы заболел этой, по твоему мнению, «странной» болезнью. Это то, что с ним неизбежно должно было случиться, так что ничего странного в этом нет. Для меня удивительным стал тот факт, что он, вопреки всему, не оказался сломлен такой судьбой, а, как нить накаливания, погорел, почти потух, а потом вдруг снова разгорелся в полумраке.
И это просто чудо!
Однако для твоего отца, жизнь которого была полна чудес, одним чудом больше даже и не считается удивительным.
А что касается внезапно развившегося таланта твоего отца играть в шашки, то это тем паче не странно. С профессиональной точки зрения судьбы людей, занимающихся дешифровкой кодов, естественным образом связаны с шашками и подобными играми, потому что искусство кодировки по сути такая же арифметическая игра, как и мастерство в шашках, они очень похожи между собой, как две тыквы на одной плети. Когда дешифровщик уходит с работы, для того чтобы наслаждаться освободившимся временем, он, само собой, увлекается шашками. Ведь это – другая форма его профессии, это – то пристанище, которое он для себя подготовил уже в тот момент, когда делал свой выбор. Конечно же, по сравнению с наитруднейшими кодами крошечные тайны шашек, механизм их действия кажутся слишком простыми, проще некуда.
Поэтому-то мастерство твоего отца выросло так стремительно, что он выигрывал у всех. Это как если бы мы использовали огромные профессиональные вычислительные машины в качестве домашних компьютеров – все равно что курицу резать тесаком для быков, стрелять из пушки по воробьям, результат будет стопроцентный!
Как ты и писала в своем письме, и странности твоего отца в последние годы жизни, и его болезнь – все это было неразрывно связано с его таинственной работой за красной стеной. Другими словами, это была его судьба, которую нельзя было изменить уже с того момента, как он начал заниматься этой специфической деятельностью. В мире столько разных профессий, и работа дешифровщиков, без всяких сомнений, самая загадочная и абсурдная из них, но она же заставляет тех, кто ею занимается, страдать. С одной стороны, эта профессия собирает самых талантливых людей со всего мира, а с другой стороны, из-за нее эти выдающиеся люди вынуждены делать то, что под силу лишь безумцам. И днем и ночью они погружены в этот абсурд, выраженный фразой учителя «Ты – точно не ты, я – точно не я». То, над чем они размышляют и ломают головы, всегда остается в тени, по ту сторону окна, где-то впереди, в самом конце жизни…
2) Для Чэнь Сыбина
Посылаю тебе такое же письмо, как и твоей сестре Чэнь Сысы. Я подумал, что даже если не напишу тебе, Сысы, прочитав свое письмо, даст тебе его посмотреть. Поэтому, когда я писал ей, специально подложил копировальную бумагу, чтобы сделать три копии, одна из которых предназначена тебе (другая должна остаться в архиве организации). Ты можешь сначала прочитать то, что я написал твоей сестре, тогда ты поймешь, с самого начала поймешь, почему ты получил его только сегодня (кто знает, какой тогда будет день?). Потому что я в том письме говорю о работе твоего отца, то есть о том, что еще не рассекречено. Ожидание рассекречивания похоже на ожидание своего последнего часа. Мы уверены, что этот день где-то впереди, в будущем, но точно не знаем, когда он наступит. Это известно только Небу.
Возможно, читая письмо, предназначенное для Сысы, ты уже обнаружил, что я написал его за полгода до этого. Почему же я медлил с этим письмом до сегодняшнего дня? На самом деле, хотя я точно знаю, как ты мечтаешь, чтобы я рассказал тебе о «том деле», о котором отец упомянул в предсмертном послании, я также знаю, что ни в коем случае не могу удовлетворить это твое любопытство. Поэтому я все время думал, что не напишу такого письма, но кто бы мог представить, что в этом деле произойдет поворот, которого я никак не мог предвидеть. Именно благодаря этому у тебя появилось право на информацию о «том деле».
Дело было так: два дня назад к нам с проверкой нашей работы прибыл начальник Ван из штаб-квартиры. При встрече со мной он начал говорить о твоем отце, причем рассказал многое, чего я не знал, в том числе он упомянул и о «том деле». В тот момент я опешил от неожиданности, потому что это был наш с твоим отцом секрет. Откуда о нем мог знать начальник Ван? Оказывается, твой отец на следующий день после письма мне, то есть прямо перед смертью, собрав последние силы, «открыл душу» организации и рассказал о «том деле» все, как есть. Так как оно затрагивало рабочие тайны отдела дешифровки, ваша семья не могла присутствовать при этих откровениях, потому вы были не в курсе. Единственный, кто был при этом, это начальник Ван. По его словам, когда твой отец закончил рассказ, он словно закончил все свои земные дела, собрался уходить, так что у вас практически не оставалось возможности попрощаться с ним в последний раз. Эх, учитель, зачем же вы рассказали? Вам не следовало делать этого. Почему вы не поверили мне? Эх, учитель, послушайте, что я вам скажу, то, что вы думали и говорили, все это не было фактами. И мне очень горько от того, что вы рассказали. У меня правда тяжело на душе… Абин, я действительно хочу рассказать тебе о «том деле». Во-первых, раз твой отец уже сам все рассказал, его послание мне превратилось просто в клочок бумажки и мне больше нет необходимости молчать, стиснув зубы. Во-вторых, то, что рассказал твой отец, – это не то, что было в действительности, и я просто обязан поведать правду.
Абин, прочитав письмо, адресованное твоей сестре, ты уже знаешь, что твой отец занимался дешифровкой кодов. Это загадочное и темное дело уже измучило до бесчувствия многих талантливейших людей. По сравнению с ними твой отец просто счастливчик. В схватке между ним и кодом до смерти был замучан не он сам, а код. За всю свою жизнь он взломал семь кодов среднего уровня, три – высшего и приравненных к высшему, а такое редко встречается в мире дешифровщиков. Я полагаю, что если бы существовала Нобелевская премия за расшифровку кодов, очевидно, что твой отец получил бы ее и, возможно, даже дважды.
Я попал в подразделение 701 летом тысяча девятьсот семьдесят третьего года, на тот момент твой отец уже взломал один код, приравненный к кодам высочайшего уровня, и шесть кодов среднего уровня, поэтому он весь был увешан орденами. Однако новая задача – взлом «Пустыни-1» – давила на него, он был похож на заключенного, прикованного к одному месту. «Пустыня-1» (другое его название – «Огонь») – это был код высшего уровня мирового порядка, использовавшийся высшими чинами всех трех родов войск некой страны в шестидесятых годах (прошлого века). В самом начале многие военные эксперты-наблюдатели предсказывали, что в ближайшие двадцать лет никто не сможет его взломать. В том, что взломать невозможно, нет ничего необычного, странным было бы, если бы кто-нибудь его взломал. Твой отец три года работал над ним, но даже близко не подошел к разгадке, и это говорило о том, что слова о невозможности взлома не были просто запугиванием. Я до сих пор помню, что твой отец в первом же разговоре сказал, что сейчас занимается дешифровкой дьявольского кода, и если я боюсь вступать в схватку с дьяволом, то лучше с ним не работать. Спустя десять лет я даже немножко пожалел, что не послушал его тогда, потому что за это время нам пришлось приложить вдвое больше усилий, чем обычно. И во сне мы строили догадки о тайнах, которые скрывал «Огонь», но тайное так и оставалось запертым за семью печатями. К тому же наше с твоим отцом положение было разным. У него в загашнике хранилось множество славных побед, плодами которых он мог пользоваться до конца жизни, и даже одно поражение не стерло бы того факта, что он все равно был победителем по жизни. Я же был на тот момент просто пешкой, только поступил на службу и десять лет провел, участвуя в крупной игре, это и правда кажется немного неуместным и безрассудным. Очевидно, что если бы мы проиграли, то я проиграл бы всю свою будущую карьеру. Однако рассуждать об этом спустя десять лет, несомненно, уже поздно. Говоря словами твоего отца, «это не мудрое действие, это – глупый предлог». Твой отец ободрял меня, и в результате мои беспокойства по поводу собственной судьбы превратились в ожесточенную решимость и честолюбие. Однажды я тихонько перетащил свою постель в отдел дешифровки. Твой отец увидел это и бросил мне ключ от своей спальни, чтобы я перенес и его кровать тоже.
