Лиана Мориарти - Три желания
Рядом со статьей была приклеена расплывчатая фотография дедушки – Кэт помнила, что сама ее сделала. Под звездочкой в самом низу страницы стояло: «В следующем выпуске „Вестника Кеттлов“ вы узнаете, кто НАСТОЯЩИЕ родители Джеммы! Все знают, что Джемма – приемная дочь!»
Во время чтения Максин то и дело вытирала слезы от смеха.
– Дай сюда! – потребовала она. – Я обязательно ее сохраню!
Кэт передала листы матери. Ей нравилось, что та назвала ее «забавной, порывистой девочкой».
– Ну, – Максин сложила листки почти пополам и стукнула ими по руке, – и что же ты собираешься делать со своей жизнью?
– То есть?
«Как всегда», – подумала Кэт. Как только мать становилась мало-мальски приятной, она тут же старалась это компенсировать и снова превратиться в грымзу.
– Что – то есть? Не многим выпал такой шанс, как тебе. Я надеюсь, ты не будешь до конца жизни попадать во всякие истории и кидаться вилками, потому что не пошла своим путем.
Кэт уставилась на нее. Она не верила своим ушам. Вот она помогает выносить старую рухлядь из дома бабули, а Лин и Джемма счастливо проводят день в кругу своих маленьких семей. Кэт чувствовала себя той дочерью, что осталась старой девой, праведницей, Бет из «Маленьких женщин» – с той только разницей, что она, увы, не умирала.
– О чем ты? – В голосе ее звучала глубокая горечь. – Не многим выпадает шанс пережить счастье выкидыша и развода? Им что, радоваться надо?
– Не многим случается выбрать новую жизнь, – сказала Максин. – Ты молодая, сообразительная, способная, тебя ничто не связывает, можешь делать что хочешь…
– Молодая? Скажешь тоже! И я хочу, чтобы меня что-то связывало! У меня, может, и детей-то никогда не будет!
– Может, и не будет, – философски заметила Максин. – И что, на этом жизнь закончится?
– Да! – вырвалось у Кэт.
Максин вздохнула:
– Послушай… Когда я была такой, как ты, мои три дочери-подростка ничуть не сомневались, что я порчу им жизнь. У меня была работа без всяких перспектив, был бывший муж с милой привычкой знакомить меня с очередной своей пассией. Я чувствовала себя загнанной лошадью, подавленной и раздавленной, – и, как я сейчас понимаю, с сильно расшатанными нервами. Со всем этим в активе я была бы счастлива быть в твоем теперешнем положении.
– Но у меня нет никаких активов. Нет даже того, чего я хочу.
А хочу я сидеть сейчас в самолете рядом с Дэном. Хочу своего ребенка. Хочу Сэла. Хочу быть другим человеком.
– Как – нет? Есть! Ты просто капризничаешь.
Бабушка властно крикнула из прихожей:
– Максин! Кэт! Где вы там?
– Посмотри на бабушку, – сказала Максин.
– А что с бабушкой?
– Не прикидывайся дурочкой, Кэт.
Бабушка снова крикнула:
– Максин!
– Иду, Гвен!
В этот момент над домом прогудел самолет. Кэт оперлась на решетку балкона и стала смотреть, как он превращается в точку на горизонте.
Открылась дверь, и на балкон вышла Максин.
– Это Дэн мечтал о Франции, – сказала она, придерживая дверь. – Почему бы тебе не разобраться в себе и не понять, о чем мечтаешь ты?
– Неправда! – крикнула Кэт, но мать уже ушла и захлопнула за собой дверь.
Гордость заставляла ее держаться прямо. Что-то было жалкое в брошенной жене, которая старается жить как ни в чем не бывало, ходит в теннисный клуб, записалась на курсы фотографии, подстригает волосы, осторожно выходит на сцену жизни совсем одна. Это было все равно что смириться с наказанием, приготовленным тебе злыми силами судьбы. Она не собиралась быть хорошей девочкой и стоически собирать осколки собственной жизни.
Да, в личной жизни были одни осколки, а вот на работе все шло на удивление гладко. Кампания ко Дню святого Валентина оказалась невероятно успешной – продажи рванули вверх. Поступали даже жалобы! Ей всегда хотелось запустить такую кампанию, на которую были бы жалобы («Конечно же, у нас и в мыслях не было никого обижать!» – заявила директор по маркетингу Катриона Кеттл). В утренних шоу диджеи позволяли себе рискованные шутки насчет шоколада «Холлингдейл». «Что ты еще придумаешь, Кэт? – спросил ее Роб Спенсер. – Может, в каждую коробку теперь вибратор будем класть?» – «Заметьте, это предложила не я», – ответила Кэт.
Вместо того чтобы стыдиться проведенной вместе ночи, Грэм Холлингдейл, казалось, наоборот, считал, что пережил восхитительное приключение. На собраниях он многозначительно, чуть ли не игриво поглядывал на нее. Иногда она подмигивала в ответ. Для настоящего распутства ему не хватало ума. Полигамия была для него новым, захватывающим хобби.
Однажды он вызвал ее к себе и сообщил, что собирается повысить в должности. Должность называлась очень длинно: главный менеджер по маркетингу и продажам в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Роб Спенсер и его коллектив вынесут представление о ней (Роба Спенсера, наверное, бешеная собака укусила). Оклад ей увеличат на двадцать процентов.
Грэм улыбнулся, а Кэт подумала: «Снится это мне, что ли?»
– Двадцать процентов? – переспросила она.
– Да! – радостно подтвердил Грэм. – Совет директоров как нельзя доволен итогами квартала. Твоя новая стратегия оказалась такой эффективной!
На сколько еще она может продвинуться?
– Умножайте на три, – услышала она собственный голос.
– Ты хочешь шестьдесят процентов?
– Да.
– Хорошо!
Ничего себе!
Она вздохнула и вспомнила, как мать посоветовала ей разобраться, о чем она мечтает.
– Видите ли, – обратилась она к Грэму, – я больше не хочу торговать шоколадом.
Он со скорбным сочувствием взглянул на нее:
– Ну да. Я тоже не хочу. А чем ты хотела бы заняться?
– Еще не знаю.
– И я не знаю.
Оба виновато рассмеялись, точно два подростка перед дверью консультанта по профориентации.
– Среда тебе все так же не подходит?
– Нет, Грэм.
Был субботний вечер, и Кэт первый раз за полгода вполне законно сидела за рулем. Самой управлять машиной после такого длительного перерыва – в этом было особое удовольствие. Ощущения очень напоминали те, которые она испытывала подростком, когда первый раз поехала сама, без инструктора. Может быть, не совсем так же здорово, но ведь и все ее взрослые эмоции были лишь бледными тенями, подражаниями ярким, очень подлинным чувствам ее детства.
Она самой первой сдала экзамен по вождению – в девять утра того дня, когда ей исполнилось семнадцать лет, – сразу же, как только ей позволили. Сестры относились к этому спокойнее. Лин не торопилась, а Джемма вечно умудрялась во что-нибудь врезаться.
Фрэнк ждал ее в конторе и, опустив голову, читал газету. Когда он поднял глаза и увидел выражение ее лица, то широко ухмыльнулся, сложив газету, засунул ее под мышку и сказал:
– Ты моя девочка! – Он даже разрешил ей сесть за руль своего новенького «коммодора». – Только не убейся. А то мне потом мать всю плешь проест.
Она двинулась прямиком на Палм-Бич. Никаких взрослых рядом, в машине так удивительно пусто! Она разгонялась на каждом новом участке дороги, и вино свободы ударяло ей в голову. Она все могла! Если уж она научилась параллельной парковке, то и весь мир ей нипочем!
Сейчас Кэт думала: собственное будущее тогда представлялось ей этаким буфетом, в котором стоят экзотические блюда и только и ждут, чтобы она что-нибудь выбрала. Та карьера, эта карьера… Тот мальчик, этот мальчик… Замужество, дети? Ну, это потом, попозже – на десерт…
Она и не понимала, что тарелки начнут мыть слишком быстро.
Кто-то выехал на полосу перед ней, не включив стоп-сигнала, и Кэт быстро и одновременно нажала на тормоз и на гудок. Вот оно! Ощущение новизны от вождения улетучилось примерно через четыре минуты.
Она ехала к Лин выпить кофе.
Знаменитый красавец Джой был сейчас в Сиднее, и Лин по какой-то одной ей известной причине хотела, чтобы Кэт с ним познакомилась.
– Уж не хочешь ли ты свести меня с ним? – спросила Кэт.
– Ну что ты, он женат! – ответила Лин. – Но вообще – сама посмотришь. Приезжай, и все. Захвати тортик.
Кэт съехала на обочину напротив кондитерской и выпрыгнула из машины. Движение стало замедляться, и прямо рядом с ней остановился грузовик. Пассажир, небрежно положив руку на открытое окно и закинув ноги на приборную доску, сверху вниз посмотрел на нее и протяжно присвистнул.
Кэт взглянула на него снизу вверх, они встретились взглядами, и он расплылся в улыбке. Она так же широко улыбнулась в ответ. Машины двинулись дальше, и она побежала через дорогу, чувствуя, как солнце греет спину.
В очереди в кондитерской Кэт заговорила сама с собой, как сторонний наблюдатель.
Ты ведь знаешь, почему тебе чуть-чуть радостно, правда? Потому что тот парень тебе свистнул! Вместо того чтобы оскорбиться до глубины души, как следовало бы феминистке, ты чувствуешь себя польщенной, верно? Ты чувствуешь себя ХОРОШЕНЬКОЙ! Ты даже испытываешь БЛАГОДАРНОСТЬ! Стареешь, наверное, раз становится хорошо оттого, что кто-то свистнул вслед тебе из машины. Меня от тебя тошнит!
