Харви Джейкобс - Американский Голиаф

– То-то. – Костомол громко хлопнул в ладоши.

– Нечестно. Брун стоял на четырех ногах, а Иван на двух, – проворчал Черный Барс. – Почему этот чертов карлик не выносит предупреждение?

– Сядь и заткнись! – скомандовал Костомол. – Ты начинаешь действовать мне на нервы.

Барс опустился в кресло, но вскочил опять, как только Иван развернул Бруна и боднул его в живот у самых задних ног.

– Жирный ублюдок! – заорал Костомол. – Бивнями давай!

– Бивни для красоты, – пояснил Барнум. – У обоих подагра, как у Мафусаила. Я подлил им в кормушки джин, чтобы поднять настроение. Теперь смотрите, как толстокожие скачут.

Сцепившись в клинче, слоны ударились головами так сильно, что стук отозвался эхом. Пока немногочисленные женщины закрывали руками глаза, мужчины без стеснения требовали крови. Они получили ее от Ивана, когда Брун воткнул в него бивень.

– Да, да, – холодно проговорил Костолом. – На этот раз никакого томатного супа.

– Он его куснул! – заорал Черный Барс – Снимай очки!

– Приведите его в чувство! – крикнул Барнум надсмотрщику Бруна, и тот наказал своего питомца пикой.

Брун попятился, Иван бросился вперед, упал на колени и замолотил передними ногами, намереваясь выдавить Вруну глаза.

– Хватит! – крикнул Барнум Мальчику-с-Пальчику. – Заканчивайте!

– Ни за что, – объявил Костомол, когда Брун ответил резким выпадом, а затем тычком в серый пах Ивана.

На этот раз, задрав хобот, затрубил Иван. Он плясал, как дервиш, и надсмотрщик тщетно пытался его остановить злобными тычками пики.

– Теперь-то не щелкай, – предупредил Костомол Бруна. – Он сейчас оклемается.

Брун внял совету и снова вошел в клинч. Иван попятился, предоставив противнику боксировать с воздухом. Брун качнулся и рухнул мордой вниз. Иван уронил передние ноги на пол и встал мостом над Бруном, уже успевшим перевернуться на спину. Слоны скрутились яростным шаром, а Мальчик-с-Пальчик кое-как увернулся от надсмотрщиков, которые уже неслись навстречу друг другу со своими палками.

– Командуй, Пальчик! – завопил Барнум.

– Брун готов! Продул! – заверещал Черный Барс, вскакивая на сиденье.

Иван умудрился выпутаться и встать во весь рост. Мальчик-с-Пальчик, подобравшись к нему настолько близко, насколько хватило храбрости, провозгласил в мегафон:

– Единогласным решением победителем признается Иван.

Столь крутой генеральский поворот привел в бешенство половину зала. Сотни мужчин повскакивали с мест и, расталкивая друг друга, понеслись к рингу, где помятые слоны пищали беспорядочно и тихо, точно букашки.

Уведите их отсюда, – приказал Пальчик надсмотрщикам; он чуял катастрофу. – Очистить арену!

– Плати давай, – заявил Черный Барс Костомолу и схватил босса за лацканы смокинга; взгляд, которым одарил его Костомол Брайан, подействовал лучше, чем уколы пик на слона. – Господи, я не хотел, босс. Меня занесло.

– Ты пойдешь туда и вытрясешь из этой жирной слоновьей шкуры все его говно, – приказал Брайан, указывая на Бруна.

– Костомол, не сходите с ума, – остановил его Барнум. – Он всего лишь человек. В этой туше целая тонна. Он выдрессирован для цирка, но все же зверь. Возбужденное животное неуправляемо. В конце концов, что за ставка в пять долларов? Разве это повод для мести? Где ваше чувство юмора? Давайте я заплачу.

– Уберите ваши гнусные деньги, – проговорил Костомол. – Я не потерплю, чтобы огромное создание, наделенное такой силой, позволило помыкать собой ничтожеству с зубочисткой. И дело даже не в этом. Я ненавижу дохляков. Хуже того, я ненавижу дохляков, которые выставляют дохляком меня. А сейчас этот черный сукин сын с губчатой печенкой покажет лодырю, где зимуют раки.

Черный Барс шагнул к канатам, но на полпути остановился.

– Нет, мистер Брайан, – сказал он. – Я выиграл ставку, вы мне платите, это все.

– Ты боксер второго сорта. Я покажу тебе, что значит «все».

Капля костомоловской слюны полетела в лицо Черному Барсу, а сам Костомол, отпихнув Барнума, бросился в проход.

– Охрана! – завопил Барнум, но его никто не слышал.

Костомол Брайан ввинтился в толпу, растолкал ее, добрался до ринга, перелез через канаты, подскочил к Мальчику-с-Пальчику, который в это время переругивался с возмущенными критиками, отбросил Генерала прямым ударом, шагнул к изможденному Бруну и стукнул слона в огромную морду.

Брун был само терпение. Он выдержал пять крепких шлепков, прежде чем, обхватив Брайана за пояс, поднять его в воздух и швырнуть на брезент. Пока Брайан ругался Брун пятился. Повинуясь рефлексу, Иван встал в ту же позицию и принялся выписывать свой знаменитый пируэт Брун был плохим акробатом. Он наступил Брайану на голову. Она раскололась как грецкий орех, расплескав по рингу красные капли мозгов.

От тяжести бруновской туши содрогнулся пол боксерского зала Джо Секиры. От тряски перещелкнулся тумблер, который стратег Барнум установил для Генерала, чтобы Пальчик включил его в момент кульминации. Тумблер приводил в действие гидравлический насос, а тот сообщал давление гладким стальным цилиндрам. Цилиндры поднимали из-под ринга два открытых гроба.

Голиаф и Титан, грохоча ящиками, убранными цветами, восстали одновременно, описали на смазанном поворотном колесе полный круг и приподнялись наклонно напоказ всему залу.

Свежие дымящиеся мозги Костомола Брайана, следом величественное и полное достоинства явление каменных истуканов – для мягкотелых это было слишком. Зрительская масса понеслась к дверям, растоптав врача, двух санитаров и девять полицейских, торопившихся к месту события. В первом ряду остались только Финеас Барнум и Джордж Халл. А также их исполины.

Ну вот мы и встретились. Как я и предполагал, ты нисколько на меня не похож. Ничего общего. Ни намека. Только мошки и способны оскорбить нас подобным сравнением.

Простой гранит? Брат из субстанции для сточных труб? Исток, прости мне мое легкомыслие. Что же мне теперь делать с этим убогим родственником?

Барнаби Рак хотел было пробраться в зал, чтобы воочию наблюдать безумство, однако вместо этого ему пришлось выпытывать подробности у незнакомых людей. Когда ему объяснили, в каком виде останки Шона Шеймуса Брайана достанутся труповозке, Барнаби пустил слезу прямо посреди улицы. Он плакал не по Костомолу. По Анжелике Халл, что всего на несколько дней разминулась с собственным богатством. Иные люди, сколь бы ни были они того достойны, не рождены для счастья, а почему – никто не знает. Видимо, подобные деликатесы, выдержанные в постоянных невзгодах, берегут, чтобы ублажить святых.

Барнаби пробежал три квартала за кебом, потом галопом в центр, к «Горну». Зипмайстера он нашел в типографии, тот держал в руках первую корректуру завтрашнего выпуска, читал заголовок и, как ни странно, улыбался.

– Стоп машина! – провозгласил Барнаби.

– Непременно, – согласился Джон Зипмайстер. – Но только если святой ректум Папы Римского просверлила комета.

– Вы почти угадали, – сказал Барнаби.

Акли, Айова, 6 февраля 1870 года

– К сожалению, не могу вас сейчас принять, Уилмер, – сказал преподобный Генри Турк. – Я понимаю, это ваша работа. Но мы с женой готовимся к поездке в Нью-Йорк и уже почти опаздываем.

– Вы читали сегодняшнюю газету? – спросил Уилмер Фрум, репортер из «Акли стар стэндард».

– Нет.

– Взгляните, преподобный, – попросил Фрум, и глаз его нервно дернулся. – Вам это должно быть интересно. Новость пришла по телеграфу сегодня утром.

– Что ж, давайте.

Турк прочел урезанный очерк «Горна». Сначала у преподобного почернело в глазах, потом зрение опять сфокусировалось.

– Похоже, ваш человек из Книги Бытия – дело рук местного умельца. Но не того, о котором все думали. Я вот хотел бы знать: может, вы решитесь на какое-нибудь заявление?

Бегающий глаз Уилмера Фрума облачился теперь в свежее злорадство.

– Я ничего об этом не знаю. Чтобы разобраться, мне нужно время.

– А правда, что кузен Уильяма Ньюэлла Джордж Халл и миссис Турк – родные брат и сестра?

– Я не стану отвечать на этот вопрос.

– Тогда будем считать это случайным совпадением. Вполне допустимая реакция, сэр.

Плавучее глазное яблоко заявило о себе морганием.

– Вот что я вам скажу. Я с самого начала относился к этому каменному человеку с некоторым подозрением. Меня беспокоило то, как выглядит его тело. Я спрашивал себя, отчего даже перед лицом ужаснейшего из мучений человек подобной величины вдруг подвергся столь сильной деформации. Будь он тем, на что претендует, боль не могла бы его беспокоить, ибо смерть ему должно встречать с радостью, как приглашение к Богу. Передайте своим читателям, что преподобный мистер Генри Турк не был ни поражен, ни в какой бы то мере обеспокоен заявлением о подделке. Возмущен – да Потрясен – нет. Я, знаете ли, не видел воочию сей захороненный объект, а теперь сомневаюсь, что увижу.