Томас Пинчон - Край навылет
– Ладно, где он, мы только что видели его на Колумбе, если я выясню, что он здесь был, я вас за жопу возьму, вы меня поали, что я тут вам говорю, мазафакеры, в говне у меня буете по шею, mierda honda, tu me comprendres[107], – тип-того.
– Эй, смотри, – грит Отис, пока его брат подает ему знаки «заткнись», – это же Кармине – эй! эй, Кармине!
– Ё, парни, – глаза детектива Ноццоли мечутся к телеэкрану. – Как у них там?
– Пять-ничо, – грит Зигги. – Пейтон только что хоумран сделал.
– Хорошо бы поглядеть. А надо за шпаной гоняться. Маме привет передавайте.
– «Маме привет»? – осведомляется Хорст после того, как завершился иннинг и пошла реклама.
– Они с Хайди дейтятся, – Зигги успокоительно. – Она его иногда раньше приводила.
– А ваша мама…
Так вот и всплывает к тому же, что Максин координировалась с копами, какими-то копами, мальчишки точно не знают какими.
– Она и уголовку сейчас ведет?
– По-моему, там что-то с клиентом.
Экранноустремленный взгляд Хорста делается меланхоличен.
– Хороши клиенты…
Позднее Максин отыскивает Хорста в столовой – он пытается собрать компьютерный стол для Зигги из ДСП, кровь уже струится по нескольким пальцам, очки для чтения вот-вот соскользнут с пота на носу, таинственные металлические и пластиковые крепления разбросаны по полу, повсюду трепещут рваные листки с инструкцией. Орет. Дефолтная фраза при этом у него:
– Ебаная ИКЕЯ!
Как миллионы других мужчин на всем белом свете, Хорст ненавидит шведский гигант «сделай-сама». Они с Максин как-то просрали весь выходной, разыскивая ее отделение в Элизабете, Нью-Джёрзи, расположенное близ аэропорта, чтобы четвертый крупнейший в мире миллиардер мог сэкономить на устройстве склада, а все остальные мы тратили целый день, блуждая по Нью-Джёрзийской платной автодороге. Также вне ее. Наконец они прибыли на парковку размерами с округ, и вдали пред ними замерцал храм, или же музей, теории домашнего быта, слишком инопланетной, чтобы Хорст ею полностью увлекся. Поблизости мягко садились грузовые самолеты. Целая секция магазина отводилась под замену неправильных или недостающих деталей и креплений, поскольку у ИКЕИ это не очень экзотическая проблема. Внутри самого магазина вечно переходишь от одного буржуазного контекста, сиречь «комнаты дома», к другому, по фрактальной тропинке, что изо всех сил старается заполнить всю доступную площадь торгового зала. Выходы ясно маркированы, но до них невозможно добраться. Хорст ошеломлен так, что потенциально склонен к насилию.
– Погляди только. Барный табурет по имени Свен? Какой-то старый шведский обычай, только грянет зима, погода испортится – и немного погодя начинаешь общаться с мебелью неожиданным для себя способом?
Много лет в браке прошло, пока Хорст не признал, что он человек не домашнего склада – к тому времени это никого уже сильно не удивило.
– Мое идеальное пространство обитания – не слишком захезанный номер мотеля в глубине Среднего Запада, где-нибудь в пустошах, примерно когда выпадают первые снега. – Голова Хорста на самом деле и есть нескончаемый, на всю страну, снежный занос мотельных номеров в далеких, продутых ветрами пространствах, и Максин никогда не узнает даже, как туда пробраться, не то что поселиться. Каждый прозрачный эпизод, канувший в его ночь, хоть раз, неповторим. А совокупность их – зимняя пустота, которую она не может постичь.
– Ладно тебе. Передохни. – Она ставит ящик, и они садятся и какое-то время смотрят Канал Погоды, с отключенным звуком. Один диктор-метеоролог что-то говорит, а другой смотрит на него и реагирует, а потом опять смотрит в камеру и кивает. Потом они меняются, и говорит другой, а первый кивает.
Возможно, формальное дружелюбие заразно. Максин ловит себя на том, что говорит о работе, а Хорст, что немыслимо, слушает. Не то чтоб его это касалось, конечно, но, опять же, резюме не помешает?
– Этот документалист, Редж Деспард – его в-два-раза-паранояльнее гений-ИТишник, Эрик, – они засекли кое-что пикантное в бухгалтерии у «хэшеварзов. ком», ОК, Редж приходит с этим ко мне, думает, зловещее, глобальное по охвату, может, имеет отношение к Ближнему Востоку, но может быть, что просто перебор «Икс-досье» или чего-то. – Пауза, умело замаскированная под передышку. Ожидание, что Хорст начнет стервозить. Но он только моргает, пока еще медленно, что может сигнализировать о некотором интересе. – Теперь, судя по всему, Редж исчез, таинственно, хотя, быть может, всего лишь в Сиэттл.
– И что, ты думаешь, происходит?
– О. Думаю? У меня есть время думать? Федералы теперь и за меня взялись, предположительно из-за Брук и ее мужа, и какой-то якобы связи с Моссадом, что может быть тотально, как там выражаются у тебя на родине, конский навоз.
Хорст уже держится за голову обеими руками, словно намерен предпринять ею свободный бросок.
– Емима, Кассия и Керенгаппух! Чем я могу тебе помочь?
– На самом деле знаешь что? – Откуда это и насколько она действительно всерьез: – В субботу вечером там в центре такой здоровенный сходняк для нёрдов, и, и мне сопровождающий не помешает, как насчет? А?
Он как бы щурится:
– Плевое дело. – Полувопрос. – Постой… а танцевать мне придется?
– Кто ж знает, Хорст, иногда, если музыка правильная, знаешь, человек просто не может не?
– Эм, нет, я имел в виду… – Хорст почти мил, когда ерзает. – Ты меня так и не простила за то, что я не научился танцевать, верно?
– Хорст, я что, должна тут на цыпочках ходить вокруг твоих сожалений? Если хочешь, могу прямо сейчас научить тебя парочке натурально простых шагов, тебе полегчает?
– Если только там не нужно вилять бедрами, мужчина обязан где-то провести черту.
Она роется в коллекции компактов, сует диск.
– ОК. Это меренге, очень просто, ты должен стоять, как элеватор, а если захочется время от времени ногой-другой двинуть, так оно даже и лучше.
Немного погодя заглядывают дети и обнаруживают их в формальном клинче, они медленно топчутся через такт «Копакабаны».
– Вы двое, в кабинет к завучу.
– Ага, бегом марш.
28
Вечер теплый. Как раз когда над Джёрзи начинают проявляться закатные краски, а велосипедное движение по доставке еды в районе выходит на пик и городские деревья наполняются диалогом птиц, достигающим крещендо, когда зажигаются уличные фонари, инверсионные следы вечерних отбытий ярко висят в небе, Хорст и Максин, забросив детей к Эрни и Элейн, – в подземке направлением в ЮХу.
Недавно приобретенные «Сетеффекцы», платя высшую на рынке аренду, уже горсть блистающих лет занимают разновидность итальянского палаццо, его чугунный фасад, прикидываясь известняком, сегодня призрачен в уличном свете. Похоже, все до единого в Переулке, как прошлые, так и нынешние, собираются к нему. Празднества слышны за кварталы до того, как к нему приблизишься. Звуковая дорожка толпы с сопрановыми бликами, басовые партии от музыки внутри, акцентированные потрескиваньем и искажениями большой громкости от портативных раций охранных копов.
Невозможно не заметить: сегодня вечером определенный упор на быстрорастворимую ностальгию. Здесь снова цветет полным цветом ирония девяностых, немного просроченная. Максин и Хорста проносит мимо вышибал в дверях в вихре псевдоирокезов, обесцветок и эмо-причесонов, копен и ежиков, стрижек японских принцесс, сдеров с шоферских кепонов Фон Датча, временных татух, болтающихся в губах чинариков, «рей-банов» эпохи «Матрицы», гавайских рубашек, в поле зрения единственных с воротником, если не считать Хорстову.
– Боже праведный, – восклицает он, – да тут, похоже, сплошной Киэкак. – Те, кто в пределах слышимости, слишком хиповы, чтобы сообщать ему, что в этом и смысл.
Хотя пузырь дот-комов, некогда бросающийся в глаза эллипсоид, теперь вянет ярко-розовым пшиком на дрожащем подбородке эпохи, и в нем, быть может, остался лишь мизер поверхностного дыханья, сегодня никаких средств не жалели. Тема сборища, официально – «1999», несет в себе более мрачный подтекст, Отрицание. Вскоре становится ясно, что сегодня все делают вид, что у них все еще прекраховые годы фантазии, танцуют в тени прошлогодней ужасной «проблемы 2 кило», теперь безопасно ушедшей в историю, однако, если верить этому всеобщему заблуждению, еще не вполне наступившей, а тут они все замерли стоп-кадром еще в моменте Золушки полночью тысячелетия, когда в следующую наносекунду компьютеры всего мира перестанут корректно приращивать год и повлекут за собой Апокалипсис. Что во время широко распространенного Синдрома Дефицита Внимания канает за ностальгию. Люди подоставали свои до-тысячелетние футболки из архивного пластика, в котором те лежали вхолостую, – «ГРЯДЕТ 2 КИЛО», «КАНУН АРМАГЕДДОНА», «МАШИНА ЛЮБВИ, СОВМЕСТИМАЯ С ПРОБЛЕМОЙ 2000», «Я ПЕРЕЖИЛ…» В решимости, как упорно побуждает их Принц, веселиться, как будто 1999-й.
