Ирвин Уэлш - Сексуальная жизнь сиамских близнецов
– Ах да, он же у тебя криминальные романы пишет, – смеется Лина, откинув голову назад и обнажив зубы в коронках, – наверно, до фига всего об этом знает, раз родил такую психбольную дочь с криминальными замашками!
– Слушай, Соренсон…
– Нет, ты меня послушай, Бреннан, блядь! Не надо себе врать, что ты меня тут спасаешь. – Она снова загремела цепью. – Ты свои проблемы реши сначала, блядь!
– Ты чуть не погибла от обжорства…
– И у тебя еще хватает наглости рассказывать мне про мои проблемы с матерью, – фыркает она. – Займись собой! Нормальный человек разве может такое вытворять?
– Иди в пизду!
– Слушай, свали отсюда, а. – Она отваливается на матрасе и включает пультом телевизор.
Я делаю глубокий выдох – не думала, что во мне может поместиться столько воздуха. Я все уговариваю себя, что это нормально, что из зависимого ребенка она превратилась в бунтующего подростка. Пробует на прочность границы дозволенного, и все это естественное течение выздоровления и возвращения к нормальному взрослому состоянию. Хочется отобрать у нее пульт и сказать суке коротконогой, что привилегии отменяются. Но тогда я просто опущусь до ее уровня, и все. Ничего, такое говно ко мне не липнет. Господи, наконец я выхожу от этой чокнутой дуры! Не люблю отступать, а Соренсон сидит на цепи и при этом еще пытается хамить! Сука, все-таки правду говорят: толстых действительно сложнее похитить[88], даже если они, как Соренсон, на диете!
Целую вечность искала парковку у «Билтмора»: все было заставлено прожорливыми джипами-мастодонтами. Подхожу к подсвеченной снизу башне, похожей на испанский собор или золотой дворец на фоне синюшного неба. Народу довольно много, и, кажется, они все пришли на отцовское мероприятие. Захожу в вестибюль. Я была тут пару раз на семинарах и презентациях, но все равно не перестаю поражаться этому зданию, огромным мраморным колоннам и аркам, дорогой плитке на полу, разным деталям из красного дерева, антикварной мебели и высоченным пальмам в огромных кадках. Пройдя холл насквозь, я оказываюсь на террасе, с которой видно пышный, освещенный фонарями сад, большой бассейн и дальше – поле для гольфа.
С отцом мы должны были встретиться у него в люксе, но я опоздала, поэтому пишу ему эсэмэску и иду сразу в зал, который постепенно заполняют зрители: седовласые обыватели, пенсионеры из домов престарелых, несколько аутичных на вид фанатов криминального чтива и, конечно, многочисленные шустрые старички – американские ирландцы, понаехавшие сюда из Массачусетса. Именно они – основная аудитория отца. Стоит жуткая вонь от дорогого одеколона и сигарного дыма.
Держу курс на бар. За последний месяц выпила, наверное, больше, чем в предыдущие десять лет, но надо взять бокал красного, чтобы успокоиться. Какой-то опухший старый алкаш, который выглядит, как Джон или Бобби Кеннеди, если бы те увернулись от проплаченных англосаксами-протестантами пуль[89], пялится на меня с какой-то блудливой радостью. Только я беру вино, пригласительный и сажусь на свое место – здравствуйте, блядь, – мне театрально машет Мона, подходит и шумно плюхается рядом:
– Приве-е-ет!
– Молодец, что пришла, – цежу я сквозь сжатые зубы.
– Я всегда ужасно стеснялась тебе признаться, что мне очень нравятся книги твоего отца. Я прямо слышу голоса его персонажей, как будто это ты говоришь, когда злая. Я ста-авлю ма-ашину на улице Бо-асста-ана[90].
Я пытаюсь улыбнуться, но чувствую, что лицо у меня все трещит, как смятая пачка чипсов: из-за занавеса под вежливые аплодисменты выходит отец. Его представляет какой-то мужик средних лет, похожий на профессора, но одетый, будто только что пришел с того гольф-поля. Отец выглядит подчеркнуто демократично в серой толстовке с надписью «Нью-Ингланд пэтриотз»[91]; он сбросил килограмм десять с момента, когда мы последний раз виделись, отрастил и слегка подкрасил волосы, сохранив, правда, стратегически важную седину на висках. Заметив меня в первых рядах, он в шутку отдает честь.
– Твой отец так хорошо выглядит, – говорит Мона. – Сколько ему лет?
– Пятьдесят восемь, – отвечаю я.
– Вау! Отлично сохранился! Наверно, нехорошо так говорить, но он вполне себе секси.
– Да ладно, нехорошо, просто неприлично и грубо, блядь! – рявкаю я и вижу, как она втягивает голову в плечи. Что, выкусила, тварь! С такой рожей, будто сожрала лаймовый пирог на тысячу калорий!
Я смутно слышу, как она что-то мямлит в свое оправдание, но на меня это уже не действует. Я чувствую только, что волосы встают дыбом по всему телу, а по коже бегут мурашки, потому что я вижу в зале Либа и мать! Они устраиваются впереди нас через пару рядов. Охуеть, глазам не верю! Они же только через десять дней должны вернуться!
Я просто не знаю, что делать: первый непреодолимый импульс – бежать отсюда прямо сейчас, и я уже приподнимаюсь, пока Мона что-то бубнит мне в ухо, но в этот момент мать оборачивается, замечает меня, улыбается и сразу смущается, видя нескрываемый ужас на моем лице. Я в панике, кожа ледяная, в голове только одна картинка: Соренсон на цепи. Времени на побег уже нет: мама с Либом идут к нам, и какие-то мужик с бабой, ворча, отсаживаются, чтобы их пустить. Я неуклюже знакомлю их с Моной, пытаясь справиться с волнением. В зале стало жутко жарко, я чувствую запах этих прогорклых старых тел вокруг нас; мама и Либ дружелюбно здороваются. К моему невероятному облегчению, они явно еще не были в квартире и не видели Лину. Пока.
Профессор подходит к микрофону, прокашливается, звук фонит, зал погружается в тишину.
– Добрый вечер, я рад приветствовать вас в отеле «Билтмор». Меня зовут Кеннет Гэри, я преподаю на кафедре английской литературы в Университете Майами.
В голове пробегает мысль: «Надо же, в Университете Майами есть кафедра английской литературы», – и в этот момент ко мне наклоняется Либ.
– Я тут ни при чем, Люси, – говорит он многозначительно. Я и забыла, какой он, в сущности, хороший мужик. Он старался быть мне нормальным отчимом, но я, видимо, так и не дала ему шанс.
– Я знаю, Либ, ничего страшного.
Мать качает головой и игриво толкает его, чтобы сел ровно, потом придвигается ближе ко мне.
– Нездоровое любопытство взяло верх, огуречик, – ухмыляется она. Тут ее лицо вдруг приобретает серьезный вид. – Как ты?
– Я… Я в порядке, почему вы вернулись? Что случилось? Примирительный круиз…
– Прошел лучше, чем мы думали, доча. – И она протягивает мне руку, показывая бриллиантовое кольцо. – Разрешите представиться: будущая миссис Либерман. Стану ею очень скоро.
– Поздравляю… – вздыхает Мона. – Какое краси-и-ивое…
– Так а что круиз-то? – слышу я собственный нервный голос: не сдержалась.
– Вчера вернулись. Решили сократить и обойтись без Южной Америки: сошли на Ямайке и прилетели в Майами, – говорит она, нахмуривая брови и глядя поверх очков. – С квартирой все в порядке?
– Да, конечно в порядке, – отвечаю я, сливая напряжение, и мы переключаем внимание на ведущего презентации.
– Том Бреннан возник практически ниоткуда и стал не только одним из самых популярных авторов детективных романов в Америке, но и одним из самых именитых современных литераторов вообще. – И он смотрит в зал чуть ли не с вызовом, а мать закатывает глаза. – Если рассматривать сегодняшний уровень так называемой криминальной литературы, – продолжает он, – я бы сказал, что настоящий криминал тут в том, что авторов этих произведений даже не рассматривают как кандидатов на такие престижные литературные награды, как, например, Пулицеровская премия…
Мать понижает голос и нагибается ко мне:
– Хорошо, потому что надо бы, чтоб ты присмотрела за ней еще месяц. Мы решили, что Карибское море свою порцию волшебства отработало, и дальше торчать там смысла не было, пора закрывать сделку, – говорит она, а Либ в этот момент ласково сжимает ей руку. – Завтра летим в Тель-Авив, – выдыхает она, снова показывая кольцо, – затягивать узелок.
– Поздравляю, – шепчу я.
– Как здорово. – Монин мерзкий высокочастотный писк заставляет людей перед нами обернуться.
– Это я предложил, – говорит Либ. – Никогда не был в Израиле. Хочу, чтобы мы поженились именно там.
– Каждый человек, доча, должен включить Иерусалим в список мест, обязательных для посещения. Чтобы не сказать, для посещения перед смертью, ибо Дебра Уилсон учит нас исключать из речи мрачную терминологию, – говорит мать, после чего откидывается на сиденье и начинает пристально рассматривать отца на сцене; они не были вместе в одном помещении лет, наверно, двадцать.
Отец старается не выглядеть слишком самодовольно, профессор продолжает расхваливать:
– …выдающийся человек, который прошел путь от борьбы с криминалом до создания криминальной литературы. Бостон автора и Бостон его непростого героя Мэтта Флинна предстают в романах так ярко благодаря его великолепному прозаическому стилю – простому для восприятия, но при этом строгому и хирургически точному…
