Кейт Хэмер - Девочка в красном пальто

Ее история начиналась словами: «В тот день, когда отец ушел, Кассандра так опечалилась, что пошла в сад и похоронила свою любимую куклу».

Я слушала во все уши, потому что эта девочка из истории была совсем как я. Я заметила, что мама поглядывает на меня время от времени, но не обращала на нее внимания, чтобы не отвлекаться. Закончив рассказ, писательница посмотрела в зал поверх красных очков и спросила:

– Может быть, у вас есть вопросы?

Молчание, а потом какая-то женщина сзади подняла руку и спросила:

– Откуда вы черпаете идеи для ваших рассказов?

Понятно, что она спросила не то чтобы из интереса, а просто из вежливости, потому что неловко ведь, когда все молчат. Но писательница все равно отвечает. Идеи, говорит она, приплывают сами собой, а откуда – она даже не знает. Возникают, как из тумана. Не очень понятное объяснение, но человек сказал правду, как мог.

Тут начали задавать вопросы дети:

– А почему вы назвали девочку Кассандрой?

– Что случилось с собачкой? Про нее говорится в начале рассказа, а куда она подевалась в конце?

Писательница улыбается от этих вопросов. Она говорит, что собачка никуда не подевалась, просто о ней больше ничего не говорится, но, возможно, это ее ошибка. Я удивляюсь, когда это слышу, потому что никогда не думала, что писатели могут делать ошибки. Потом она начинает перечислять, с кем можно поговорить, когда чувствуешь себя таким несчастным, как Кассандра – с учителем, с другом, ну и, конечно же, с бабушкой и дедушкой.

И тут я поднимаю руку.

Она сразу указывает на меня – я знала, что так и будет, потому что с самого начала она заинтересовалась мной. Она все время посматривала на меня, когда читала, а теперь наверно думает: вот я скажу что-то интересное и необычное.

– А я вообще никогда не видела своих дедушек и бабушек.

Она улыбнулась и наклонилась вперед, ей и вправду стало интересно.

– Почему, милая?

– Потому что папины родители умерли, а мама со своими не разговаривает с тех пор, как я родилась.

Мамины руки в зеленых рукавах обхватывают колени.

Но писательница все понимает, она сильнее наклоняется вперед и говорит:

– Как интересно! Я была уверена, что ты скажешь мне что-то необычное.

Все решают, что это конец встречи, и начинают расходиться.

– Тебе понравилось? – спрашивает мама.

Опять я киваю, и все, я не могу спокойно говорить после того, как вот так только что выступила перед всеми.

– Пойдем перекусим, Кармел. Ты, наверное, проголодалась. Я, по крайней мере, ужасно.

Я благодарна ей, потому что знаю – ей очень хочется спросить, не чувствовала ли я себя после того, как ушел папа, как эта девочка из рассказа, а я и правда чувствовала, но сейчас не хочу обсуждать это.

Мы покупаем по хот-догу и едим, сидя на холме, прямо на траве, и нам сверху прекрасно видно все: и шатры, и великанскую книгу, и толпу, и людей на ходулях, которые возвышаются над всеми головами. Какое-то время мы жуем, молчим, потом я снова смотрю вниз и спрашиваю:

– Что это там такое?

От земли подымается какой-то дым, из-за него у людей не видно ног.

– Похоже, надвигается туман с моря.

– А, а то я подумала, что это пожар.

– Нет, это старый добрый туман. И, погляди-ка, он добрался до нас! – Мама смеется, ее синие глаза вспыхивают ярко-ярко.

Я кладу в рот последний кусочек сосиски и сжимаю его зубами. Подумав, я решаю, что туман мне нравится. С ним все выглядит еще страньше, вот это мне и нравится.

– Мне здесь так нравится! – говорю я, потому что это правда и потому что я чувствую это прямо всем телом.

– Правда, солнышко? – Мама доела свой хот-дог и повернула лицо к солнцу. – Мне тоже.

Такой счастливой и красивой я ее никогда не видела.

Но потом она снова превращается в шпиона.

9

Сколько раз я уже вспоминала то, что случилось? Сколько раз еще буду вспоминать? Снова и снова я вижу это, как будто кинопленка перематывается в начало, и я опять смотрю тот же фильм.

После обеда народа стало столько, что не протолкнуться – детский фестиваль историй как магнитом притягивал родителей и их заскучавших в каникулы детей. Погода, которая с утра была прекрасной и выманила многих на природу, начала меняться к худшему. Солнце пыталось сопротивляться, но холодный туман добрался до нас, и все надели припасенные пальто и куртки. Я ощутила первые мурашки панического страха – а я-то надеялась, что это чувство не вернется. Кармел была все так же увлечена, ее захватили новые впечатления и извечная магия сказок. Мы бродили среди мам, которые толкали коляски, среди семейств, которые изучали свои программки, среди людей на ходулях, которые раздавали листовки и бутылки с водой. Я все время посматривала вниз, чтобы удостовериться в том, что красное пальто мелькает рядом.

Шум нарастал. Раздавался треск шутих, которых запускали, дым от них смешивался с ползущим туманом. Восторженные крики провожали гроздь желтых воздушных шаров, которая взмыла вверх и зависла в небе, словно бредовый, ненадежный заменитель солнца, занявший его место. Дым от ларька, где жарили бургеры, смешивался с мясным запахом от толпы, которая поедала их. Вспомнился школьный поход, когда учителя потеряли Кармел. Потом лабиринт, в котором она исчезла.

Я взяла ее за руку, но ее ладошка так и норовила выскользнуть, так что порой мне приходилось довольствоваться только одним пальцем. Не паникуй, говорила я себе, просто контролируй, чтобы она была рядом. Ей хочется показать, что она уже большая. Вдруг красное пальто исчезло – его загородила толстая тетка, которая, похоже, вообще не ощущала холода: толстые руки торчали из коротких рукавов розовой футболки и тряслись, как желе, на гигантской груди блестели серебристые звезды. Она наклонилась и ткнула воздушный шарик на палочке в детскую коляску: «Держи и немедленно заткнись». Тут снова показалось красное пальто Кармел, и я перевела дух. Я потянулась, чтобы схватить ее за руку, но тут между нами вклинился мужчина в свитере с узорами, на плечах он держал девочку в розовых ботинках и спрашивал у нее:

– Ты видишь медведя? Видишь медведя?

Потом на меня посыпались какие-то бумажки.

Я вновь увидела Кармел, смахнула бумажки на затоптанную землю, нащупала ее руку и сжала изо всех сил. Туман все плотнее обволакивал нас своей кисеей.

– Главное, не отпускай мою руку! – крикнула я.

От спокойствия, которое я испытала в поезде, не осталось и следа. Конечно, все забылось бы, если бы тот день не врезался в память навсегда. Забылась бы и моя паника – один из кирпичиков, которые час за часом складывались в событие, и теперь это событие заслонило собой все, вместо того чтобы давным-давно рассыпаться в пыль. Я этого не хотела, но, наверное, мой голос прозвучал слишком строго – не отрицаю, такое вполне возможно. И теперь меня тревожит самая страшная мысль – она стучит, как поезд, идущий без остановок.

Эта мысль: «Я сама виновата? Я сама виновата? Я сама виновата? Я сама виновата? Я сама виновата? Я сама виновата? Я сама виновата? Я сама виновата?»

10

Мамин голос становится резким и холодным, как туман. Мы идем на другой конец поля, где стоит большущий шатер – в нем продают книги. Туман заходит в шатер вместе с нами, он похож на дым. Вдобавок начинается дождик – такой, когда намокаешь сразу, поэтому все забиваются в шатер. В нем мамин голос лучше слышно, чем снаружи, она говорит:

– Кармел, стой на месте. Стой так, чтобы я тебя видела. Я тебя уже несколько раз теряла из виду.

А я ничего такого не делаю – просто хожу, чтобы рассмотреть книжки.

Столы завалены книгами, целые горы книг, и она покупает мне парочку. Когда она расплачивается, я оборачиваюсь и утыкаюсь носом в живот какого-то мужчины. Смотрю наверх – это тот самый мужчина из моего рисунка. Он высокий и весь какой-то «старинный», что ли, мне трудно это объяснить. Нет, у него нет на голове шляпы-цилиндра и длинных волос тоже нет, но все равно он не такой, как все остальные, он как будто пришел из прошлого. На нем белая отглаженная рубашка без воротника и черный грубый костюм. Я улыбаюсь ему, но он уже ушел.

Я снова поворачиваюсь к маме, она как раз берет пакет с книжками у продавщицы.

Даже тут, в шатре, она хочет держать меня за руку, крепко-крепко, не выпуская ни на секунду. Ну, немножко я могу потерпеть, а если мне нужно остановиться у стола и взять книжку, рассмотреть? Ведь это же бесит ужасно.

– Посмотри, посмотри туда! – Я показываю в сторону.

Там висят на ниточках кукольные рыцари на лошадях и сами собой движутся и подпрыгивают. Я хочу подойти поближе к ним и рассмотреть, как они устроены.

Она меня даже не слышит, рука у нее потная и скользкая, я растопыриваю свою ладонь, как клешню, чтобы ей было труднее меня удержать.

– Если ты не будешь держаться за руку, мы сейчас же отправимся домой, – говорит она противным строгим голосом, и я начинаю сердиться на нее за то, что она портит такой прекрасный день. Но я стараюсь не злиться, а объяснить: