Джесс Уолтер - Великолепные руины
– Мы сюда стаскиваем то, что люди в комиссионки сдают или на помойку выбрасывают, – поясняет Кит, который пришел сразу следом за ними.
Волосы на его голове торчат, точно иглы у ежа, на губе, шее, ноздрях блестят тяжелые железные сережки, Клэр на них даже смотреть больно. Ну и конечно, в ушах еще по паре огромных пиратских колец. Кит рассказывает, что он тоже в театре играет, а еще сочиняет стихи, рисует и немножко снимает видеоролики. Интересно, это все? Может, он вдобавок скульптуры из песка лепит или танцором подрабатывает?
– Ролики делаешь? – Дин заинтересованно смотрит на парня. – А камера у тебя с собой?
– А как же! Я снимаю документальный фильм о своей жизни.
Паскаль оглядывается, но среди гостей Ди не видно. Он поворачивается к Шейну, но тот расстроенно смотрит на экран телефона. «До тебя только сейчас дошло? Пошел ты в жопу!» – пишет Сандра.
Кит решает, что гости озираются по сторонам, потому что им тут нравится. Он пускается в пояснения. Дизайн придумал ветеран вьетнамской войны, об этом чуваке месяц назад даже в журнале писали.
– Идея в том, чтобы совместить старые и новые элементы, не отказываться от того, что кажется нам «прошлым веком», а позволить ему трансформироваться в нечто совершенно новое, обрести вторую молодость. Кому нужны две старые хоккейные клюшки? Но сделай из них кресло – и тогда это уже искусство.
– Здесь просто замечательно, – серьезно говорит Майкл.
Актеры пока не приходили. Человек пятнадцать уже собралось, но это все хипстеры в темных очках. Они тихонько переговариваются, иногда смеются и с любопытством разглядывают членов экспедиции. Клэр эта публика знакома. Точь-в-точь такую же, ну разве только чуть порафинированней, встретишь на любом банкете после премьеры. Народу тут поменьше, а в остальном – разницы никакой. Посреди комнаты стоит стол, сделанный из старой железной двери от грузового лифта. На столе закуски и вино. Рядом экскаваторный ковш, в нем охлаждаются на льду бутылки пива. Слава богу, хоть туалет оказался туалетом, а не, скажем, старой моторной лодкой.
Наконец начинают подтягиваться актеры и служащие театра. Весть о том, что на банкет пришел сам великий Майкл Дин, распространяется быстро, и те, кому особенно невтерпеж, уже начинают его окучивать: рассказывать, как снимались в малобюджетных фильмах вместе с Антонио Бандерасом или Джоном Траволтой. Все присутствующие – люди искусства: мастера граффити, артисты, музыканты, балеруны, писатели, скульпторы. Как им всем хватает места и заработка в Сэндпойнте – непонятно. Даже учителя и юристы в свободное от работы время играют в любительских постановках или рок-группах, а то и вовсе фигуры изо льда вырезают. Майклу публика очень нравится. Клэр с изумлением замечает, что ему и правда все тут интересно. И что у него в руках уже третий бокал с вином, хотя обычно он почти не пьет.
К Дину подходит немолодая морщинистая женщина в ярком летнем платье, явно большая любительница позагорать. Она касается лба Майкла и вскрикивает:
– Боже мой! Как мне нравится ваше лицо!
Женщина называет себя Фантомом, она скульптор, делает фигурки из мыла, а потом продает их на ярмарках и фестивалях.
– Я бы с удовольствием на них взглянул, – говорит Майкл. – Скажите, а здесь что же, все художники?
– Ужас, да? – отвечает Фантом, копаясь в безразмерной сумке. – Никакого спасу от них нет!
Майкл вертит в руках фигурку из мыла, а остальные члены экспедиции потихоньку закипают. Паскаль нервно смотрит на дверь. Расстроенный ответом бывшей жены, Шейн налегает на виски. Клэр спрашивает Кита о пьесе.
– Клевая, правда? – говорит он. – Дебра в основном детские спектакли ставит, мюзиклы, рождественские сказки – лишь бы вытащить туристов с горных трасс на пару часов. А раз в год они с Лидией забабахивают чего-нибудь посерьезнее. Ее потом попечители с говном съедают, особенно те, которые шибко верующие, но такой уговор был с самого начала. Типа, давай ты нам туристов будешь заманивать, а за это раз в год ставь что хочешь. Так что они терпят.
На банкет подтянулись уже все актеры и технический персонал, не хватает только Пата и Лидии. Клэр знакомится с Шеннон, актрисой, исполнявшей роль Марлы и Уми.
– А вы, значит, из… – Шеннон сглатывает, с трудом выговаривая священное слово, – Голливуда? – Она аж моргает от волнения. – И каково это, там работать?
Клэр выпила уже два бокала вина, к тому же устала за последние двое суток. Она не сразу соображает, что ответить. И правда, каково это? Ну мечтала-то она точно о другом. А может, это и ничего. Мы хотим того, чего хотим. Дома она совсем извелась, представляя, какие возможности упускает. А того, что у нее есть, и не замечала вовсе. Она оглядывает квартиру, островок сумасшедших художников посреди огромного горного озера. Майкл раздает визитки направо и налево, увлеченно болтая с актерами и художниками и что-то даже им обещая. Паскаль не отрывает взгляда от двери, он ждет женщину, которую не видел пятьдесят лет. В дупель пьяный Шейн закатывает рукав, показывает потрясенному Киту свою татуировку и объясняет, что она значит. Клэр вдруг понимает, что Пат Бендер, Лидия и Дебра не придут.
– Что? А, ну так все правильно, – отвечает ей Кит. – Они никогда на банкеты не ходят. Пату сюда нельзя. Ты что, столько бухла и травы кругом!
– А где их найти? – спрашивает Майкл.
– Они, скорее всего, к Ди отмокать поехали. У нее домик в горах.
Дин хватает Кита за рукав:
– Отвезешь?
– Может, до утра подождем? – Клэр пытается удержать начальника.
– Нет, – отвечает предводитель опьяненной надеждой экспедиции. Он оглядывается на Паскаля. – Пятьдесят лет прошло. Сколько можно ждать?
19. Реквием
Апрель 1962
Порто-Верньона, Италия
Паскаль проснулся затемно и посмотрел на часы. Полпятого. Слышно было, как рыбаки готовятся выйти в море, разговаривают, тащат лодки к воде. Он быстро оделся и побежал на берег. В предрассветной полумгле Томассо-Коммунист аккуратно раскладывал рыболовные снасти.
– Ты чего это? – спросил Томассо. – Рано же еще.
Паскаль попросил отвезти его в Ла-Специю после рыбалки. Сегодня ведь похороны мамы.
– Ну конечно, – ответил Томассо. – Я часа три-четыре порыбачу, а потом вернусь и отвезу тебя. Лады?
– Спасибо большое!
Томассо приподнял кепку, сел в лодку и потянул за веревку. Мотор чихнул и завелся. Паскаль постоял еще немного, глядя, как подпрыгивают на волнах старые моторки.
Потом он вернулся к себе и лег досыпать, но сон не шел. Юноша лежал и думал о Ди Морей, о том, что ее кровать находится прямо над ним. Родители иногда возили его отдыхать в Кьявари. Как-то раз он копался в песочке и вдруг увидел красивую молодую женщину, устроившуюся позагорать на полотенце. Кожа ее блестела. Паскаль глаз не мог от нее отвести. Наконец девушка собралась и ушла, на прощанье помахав ему рукой. Но юный Паскаль был так заворожен ее красотой, что даже не смог помахать в ответ. Из сумки девушки что-то выпало. Паскаль подбежал и поднял кольцо с красным камушком. Он держал его на ладошке, а девушка уходила все дальше. Паскаль оглянулся. Мама смотрела на него и ждала, как он поступит.
– Синьора! – закричал мальчик и помчался вслед за девушкой.
Она остановилась, поблагодарила его, погладила по голове и дала монетку, пятьдесят лир.
Паскаль вернулся, и мама сказала:
– Я очень надеюсь, что ты бы все равно за ней побежал, даже если бы я на тебя не смотрела.
Паскаль не понял, что она имела в виду.
– Иногда, – сказала ему мама, – то, что хочется, и то, что надо, – это не одно и то же. Чем меньше между ними расстояние, тем счастливее наша жизнь.
Паскаль не стал объяснять маме, почему замешкался. Мальчик был уверен, что, если он даст девушке кольцо, ему придется на ней жениться и уехать от родителей. Тогда этот разговор о благих намерениях вылетел из его семилетней головы почти мгновенно, а вот сейчас вдруг вспомнился. Насколько проще была бы его жизнь, если бы «хочется» и «надо» совпадали!
Солнце встало, а вместе с ним поднялся и Паскаль. Он умылся, надел жесткий старый костюм. Тетя Валерия сидела на кухне, в своем любимом кресле.
– Я не пойду на отпевание, – сказала она. – Как я в глаза священнику буду смотреть?
Паскаль ответил, что прекрасно все понимает, и вышел на крыльцо покурить. Без рыбаков деревня казалась совсем пустой, только кошки гуляли по площади. В воздухе еще висела утренняя дымка, безжизненные волны накатывали на берег.
На лестнице раздались шаги. Как долго он мечтал о постояльцах из Америки, а вот теперь в его гостинице их сразу двое. Шаги были тяжелыми, мужскими. Алвис вышел на крыльцо и закурил трубку, потянулся, наклоняя голову вправо и влево, потер синяк под глазом.
– Да, боец из меня теперь тот еще, – сказал он.
– Больно? – спросил Паскаль.
– Больше всего пострадало самолюбие. – Он выпустил облачко дыма. – Смешно, раньше я сюда приезжал, потому что здесь тихо. Думал, что спрячусь от мира и тогда смогу писать. Да, с тишиной нынче как-то не сложилось, а, Паскаль?
