Диана Чемберлен - Ребенок на заказ, или Признания акушерки

– Твой ребенок умер. – Ее голова лежала у меня на плече. Ее дыхание овевало мою шею.

Я знала, что когда-нибудь этот ребенок-призрак войдет в мое сердце, но пока его там не было.

– Я не думаю об этом ребенке, – сказала я. – Я думаю о тебе.

– Могу я присутствовать при твоем разговоре с Анной? Позволь мне, пожалуйста!

Легко было Йену сказать: «Забери ее и уезжай». Легко мне было думать, что я так и сделаю, пока я не оказалась в палате, где «Анна Найтли» превратилась из просто имени в женщину. Женщину-мать.

Я теснее прижала к себе Грейс. Я понимала, что она боится, как бы Анна не убедила меня отдать ее ей без борьбы. Почему именно сегодня я так хорошо понимала свою дочь? А может быть, я всегда ее понимала?

– Да, – согласилась я. – Поскольку речь пойдет о тебе, ты можешь быть с нами.

56

Анна

Эта женщина, Тара, захотела, чтобы Грейс была с нами, когда мы с ней уселись в маленькой комнате. Я считала, что ей было бы лучше не присутствовать. Она могла бы остаться с Хейли, пока мы разговаривали, но Тара и Грейс составляли единство. Двое против одной. Хорошо, сказала я себе. Так и должно быть. Если бы Грейс оказалась моей Лили, я бы хотела, чтобы она жила в такой семье, где бы ее любили и защищали. И все же Грейс казалась такой хрупкой, что я не была уверена, следует ли ей быть свидетельницей нашего разговора. Но опять-таки, не мне было решать.

Грейс была больше похожа на Тару, чем на меня, это несомненно, но, откровенно говоря, она не была особенно похожа ни на одну из нас. Они с Тарой сидели рядом на диванчике, держась за руки. Волосы у обеих были, наверно, каштановыми под осветленными прядями, и у обеих были карие глаза, но черты лица заметно отличались. Я невольно их сравнивала, их носы, очертания губ, изгиб бровей.

У меня не было никакого чувства к Грейс, только как к возможному донору для Хейли, и меня это огорчало. Я никогда не ожидала, что так равнодушно отнесусь к появлению моей потерянной дочери.

– Я не понимаю, как это все случилось, – начала Тара. – Вы жили в Уилмингтоне?

– Последние пару часов я задавала себе тот же вопрос, – призналась я. – Нет, я жила здесь, но я была разъездным агентом фармацевтической фирмы и часто ездила в Уилмингтон. – Я начала вспоминать. Мне было необходимо выяснить все это для себя самой. – В мою последнюю поездку туда я была беременна уже тридцать пять недель. Брайан, мой муж, служил в это время за границей. Когда я была в Уилмингтоне, у меня начались преждевременные роды, и я родила Лили там. Она весила шесть фунтов и три унции и была вполне здорова. Но у меня были проблемы с давлением, и через несколько часов после рождения Лили у меня случился инсульт, и я впала в кому.

– О, боже мой! – ахнула Тара.

– Меня перевезли в Дьюк, – сказала я. – Брайан был еще в Сомали, пытаясь получить разрешение на приезд домой, но я, конечно, ничего об этом не знала и не имела представления о происходящем. Когда Брайан вернулся, он остановился в отеле неподалеку от Дьюка. Я полагаю, это было для него тяжелое время. – Я редко думала о том, как невероятно тяжело было в тот момент ему. – Мы жили в Александрии. Наш новорожденный ребенок был в Уилмингтоне, а я находилась в коме в Дьюке. Он позвонил в роддом в Уилмингтоне, чтобы узнать о Лили, и ему сказали, что ее там нет. Что ее, наверно, перевезли вместе со мной. Брайан попытался найти службу «Скорой помощи», которая транспортировала меня, но никаких сведений о том, что ребенок был со мной, у них не было. Она, – я взглянула на Грейс, – …она исчезла вместе со свидетельством о ее рождении. Брайан не знал фамилию принимавшей ее акушерки. Было невозможно в чем-либо разобраться. Я находилась в коме чуть более двух недель. Особого ущерба от инсульта я не понесла, слава богу. Только левая сторона стала малоподвижной. Немного пострадали зрение и речь. У меня до сих пор плохо работает левая рука. – Я сжала и разжала пальцы. – Я временно утратила память. Фамилии врачей я не помнила. Единственное, что я помнила, это то, что у меня красавица-дочка и я хотела ее вернуть.

– Мне очень жаль, – произнесла Тара, но я увидела, как она стиснула руку Грейс, словно не собиралась ее отпускать.

– Когда я настолько поправилась, чтобы путешествовать, – продолжала я, – мы поехали в Уилмингтон. Лили к тому времени должно было исполниться семь недель. Мы боялись, что кто-нибудь мог подумать, что мать оставила Лили – на самом деле именно это и произошло, – и ее отдали в приемную семью. Мы начали поиски в приемных семьях.

– Ужасно, – вздохнула Тара, все еще сжимая руку Грейс.

– Я видела письмо, которое мне написала ваша акушерка, – сказала я. – Я… мне трудно было это принять. Вы знали что-нибудь?

– Ничего, – ответила Тара. – Ноэль недавно умерла… – Она взглянула на Грейс. – Ты ей рассказала?

Грейс кивнула.

– Она покончила самоубийством, и мои друзья и я нашли это письмо и начали искать Анну, которой оно было адресовано. Наконец, мы вычислили вас, но мы не знали, чьего ребенка она… чей ребенок умер. Нам никогда и в голову не приходило, что это мог быть мой ребенок.

– Вы видели вашего ребенка… я хочу сказать, вы бы заметили, что он выглядит по-другому?

– Она родилась поздно ночью, и роды у меня были тяжелые. Когда Ноэль принесла мне ее утром, я полагаю, что она уже… совершила подмену, потому что ребенок этот был определенно Грейс.

– Я не очень высокого мнения о вашей акушерке, – сказала я.

– Она совершила ужасный поступок, – согласилась Тара. – Но мне трудно судить, каким она была человеком.

– Расскажи ей о детской программе, – тихо подсказала Грейс.

– А не хочешь ли ты ей рассказать? Ты имела к этому больше отношения, чем я.

– Она основала организацию помощи детям… брошенным, бедным и больным, – сказала Грейс. – Она получила за это награду от губернатора, но не приняла ее.

Я не смотрела на нее, пока она говорила. Я боялась проникнуться симпатией к ней. Я смотрела на Тару.

– Может быть, поэтому, – я сделала жест рукой, включающий всех нас, – поэтому она чувствовала, что не заслуживает награды.

– Может быть, – согласилась Тара. – Я думаю, нам нужен тест ДНК, – сказала она. – И полагаю, что нам обеим нужна помощь юриста. Я не имею в виду возможность какой-то конфликтной ситуации, но…

– Я вполне согласна, – кивнула я. – Нам нужно понять, в каком мы положении. Но я уже объяснила Грейс о необходимости найти донора для Хейли. Она очень больна. Она… смертельно больна. И Грейс согласилась…

– Грейс не знала, на что она соглашается, Анна, – возразила Тара. – Простите, но с этим надо притормозить. Давайте не будем спешить. Мой адвокат свяжется с вашим, и мы увидим, когда они порекомендуют провести тест ДНК. А потом посмотрим, что делать дальше.

Мне хотелось вскочить и загородить собой дверь.

– В нормальной обстановке это было бы правильное решение, – сказала я. Не плачь, только не плачь, твердила я себе. Тару расстрогать трудно, и единственное, что я усвоила за свою деловую жизнь, это необходимость сохранять хладнокровие. Но я не могла скрыть дрожь в голосе.

– Пожалуйста, поймите, Тара, я не знаю, Грейс – это Лили или нет. – Я посмотрела на Грейс. – Прости, что я говорю о тебе в третьем лице. Я ничего не знаю, но что, если она – Лили? И что если она – подходящий донор для Хейли? И что, если мы обнаружим это слишком поздно? Мы до сих пор не нашли донора, а у сестры один шанс из четырех оказаться подходящим донором.

Тара покачала головой.

– Вы слишком много от нее требуете, – сказала она. – С этим решением придется подождать.

– Я хочу сделать это, – вмешалась Грейс. – Я должна.

– Нет, ты не должна, детка. Ты ничего не должна делать.

– Я хочу, – повторила она.

Ну позволь же ей, подумала я.

Я увидела, что Тара слабеет. Юрист, я уверена, порекомендовал бы подождать, но здесь ситуация была совсем другая. Две матери и две дочери.

– Хорошо, – сказала Тара. – Если ты уверена.

57

Эмерсон

Мороженое у Дженни превратилось в кофейного цвета жижу, в которой она болтала ложкой. Мой салат так и остался нетронутым. Мы сидели в кафетерии у окна, в окружении врачей, сестер и посетителей, но мы с Дженни были как бы в своем собственном замкнутом пространстве.

Может быть, нам следовало пойти с Тарой в палату. Я убеждала себя, что, предоставив им возможность поговорить наедине, я поступила правильно. И так это, должно быть, достаточно сложно, а присутствие нас двоих еще больше осложнило бы ситуацию. Но я была рада, что Тара не захотела, чтобы мы пошли с ней. Я бы не вынесла ее переживаний. Я чувствовала себя виноватой. Виноватой в том, что я не сказала ей сразу, как только заподозрила, что Грейс была дочерью Анны Найтли. Виноватой в том, что моя дочь рассказала все Грейс. А теперь я терзалась мыслью о том, как должна в настоящую минуту чувствовать себя Тара.

Я могла представить себе разговор между Тарой и Анной Найтли. Двух матерей, борющихся за свою дочь. Конечно, Грейс навсегда останется дочерью Тары. Иначе просто не могло быть. И все-таки ребенка Анны украли. Разве не имела она права требовать вернуть ей хотя бы часть жизни этого ребенка?