Дэвид Бейкер - Обольщение Евы Фольк
Старик, нервно вертя. В руках свою кепку, огляделся по сторонам. Его товарищи кивали головами.
— Да, мсье, последовали бы.
— И почему же?
— Потому что львы нас не тронули бы, — ответил старик, потупившись в землю.
Брови фон Шауэра удивленно взметнулись вверх. Стараясь не выдать своего недоумения, он сцепил руки у себя за спиной.
— Я понимаю, но…
Вдруг рядом загремели выстрелы. Несколько пуль, просвистев мимо немцев, с визгом срикошетили от стен домов и мостовой, и одна из них зацепила какого-то французского старика в передней шеренге. Община в панике бросилась врассыпную. Стрельба не утихала. Андреас, развернувшись, крикнул своим опешившим солдатам:
— За укрытия! Все за укрытия!
Лейтенант, разрядив обойму в магазинную витрину, за которой мелькнул ружейный ствол, приказал Андреасу прикрыть его со стороны аллеи.
— Они там! И еще на крыше! Я насчитал шестерых.
Андреас бросился со своим отрядом в сторону аллеи. Один из его солдат, вскрикнув, упал, раненный в ногу. Еще одному пуля попала в грудь, и он, охнув, тяжело рухнул на бок.
— Бауэр, вызови по радио подмогу! — крикнул фон Шауэр, залегший за одной из высоких клумб.
Под прикрытием припаркованных на обочине машин Андреас бросился к их армейскому грузовику, оснащенному радиостанцией. У него за спиной с визгом рикошетили пули.
Выскочив из-за дерева, один из партизан открыл по Андреасу огонь. Он ответил короткой очередью из своего «Шмайсера». Француз упал. Разрядив магазин в еще одну мелькнувшую между деревьями фигуру, Андреас подбежал к кабине грузовика и схватился за ручку. Он уже был готов открыть дверцу, как вдруг все потонуло в оглушительном взрыве.
* * *Ева печально смотрела в окно на серое октябрьское небо. От реки поднимался густой туман, а восточный ветер нагонял дождевые облака.
— Ненавижу эту войну, — сказала Ева, вытирая носовым платком слезы. — И ненавижу одиночество.
— Лучше быть самой, чем рядом с Вольфом.
— Зря я разозлила его на станции.
Линди подняла с пола хныкающую дочь.
— Ева, ну не говори ты ерунды! Он ударил тебя после всех своих извинений, подарков и цветов. Как ему вообще можно доверять? Когда ты уже прозреешь?
— Он хотел поцеловать меня на прощание, а я еще не отошла от смерти Германа…
— В том-то и дело, что ребенка оплакивала ты одна, а Вольфу было наплевать.
— Но все равно он заслуживал хотя бы поцелуя на прощание. Вольф сказал, что, возможно, мы уже не увидимся, и он был прав. Их часто бомбардируют. Наверное, его переведут на Балканы. Я должна была поцеловать его. Я же — его жена.
Ева в очередной раз сама себе напомнила о величайшей ошибке в своей жизни. Она действительно была женой Вольфа, и ей следовало вести себя подобающе.
Линди покачала головой.
— Ну а Бибер?
Ганс пытался обуздать Вольфа на перроне, но тот ударом в лицо сбил старика с ног. Ева прикусила губу.
— Послушай, так больше продолжаться не может. Ты должна что-то предпринять, — сказала Линди.
— Но что? — Ева закрыла лицо руками. — Может, мне вернуться к себе домой? По крайней мере, пока не закончится война. Может, хоть тогда Вольф образумится.
— Ах, Ева, ну о чем ты говоришь! Вольф не может образумиться! — воскликнула Линди. Она уже полностью разуверилась в Вольфе. — От твоего дяди Руди что-нибудь слышно?
— Я получила от него письмо пару дней назад. Он написал, что в тот день, когда пришло мое письмо, его не было в стране. Он сейчас очень занят.
Руди за последние несколько лет стал очень состоятельным. Нацистское правительство, конфисковав компанию «Розенштайн Тинте», передало ее под управление дяди Евы под новым названием «Тинте Европа». Теперь Рудольф фон Ландек поставлял чернила, бумагу и печатную продукцию в большую часть оккупированной немцами Европы.
— Ты ему объяснила свою ситуацию?
— Да. Надеюсь, Вольф об этом никогда не узнает.
— Руди сможет защитить тебя от Вольфа, если захочет Насколько я понимаю, он сейчас — очень влиятельный.
— Да. Мама говорит, он сотрудничает с Абвером.
— Лично мне было бы страшно работать шпионом. А что он еще написал?
— Он только сказал, что постарается как можно скорее встретиться со мной и обговорить сложившуюся ситуацию.
В этот момент кто-то постучал в парадную дверь. Открыв, Ева увидела на пороге Ганса Бибера и Оскара Оффенбахера. При виде их мрачных лиц ее сердце забилось быстрее. Они явно принесли дурные вести.
— Заходите.
Войдя в гостиную, Ганс и Оскар сели в кресла. На носу Бибера еще был заметен кровоподтек от удара, который Вольф Нанес ему три недели назад.
— Кофе? Пива?
— Нет, нет, дорогая, — сказал Ганс, снимая свою фуражку. — Ева, я получил из Вермахта телеграмму об Андреасе. — Ева испуганно посмотрела на Ганса. — Нет, нет, он жив, — успокоил он ее.
Ева облегченно вздохнула.
— Что с ним?
Ганс передал Еве небольшой конверт. Достав письмо, она быстро пробежала глазами его содержимое.
— Он в больнице?
Бибер кивнул.
— Я связался по телефону с врачом. Он говорит, что у Андреаса сильный ушиб мозга и множественные осколочные ранения.
Мысли вихрем проносились в голове у Евы. Ей ужасно хотелось оказаться рядом с Андреасом, положить его голову себе на колени, кормить его, перевязывать его раны… Ее размышления прервал Оскар.
— Сын одного из моих работников служит с Андреасом в одном батальоне. Он написал, что Андреас — очень храбрый солдат.
Ева кивнула. Она никогда не сомневалась в храбрости Андреаса. Только теперь Ева начала понимать, насколько его тихая смелость привлекательнее бравады ее мужа.
— Я скажу отцу. Он попросит старейшин молиться об Андреасе.
— Он уже попросил, — сказал Ганс. — Я заехал к нему по дороге сюда. Видела бы ты, как он бросился к телефону.
* * *Запись в дневнике от 18 января 1941 года:
Сегодня мне исполнилось 25 лет, но я чувствую себя намного старше. Я уже начала беспокоиться, что опять беременна, но, к счастью, тревога оказалась ложной. Наверное, мне должно быть стыдно за такие мысли, но я не хочу, чтобы Вольф был отцом. По крайней мере, — не до окончания войны. Пусть вначале образумится.
От Вольфа пришло письмо к Рождеству. Он спросил, как себя чувствует Бибер, и попросил передать Гансу, что он не хотел обижать его. Когда я сказала об этом Биберу, он только покачал головой.
Я рада, что Вольф не приехал на Рождество. Надеюсь, он вообще никогда не приедет, хотя мне и стыдно за это. Я стараюсь вообще не думать о Вольфе.
Вчера я осознала, насколько иронично, что меня наполнил любовью именно мой «расово непригодный» Герман. Он был для меня настоящим благословением — единственным, ради кого я могла бы жить.
Сегодня я, наконец-то, спросила у папы, могу ли я вернуться домой. Он ответил, что мне не следует этого делать, потому что я — замужняя женщина, а не девочка. Мне это показалось обидным.
Мои дни проходят в скуке, и мне так одиноко. Поездки на работу так однообразны! Эти поезда всегда наполнены разговорами о войне. На работе я только тем и занимаюсь, что печатаю на машинке. Клемпнер постоянно шушукается и проводит много собраний у себя в кабинете. Я вижу, что у него сильно напряжены нервы, а со времени смерти Германа он стал избегать общения со мной.
У Линди много хлопот по дому, и я по возможности стараюсь помогать ей. Она практически не снимает медаль немецкой матери. Я рада за нее, но мне немного тяжело видеть это напоминание о моей бездетности. Линди сильно беспокоится, что Гюнтера заберут в армию.
Мне нравится жена нашего нового почтальона, Кэтхен Финк. Ее муж потерял руку во время боев во Франции. Они — католики из Трира, и у них — один ребенок. Кэтхен — примерно моя ровесница. Она несколько раз заходила ко мне на кофе и дважды приглашала меня к себе в гости. Она сильно ненавидит евреев…
Кто-то постучал в дверь. Ева, оторвавшись от дневника, пошла открывать. Ее ждала приятная неожиданность.
— С Днем рождения!
— Дядя Руди! — радостно воскликнула Ева. — Вот так сюрприз!
— Извини, что так поздно, но у моей машины спустило колесо в Лимбурге. Я едва насмерть не замерз, пока поменял его.
— Да что же вы стоите на пороге! Проходите! Давайте пальто и шляпу. Жаль, что вы пропустили нашу семейную вечеринку. Хотите кофе? Мама испекла чудесный торт с вишнями.
— Еще спрашиваешь! — весело воскликнул Руди.
Отряхнув снег со своих шерстяных брюк, он потопал ногами. Повесив его пальто и шляпу в шкаф, Ева поспешила на кухню. Когда она вернулась, неся в руках серебряный поднос с тортом и кофе, дядя Руди уже удобно расположился в мягком кресле.
