Диана Чемберлен - Ребенок на заказ, или Признания акушерки
Эмерсон оторвала взгляд от дороги, чтобы посмотреть на меня.
– Что происходит? – спросила она.
– Она может умереть, – возразила Грейс. Но я знала этот ее голос. Она боялась. Она хотела, чтобы я не давала разрешения. Чтобы я ее защитила. Я знала свою дочь лучше, чем представляла себе.
– Я приеду через… сколько нам еще ехать? – спросила я Эмерсон.
– Мы уже близко, – ответила Эмерсон. – Все зависит от этих чертовых пробок.
– Через несколько минут, – сказала я Грейс. – Я приеду через несколько минут.
– Мама? Я не знаю, что делать.
Глаза у меня наполнились слезами.
– Я обо всем позабочусь, Грейс. Мы все решим вместе.
Я не хотела, чтобы она отключалась, но связь прервалась, прежде чем я успела сказать еще хоть одно слово.
– Что происходит? – Дженни наклонилась ко мне с заднего сиденья.
– Похоже, дочь Анны Найтли нуждается в пересадке костного мозга, и они хотят тестировать Грейс как возможного донора.
– Ты шутишь! – ахнула Эмерсон. – Что за бессердечные люди!
– Вы хотите сказать, что Грейс появилась, и они усматривают в ней не личность, а набор клеток? – спросила Дженни. – Поезжай быстрее, мама!
– Никто не тронет ее без моего разрешения, так что не беспокойся, – сказала я.
Зазвонил мой телефон, и я увидела на дисплее номер Йена.
– Йен! – закричала я.
– Тара, прости, но я…
– Я ужасно зла на тебя, но ты только помоги мне, хорошо?
– Эта Найтли, – сказал он. – Не говори с ней, Тара. Забери Грейс и уезжай. Пусть ее юрист свяжется со мной, а там посмотрим. Я позвоню кое-кому в полиции Уилмингтона. Сейчас ты просто должна убедиться, что Грейс в безопасности.
«Забери Грейс и уезжай».
– Хорошо, – кивнула я.
– Прости. Я знаю, ты должно быть…
– Я не хочу дольше занимать линию, вдруг мне снова позвонит Грейс, – оборвала я.
– Ладно, поговорим позже.
Я вытерла рукой лоб. Пот лил с меня градом.
– Он велел забрать Грейс и уезжать, – сказала я, как будто это изначально был мой собственный план. Я вспомнила, как говорила по телефону Грейс. – Она, наверно, очень напугана, – добавила я и повернулась к Дженни: – Что я сделала не так, Дженни? – Моя уязвимость выплеснулась наружу. – Почему я никак не могу стать ближе к ней?
– Типичные нелады родителей с детьми, – мягко сказала Эм.
– Нет, не в этом дело, – возразила я.
– Именно в этом, – настаивала Эмерсон.
Я не сводила глаз с Дженни.
– У тебя с мамой отношения лучше, чем у Грейс со мной, – сказала я. – Я это знаю. Где-то я что-то напортила.
– Не думаю, чтобы вы что-то напортили. Просто Грейс интроверт. Она воспринимает все глубже, чем другие, и поэтому к ней иногда трудно подойти.
Я подумала, что Дженни просто добра ко мне. Сэму ничего не стоило подойти к ней ближе. Я вспомнила речь Ноэль на поминальной службе по Сэму. «Сэм умел слушать как никто другой, – сказала она тогда. – Поэтому он и был таким хорошим адвокатом. Таким хорошим мужем и отцом». Голос у нее оборвался. «И таким хорошим другом».
«Таким хорошим отцом», – подумала я. Он умел спокойно выслушивать Грейс. Я не такая. Мне всегда нужно говорить, двигаться, делать что-то.
– Это знак поворота к больнице. – Эмерсон показала вперед. – Когда мы там очутимся, ты хочешь, чтобы Дженни и я пошли с тобой или нам лучше найти кафетерий и посидеть там, пока ты ищешь Грейс? Мы можем только помешать, если будем болтаться под ногами. Как ты думаешь?
Я хотела, чтобы Эмерсон была со мной ради моральной поддержки, но ведь мне надо только забрать Грейс и уехать, как советовал Йен. Нам не нужна драматическая сцена со всеми четырьмя участниками.
– Идите в кафетерий, – сказала я, – но телефон не отключайте. Я позвоню вам, если понадобится, ладно?
Перед нами появилась больница, огромное сооружение из стекла и металла. Там моя дочь. Я поверить не могла, что у нее хватило смелости туда войти. Приехать сюда. Она все переживает глубже, сказала Дженни. Это правда. Я хотела познать каждый миллиметр этой глубины. Я хотела, чтобы это не было слишком поздно, и боялась, что именно так может и оказаться.
54
Грейс
Анна ходила по палате, перекладывая с места на место книги, пульты, пачки салфеток и носовых платков и переставляя стаканы. Хейли болтала о каком-то фильме, который она видела, а я смотрела через полуоткрытую дверь в коридор. Мы все ждали приезда моей матери. При ней здесь все изменится. Она все возьмет на себя, и я понимала, насколько все в моей жизни зависело от этого – от того, что она все брала на себя.
Мы все трое говорили о пустяках – о моей школе, об Александрии и Уилмингтоне, как будто я была не их дочерью и сестрой, а какой-то случайной посетительницей.
Я подскакивала на месте при виде каждого, проходящего по коридору. Наконец, появилась она. Моя мать. Она едва походила на себя, такая она была бледная и усталая. Я вскочила с кушетки и бросилась к ней в объятия, одеяло соскользнуло с моих плеч.
– Мама! – воскликнула я, и вдруг все, что я пережила за последние двадцать четыре часа – Дженни с письмом, ужасная поездка в темноте и под дождем, поиски Анны Найтли, – все это навалилось на меня невероятной тяжестью. Ноги у меня стали как ватные, и я знала, что держусь на них только потому, что меня поддерживает мама.
– Милочка моя, – тихо прошептала мне на ухо мама. – Радость моя, все хорошо. Я здесь.
Я держалась за нее обеими руками.
– Прости, что я так уехала, – сказала я.
– Не имеет значения, – улыбнулась она. Глаза у нее были мокрые. – Все это не имеет никакого значения.
Я могла бы простоять так всю оставшуюся жизнь, в надежном кольце ее рук, но я чувствовала, что Анна стояла у меня за спиной и Хейли следила за нами с постели. Я высвободилась из маминых объятий.
– Это моя мама, – сказала я Анне.
Моя мать подошла к Анне и протянула ей руку.
– Я – Тара Винсент, – представилась она.
– Анна Найтли, – ответила Анна. – А это моя дочь Хейли.
Моя мать взглянула на Хейли.
– Привет, Хейли. – Она обняла меня за плечи. – Я говорила со своим адвокатом, – сказала она Анне. – Он с вами свяжется.
Анна слегка склонила голову набок. Я поняла, что ей не понравилось отношение моей матери.
– Не могли бы мы поговорить одну минутку? – спросила она. – Прошу вас, пожалуйста, как мать с матерью?
– Мы не может просто уйти, мама, – сказала я. Я видела, что она не понимает, что происходит. Она не понимает, что речь здесь идет о жизни и смерти.
Моя мать перевела взгляд с меня на Анну.
– Хорошо, – согласилась мама. – Но сначала я хочу поговорить с моей дочерью наедине.
Анна кивнула. Я видела, она боится, что мама уведет меня. Я хотела уйти. Очень хотела. Но не могла.
– В конце коридора есть комната отдыха, – сказала Анна. – Она обычно пустует. Пройдите туда.
Когда мы шли по коридору, мать держала меня за руку как маленькую девочку. Как будто я была ее маленькой девочкой.
Если бы только так и было на самом деле!
55
Тара
Я так много хотела ей сказать. Я хотела задать ей тысячу вопросов о ее опасениях, о ее смятении, узнать, что она думала и чувствовала. Я хотела, чтобы она знала, что навсегда останется моей дочерью, что я не позволю отнять ее у меня и что ее тело – это ее собственность. Она не обязана отдавать ни единой его клеточки, чтобы выяснить, подойдет ли она в качестве донора для этой чужой девочки в больничной постели.
Но когда мы сели вдвоем на маленький диванчик в крошечной комнатке, я ничего этого не сказала. Я не задала ей никаких вопросов. Я чувствовала, что меня удерживал от этого Сэм, незримо присутствовавший с нами в этой комнате. Он бы выслушал ее, не торопя и не подталкивая. Он умел любить нашу дочь.
– Я люблю тебя, – сказала я, и оказалось, что больше ничего не нужно было говорить. Она заплакала.
– Прости, что я так уехала, – повторила она. – Это было глупо.
– Не имеет значения, – сказала я. – Все, что имеет значение, это то, что ты в безопасности.
– Зачем я только узнала, что ты не моя мать!
– Прежде чем я этому поверю, нужно еще исследовать ДНК, – возразила я. – Но никакой тест не изменит моего отношения к тебе, Грейс.
Она закрутила вокруг пальца прядь волос.
– Я так бешусь на тебя, – призналась она. – Я даже иногда тебя ненавижу. А сегодня я не могу даже вспомнить, откуда у меня взялось такое чувство. Я хотела поехать к Кливу, ты мне не позволила, и я обозлилась. Но теперь это кажется так глупо.
Я кивнула, просто чтобы дать ей понять, что я ее слушаю.
– Теперь я даже и не думаю о Кливе, – сказала она. – Сейчас мне нет до него дела. – Она отпустила прядь волос и наклонилась ко мне. – Я не знаю, кто я такая, мама.
Я хотела сказать ей, кто она такая. Она – прирожденная писательница. Молчаливая девочка, которая так много может сказать на бумаге. Она – зеница ока своего отца и та ниточка, которая всегда связывала меня с Сэмом, будь она проклята эта биология. Она – красавица, по правде говоря, непохожая ни на одного из нас. Она – девочка, которую я так хотела узнать поближе.
