Энн Тайлер - Катушка синих ниток

Беду он больше никогда не видел. Зато снял у миссис Дейвис комнату в четырехэтажном доме в Хэмпдене (дом явно раньше принадлежал владельцу мельницы или как минимум ее управляющему) и начал трудиться на Клайда Уорда, самого скрупулезного строителя, какого только встречал в жизни. Именно мистер Уорд научил его наслаждаться хорошо сделанной работой.

Несколько погодя он отправил своим открытку, но те не ответили, и он тоже больше писать не стал. Это казалось нормальным: он даже не вспоминал о них. Не вспоминал и о Линии Мэй. Ее размытый образ хранился где-то на задворках сознания рядом с образом еще одного человека – того, кем он был раньше, кто прожигал по выходным жизнь и выбрасывал деньги на сигареты, нехороших девочек, нелегальный виски. К новому Джуниору тот тип не имел ни малейшего отношения. У нового Джуниора имелся план. Он собирался однажды открыть собственное дело. Его жизнь стала прямой сияющей дорогой с точно заданным пунктом назначения, и за то, что он ступил на эту дорогу, пожалуй, следовало поблагодарить Линии.

Попав в Балтимор, Линии с места в карьер умудрилась сделать так, что их выкинули из пансиона.

Ночью Джуниор просыпался дважды. В первый раз сердце вдруг забилось сильно-сильно: он почувствовал в комнате постороннее присутствие, но потом сообразил, что лежит в кресле, и подумал: «A-а, да это же просто Линии» – не самое страшное с учетом всех обстоятельств. Во второй раз он очнулся, как ему казалось, от беспробудного сна и резко сел, внезапно осознав, что имела в виду Линии, когда упомянула о своем совершеннолетии. Она теперь может выйти замуж. «Вот ведь… обезьянка шарманщика, – подумал он. – Уцепилась за шею обеими лапками». Сон как рукой сняло.

Впрочем, невзирая ни на что, он встал рано: по природе был жаворонок, да и в ванную по утрам выстраивалась очередь. Оделся и пошел бриться, а вернувшись, постучал Линии по острому плечику:

– Вставай.

Она перевернулась на спину и посмотрела на него. Казалось, она давно бодрствует, широко распахнутые глаза смотрели ясно.

– Тебе нельзя здесь, пока я на работе, – объяснил он. – Придется уйти. Уборщица скоро явится.

– Понятно, – ответила Линии. – Хорошо.

Села, откинула одеяло, быстро спустила ноги на пол. Ее ночная рубашка годилась скорее для лета – хлопчатобумажная, тонкая, белая, с чем-то вроде юбочки, еле прикрывавшей колени. Он только сейчас увидел Линии без объемистой зимней одежды и понял, что она изменилась гораздо больше, чем показалось вначале. По-прежнему худющая, это да, но уже без жеребячьей неуклюжести, руки округлились, и ноги тоже.

Линии встала. Он отвернулся, чтобы не смотреть, как она одевается, и отошел к столу. Там стояла консервная банка из-под овсянки; Джуниор открыл ее и достал ломоть хлеба, который прятал от мышей. Поднял оконную раму, вытащил молоко.

– Завтрак, – сказал он Линии.

– Это весь твой завтрак? Хозяйка тебе разве не готовит?

– Мне – нет. Кое-кому да, кто может себе позволить трехразовое питание, а мне нет.

Он закрыл окно, снял крышку с бутылки и сделал глоток. Было почему-то приятно показывать, что лишения ему нипочем. Потом протянул молоко Линии, по-прежнему избегая на нее смотреть, и ощутил, как руке стало легко – она забрала бутылку.

– А как же в жару? – спросила Линии. – Как мы будем хранить молоко, оно ведь прокиснет?

Мы?! Его опять охватила паника – обезьянка шарманщика! – но он ответил невозмутимо:

– В жаркую погоду я пью пахту С ней уж точно ничего не делается.

Бутылка уткнулась ему в локоть. Он взял ее и передал Линии хлеб, упрямо глядя в окно, за которым дымили трубы. Клубы повисали в воздухе, будто застывая от холода, и не рассеивались. Вечером надо переставить молоко внутрь, не то заледенеет.

Линии Мэй, судя по звуку, раскрывала застежки чемодана.

Джуниор свернул свой кусок хлеба вчетверо, чтобы съесть быстрее, откусил побольше и стал жевать, как собака, прислушиваясь к шорохам за спиной. И резко обернулся на щелчок дверного замка: Линии поворачивала дверную ручку. Джуниор бросился и загородил собой дверь. Она явно испугалась. Попятилась, будто опасаясь, что он ее ударит. Он бы, конечно, так не поступил, но все равно хорошо, что она поняла: он это серьезно.

– И куда это ты собралась? – осведомился он.

– В туалет.

– Нельзя. Увидят.

– Но, Джуниор, я писать хочу. Очень-очень.

– На улице есть кафе, а там туалет, – сказал он. – Надевай пальто, мы уходим. Я провожу тебя.

На ней было летнее платье с поясом и короткими рукавами. У них в городе что, зиму отменили? И опять эти туфли на высоких каблуках!

– Туфли надо бы потеплее, – заметил он.

– У меня других нет.

Чем, черт побери, набита ее дурацкая башка?

– Ладно, иди в этих, – разрешил он. – В туалет здесь слишком рискованно, сейчас туда рвутся разом шесть мужиков.

Линии взяла из шкафа пальто и долго и обстоятельно в него облачалась, как будто специально стараясь вывести его из себя, потом взяла с полки свою сумочку. Джуниор между тем выставил молоко за окно, натянул куртку и шагнул к кровати, где лежал бесстыдно распахнутый чемодан. Закрыл его и задвинул под кровать подальше к стенке. Оглядел напоследок комнату.

– Ну все, двинулись.

Но прежде осторожно выглянул за дверь, убедился, что в коридоре пусто. Жестом велел Линии выйти первой, запер дверь. Они прошли по коридору и вниз по лестнице, никого не встретив. Пересекли вестибюль, самую опасную зону, но дверь в гостиную оказалась закрыта. Оттуда доносилось звяканье фарфора, пахло кофе. Джуниор кофе не любил, но от запаха ему всегда казалось, что хочется чашечку, – а может, не чашечку, а просто завтракать вместе с народом, и чтобы луч утреннего солнца косо падал на скатерть.

На улице холод поначалу порадовал: на четвертом этаже всегда было не продохнуть. Джуниор остановился и показал на перекресток с Датч-стрит, на вывеску кафе.

– А если там еще закрыто? – Линии больше не понижала голос, хотя они стояли прямо под окном гостиной миссис Дейвис.

– Открыто, открыто. Здесь рабочий район.

– А потом что? Куда я пойду?

Он пожал плечами:

– Куда хочешь.

– А нельзя мне с тобой на работу? Я и помочь могу. Я немножко умею пилить и забивать гвозди.

– Нет, это плохая мысль, – отрезал он.

– Ну тогда я подожду в твоей машине! Как я буду на морозе весь день?

Она стояла слишком близко, подняв к нему лицо. Облачко ее дыхания долетало до него, и он чувствовал его заспанное тепло. И видок у нее: волосы растрепались, нос красный.

– Что бы тебе раньше обо всем этом подумать, а потом уж сюда тащиться, – ворчливо сказал он. – Иди на вокзал, сиди там, или еще куда. Покатайся на трамвае. Встретимся около кафе чуть позже пяти.

– Пяти?

– Тогда и обсудим твои планы.

По тому, как разгладился ее лоб, он понял, что она подумала: их планы. Но не потрудился внести ясность.

На той неделе он работал у пожилой пары из Хоумленда, настилал пол на недостроенном чердаке и менял решетчатое окошко на большое окно. Этот заказ он нашел так же, как и другие в последнее время, – выезжал на машине в богатые районы и стучался в двери. В бардачке у него лежало рекомендательное письмо от мистера Уорда, которое тот выдал, когда компании «Уорд Билдерз» пришел конец, но люди обычно верили Джуниору на слово, что он дока в своем деле. Он следил за внешностью – брился каждый день и всегда одевался в чистое, – разговаривал вежливо и насколько мог грамотно. Получив работу, ехал за материалами: ему открыли кредитную линию в магазине стройтоваров в Локаст-пойнт. Загружал машину под завязку, так что она напоминала муравья под непосильной хлебной крошкой, и возвращался на объект. Какой же он молодец, что купил «эссекс»! Многие рабочие возили стройматериалы в трамвае, платили дополнительно за нестандартный багаж – длинные трубы или доски и просили кондуктора помочь привязать груз снаружи, – многие, но не Джуниор.

Этот конкретный заказ был не особенно интересен, зато куда нужнее вырезанных вручную каминных досок и встроенных стеллажей для безделушек, которыми приходилось заниматься у мистера Уорда. Взрослая дочь пожилых супругов переезжала обратно домой вместе с четырьмя детьми и мужем, потерявшим работу; детям предстояло спать на чердаке. Но главное, Джуниор знал, что рано или поздно ситуация улучшится. И народу в этих краях тоже захочется каминных полок и стеллажей с безделушками, и тогда непременно вспомнят именно о нем.

Люди в Хоумленде отличались замкнутостью, но его заказчики оказались вполне дружелюбными, и хозяйка иногда кричала снизу, от подножия лестницы, что оставила Джуниору кое-что на обед, сегодня – сэндвич с яйцом, разрезанный по диагонали. Джуниор съел половину, а половину завернул в носовой платок для Линии. Да, он мечтал от нее избавиться, но мысль, что его кто-то ждет, скорее грела, нежели отвращала.