Джон Ирвинг - Правила виноделов
– Кто-то ведь должен очищать океан от всяких отбросов, – объяснил ему Рей Кендел.
– Омар – это санитар океанского дна, – рассмеялся Уолли, он всегда смеялся, когда разговор заходил про омаров.
– Берег от биологического мусора очищают чайки, а океанское дно – омары, – добавил Рей.
– Омары и чайки питаются объедками, – сказала Кенди.
Уилбур Кедр на это заметил бы, что им выпала сиротская доля, подумал Гомер. К своему удивлению, он мог часами наблюдать – омаров с содроганием, чаек с удовольствием, но и тех и других с благоговейным уважением.
Спустя годы, став гордой обладательницей первого в Сердечном Камне телевизора, Олив Уортингтон как-то заметила, что Гомер Бур смотрел на омаров, как смотрят телевизионные новости: брал стул, садился у садка и не отрывал от них глаз.
По воскресеньям Гомер помогал Рею снимать ловушки – не за плату, а чтобы побыть на воде рядом с Реем. Остальные шесть дней он работал с Уолли на ферме. Океан был виден только из одного сада, но близость большой воды ощущалась во всем, особенно рано утром, когда еще лежит туман, и в полдень, когда океанский бриз умеряет жару. Напоминали об океане и чайки, в круговом полете они достигали фермы и сидели на верхушках деревьев, но яблокам предпочитали голубику, чем сильно докучали Олив; выросшая в доме среди устричных раковин, она с детства не любила этих горластых птиц и теперь вела с ними постоянную войну, защищая крошечный участок, где выращивала ягоды; она укрывала их низко натянутой сеткой, но чайки и вороны – умные птицы, умеют найти лазейку к запретному плоду.
Сироты, думал Гомер, чаек любят больше, чем ворон; не потому, что они умнее или красивее. Чайки – свободолюбивые птицы; наблюдая их, Гомер глубже осознавал, что свободен.
Уилбур Кедр понимал: свобода – самая опасная иллюзия для сирот. Когда он получил наконец письмо от Гомера и прочитал это странное лаконичное послание, он был немного разочарован, не найдя в нем мелких подробностей, составляющих самую плоть жизни. Но зато иллюзий и прочих глупостей там и в помине не было.
«Я учусь плавать, – писал Гомер (Знаю, знаю! Расскажи подробнее, как это происходит, мысленно просил Уилбур Кедр), – но лучше у меня получается водить машину, – продолжал Гомер. – Миссис Уортингтон очень добрая и хорошая – (Догадываюсь!) – Она все-все знает про яблоки. Отец Кенди тоже очень хороший. Он часто берет меня с собой в море, мы тянем из воды ловушки. И еще он объясняет мне, как работают двигатели» (Ты, надеюсь, надеваешь спасательный жилет? И знай, двигатель – невелика премудрость. Я мог бы тебе объяснить, как работает сердце, думал доктор Кедр, а его собственное сердце учило его, что оно не просто мускульный мешок, гоняющий кровь).
«Кенди и Уолли – замечательные, – писал Гомер. – Они всюду берут меня с собой. Сплю я в комнате Уолли. Ношу его одежду, хорошо, что у нас один размер, хотя он сильнее меня. Кенди и Уолли собираются жениться и хотят много детей. – (Написал бы лучше подробно об уроках плавания!) – Бедного мистера Уортингтона все здесь называют Сениор».
– Ага! Так, значит, там не все идеально. Что же все-таки с этим Сениором Уортингтоном?
Кедр спросил у сестер Эдны и Анджелы, есть ли такое имя – Сениор? Обе согласились, такого имени, пожалуй, нет.
– Оно мне кажется довольно глупым, – заметил Уилбур Кедр.
Сестра Анджела и сестра Эдна попеняли ему, что он несправедлив к мальчику. Гомер покинул их не только с его благословения, но и по его подсказке. Они согласны, он должен был написать раньше; полтора месяца молчать – это уж чересчур. Но ведь это значит, что ему хорошо, что он очень занят и рад, что может приносить пользу. У него просто нет навыка писать письма, да и вообще что-нибудь писать.
– Вам хочется, Уилбур, чтобы он стал врачом, – сказала сестра Эдна. – Но ведь это его жизнь, и он волен ею распоряжаться.
– Может, вы еще хотите, чтобы он стал писателем? – вторила сестра Анджела.
– И никогда не женился, – продолжала наступать сестра Эдна.
«Я просто хотел, чтобы он приносил людям пользу, – устало думал Кедр. – И жил подле меня, хотя это, конечно, эгоизм».
Доктор Кедр любил провизорскую. В ней можно укрыться от летней жары. Стекло и металл создают ощущение прохлады. В ней даже бывает сыро, а пары эфира медленнее улетучиваются во влажном воздухе. Кажется, он стал все дальше забредать в эфирных скитаниях. И просыпается не так скоро, как раньше, – старость, видно, подходит.
Миссис Уортингтон прислала красивую новенькую «Джейн Эйр», и Уилбур Кедр принялся с энтузиазмом читать ее девочкам, подзабытая история явно ободрила его дух. И даже примирила с хорошим концом «Больших надежд». (Он давно перестал верить, что Пип и Эстелла после всех жизненных перипетий стали в конце концов счастливы. Как такое может случиться на земле хоть с одним человеком?)
Мало-помалу переписка доктора Кедра с Гомером вошла в колею. Гомер излагал краткие факты из жизни обитателей Сердечной Бухты и Сердечного Камня, приоткрыв для доктора Кедра узкую щелочку в мир, напоминавшую полоску океана, видимую только из одного сада фермы Уортингтонов. Гомер отправлял в Сент-Облако одну-две странички раз в десять дней. На этот проблеск на горизонте доктор Кедр отвечал богато аранжированным посланием. В нем были вопросы (всегда остававшиеся без ответа), имеющие целью выведать подробности, которыми Гомер пренебрегал, и, конечно, пространные описания беспросветного житья-бытья в Сент-Облаке. Доктор Кедр возмущался настырным любопытством Лужка, регулярно писавшего ему, а сам засыпал Гомера рассказами о Сент-Облаке, кои могли заполнить не только альманах однокашников, но и составить ежедневную хронику всего происходящего в больнице, приюте и городке. Послания Гомеру были длиннее самой длинной записи в дневниках доктора Кедра; он писал их и отправлял на другой же день после того, как от Гомера приходило хотя бы несколько строк.
– Мальчику просто не угнаться за вами, Уилбур, – вступалась за Гомера сестра Эдна.
– Где уж с вами тягаться, – поддержала ее сестра Анджела.
– Что же такое, черт побери, с этим Сениором Уортингтоном? – недоумевал доктор Кедр.
– Гомер ведь написал, что он пьет, – напомнила сестра Эдна. – Что вас еще волнует? Какой марке он отдает предпочтение?
Но Уилбур Кедр всего-навсего хотел, чтобы Гомер ответил так, как он его учил: точно описал состояние Сениора Уортингтона, проанализировав все стадии опьянения. Кедра интересовало, имеют ли они дело с человеком, которому доставляет удовольствие корчить дурака на людях, или это более трудный случай какого-то хронического недуга.
Гомер никогда раньше не видел пьяниц, тем легче ему было обмануться; ведь родные и знакомые Сениора тоже все пребывали в заблуждении. И он объяснял себе явный распад личности длительным действием алкоголя.
Человек, которым столько лет восхищались обитатели Сердечной Бухты и Сердечного Камня, особенно его золотым характером, стал раздражителен, вспыльчив, а порой агрессивен. После случая с пирогом Олив не отпускала его одного в клуб; он тогда запустил сладким пирогом в грудь спасателя на водах, славного малого, дежурившего в бассейне, и хотел размазать бледно-фисташковые остатки ниже спины милой молодой горничной, но, к счастью, не успел, его от этого удержали.
– Парень заносчиво себя вел, – объяснил Сениор. – Ничего такого не сделал, просто стоял, и все.
– А горничная?
– Я принял ее за кого-то другого, – жалко оправдывался он.
Олив увезла его домой. С горничной дело уладил Уолли. Кенди, употребив все свое очарование, объяснилась со спасателем.
Сидя за рулем, Сениор часто терял направление в незнакомом месте, и Олив запретила ему водить машину, если рядом не было Уолли или Гомера. Скоро он стал сворачивать не туда, даже когда ехал по знакомому маршруту. Как-то Гомеру пришлось сменить его за рулем по дороге домой; он и сам еще не очень разбирался в запутанной сетке улиц, но сразу почувствовал, что Сениор заблудился.
Копаясь в «кадиллаке», он стал делать чудовищные ошибки. Однажды продувал карбюратор – пустяковая работа, Рей Кендел не раз ему показывал, как это делается, – и вдохнул бензин вместе с окалиной: вместо того чтобы дуть, втянул эту отраву в себя.{23}
У него резко ухудшилась память; он мог целый час кружить по собственной спальне, пока не оденется; путал свой ящик с носками с ящиком Олив, где лежало ее белье. Однажды утром пришел в такую ярость, что спустился к завтраку, накрутив на ноги ее бюстгальтеры. Обычно он был очень приветлив с Гомером, ласков с Кенди и Уолли. А тут вдруг набросился на него – родной сын надевает без спросу его носки! Под запал напустился и на Олив – ишь, превратила дом в сиротский приют, не посоветовавшись с ним.
