Тимур Вермеш - Он снова здесь
Фройляйн Крёмайер принесла мне почту из бюро. Ей тоже многократно звонили, в основном другие лица из тех же партий и группировок, новыми оказались лишь сообщения из всяких коммунистических союзов, их обоснования я уже подзабыл, но наверняка они походили на аргументы Сталина, когда мы подписывали пакт в 1939 году. Всех звонивших и писавших объединяло одно – они стремились уговорить меня вступить именно в их союз. Хотя две партии до сих не объявились. Наивные люди заподозрили бы отсутствие интереса, но я-то знал, в чем дело. И потому, когда спустя полдня на моем телефоне высветился незнакомый берлинский номер, я наобум сказал:
– Алло? Это СДПГ?
– Ах… да… это господин Гитлер? – произнес голос на том конце.
– Ну конечно, – воскликнул я, – я уже ждал вас!
– Меня?
– Не именно вас. Но кого-то из СДПГ. Кто это, кстати?
– Габриэль, Зигмар Габриэль. Замечательно, что вы вновь так хорошо можете говорить по телефону, а то я читал и слышал ужасные вещи.
– Дело все в вашем звонке.
– Ох! Он вас так обрадовал?
– Нет, он просто несколько запоздал. За то время, которое требуется, чтобы немецкому социал-демократу пришла в голову какая-то идея, можно вылечить двух тяжелых туберкулезников.
– Ха-ха, – рассмеялся Габриэль, и это прозвучало на удивление естественно, – порой вы очень даже метко бьете. Послушайте, вот почему я вам и звоню…
– Я знаю. Потому что моя партия сейчас пребывает в спячке.
– Какая партия?
– Вы разочаровываете меня, Габриэль. Как называется моя партия?
– Э-э-э…
– Ну?
– Простите, пожалуйста, но что-то я не могу сразу….
– Н… С… Д… А?..
– П?
– Точно. П. Так вот, она сейчас отдыхает. И вы хотели бы узнать, не ищу ли я, случайно, сейчас новую родину. В вашей партии!
– Я и правда собирался нечто…
– Спокойно присылайте ваши документы ко мне в бюро, – весело протараторил я.
– Извините, может, вы сейчас как раз приняли болеутоляющее? Или лишнюю таблетку снотворного?
– Нет, – заявил я и уже хотел добавить, что таблетка снотворного мне как раз только что позвонила. Но потом подумал, что Габриэль, возможно, прав. Кто знает, что за лекарства в тебя вливают через все эти трубочки. И еще я подумал, что СДПГ в ее нынешнем виде – совсем не та партия, которую следовало бы отправить в концлагерь. Они со своей вялостью еще очень даже мне пригодятся. Потому я быстро сослался на недавний прием лекарств и вполне дружелюбно распрощался.
Откинувшись на подушки, я стал перебирать варианты, кто же позвонит следующим. Не хватало лишь разговора с избирательным союзом канцлерши. Но кто же это будет? Кандидатура самой неуклюжей матроны, конечно, не рассматривалась. Но звонок госпожи министра труда меня бы порадовал. Обязательно спрошу, почему она завершила чадородие, не дотянув всего одного ребенка до Золотого креста немецкой матери[83]. Гуттенберг тоже был бы интересен – хоть человек и выбрался из многовекового болота благородных инцестов, но умел мыслить масштабными категориями, не опускаясь до мелочно-профессорских доводов. Однако пора его цветения в политике, по-моему, прошла. Кто оставался? Паренек-эколог в очочках? Ноль на палочке, председатель фракции? Старательный финансист-шваб на коляске?
И вновь помчались галопом мои валькирии. Номер незнаком, код – берлинский. Я поставил на бездельника.
– Добрый день, господин Пофалла![84]
– Простите?
Голос был, без сомнения, дамский. Наверное, ей лет пятьдесят пять.
– Извините. Кто это говорит?
– Меня зовут Гольц, Беате Гольц. – Она назвала довольно известное издательство немецкого происхождения. – А с кем я говорю?
– Гитлер, – ответил я и откашлялся. – Простите пожалуйста, я ждал другого звонка.
– Может, я не вовремя? В вашем офисе мне сказали, что во второй половине дня…
– Нет-нет, – возразил я, – все в порядке. Только, пожалуйста, не задавайте вопросов о моем самочувствии.
– Вам все еще плохо?
– Нет, но кажешься себе хрупким, как грампластинка.
– Господин Гитлер… я звоню, чтобы спросить: не хотите ли вы написать книгу?
– Уже написал, – ответил я, – даже две.
– Знаю. Десять миллионов экземпляров. Мы под впечатлением. Но человек с вашим потенциалом не должен делать перерыв на восемьдесят лет.
– Видите ли, не все было в моих силах.
– Вы, разумеется, правы, я понимаю, что не так-то просто сосредоточиться на сочинении, когда русский разъезжает над бункером.
– Именно так.
Я сам не мог бы выразиться более удачно и был приятно удивлен чуткостью госпожи Гольц.
– Но теперь русского нет. И хоть мы наслаждаемся вашим еженедельным обзором по телевизору, мне видится, что настало время, чтобы фюрер вновь представил широкое изложение своего взгляда на мир. Или же… пока я тут не сделала из себя полную идиотку – у вас уже есть договоренности с кем-то?
– Да нет, я обычно печатался в издательстве Франца Ээра, – ответил я и сразу же понял, что оно наверняка уже тоже пребывает в состоянии вечной спячки.
– Могу предположить, что у вас давно уже не было контактов с вашим издательством.
– Вообще-то правильно, – подтвердил я. – И вот я задаюсь вопросом: кто же сейчас получает за меня авторские отчисления?
– Насколько я знаю, Бавария[85], – ответила госпожа Гольц.
– Какая наглость!
– Вы, конечно, можете подать в суд, но сами знаете, как это бывает…
– Кому вы рассказываете!
– И поэтому я была бы счастлива, если бы вы пошли более простым путем.
– И каким же?
– Напишите новую книгу. В новом мире. Мы с удовольствием ее издадим. Поскольку мы с вами профессионалы, буду говорить начистоту…
И наряду с рекламной кампанией широкого размаха она предложила аванс такого размера, что он даже в этих сомнительных евроденьгах вызвал у меня серьезное уважение, чего я, разумеется, пока не стал показывать. Кроме того, я мог выбирать помощников по своему усмотрению, и их работу тоже оплачивало издательство.
– Наше единственное условие: это должна быть правда.
Я закатил глаза:
– Наверное, вы еще захотите узнать, как меня зовут.
– Нет-нет, разумеется, вас зовут Адольф Гитлер. А какое же еще имя нам печатать на книге? Мойше Хальберменш?
Я рассмеялся:
– Или Шмуль Розенцвейг. Вы мне нравитесь.
– Я имею в виду вот что: нам не нужна смешная книжка. Полагаю, это согласуется с вашими планами. Фюрер не отпускает шуточек, правда?
Просто удивительно, насколько легко было иметь дело с этой дамой. Она прекрасно знала, о чем говорит. И с кем.
– Давайте вы об этом подумаете, – предложила она.
– Мне нужно некоторое время, – сказал я. – Я свяжусь с вами.
Я подождал ровно пять минут. И перезвонил. И потребовал гораздо большую сумму. Задним числом я понял, что она на это и рассчитывала.
– Ну тогда зиг хайль, – сказала она.
– Могу ли я понимать это как согласие? – уточнил я.
– Можете, – засмеялась она.
Я ответил:
– Вы тоже!
Глава XXXVI
Это удивительно. Впервые за долгое время снег мне безразличен, хотя выпал рано. Толстые хлопья медленно падают за окном – в 1943 году меня бы это сводило с ума. Теперь, когда я знаю, что у всего есть свой глубокий смысл, что Провидение не ждет от меня победы в мировой войне с первой или со второй попытки, что оно мне дарит время и в меня верит, – теперь я наконец-то, оставив тяжкие годы позади, могу вновь наслаждаться мягким предрождественским покоем. И я наслаждаюсь им, почти как в те дни, когда был еще ребенком и сидел, забившись в уютный уголок комнаты, с “Илиадой” Гомера. Пока немного мешают боли в грудной клетке, но в то же время приятно следить за тем, как они уходят.
Издательство прислало мне диктофон. Завацки хотел, чтобы я пользовался мобильным телефоном, но все-таки управлять диктофоном гораздо легче. Нажимаешь на кнопку – запись идет, нажимаешь на кнопку – останавливается. И никто в это время не звонит. Я вообще противник этого беспрестанного смешения задач. В нынешние времена радио зачем-то должно вдобавок проигрывать серебристые диски, аппарат для бритья – работать для сухой и мокрой кожи, заправщик становится продавцом еды, а телефон должен быть, кроме телефона, еще и календарем, и фотоаппаратом, и вообще всем на свете. Это опасная глупость, приводящая лишь к тому, что наши молодые люди на улицах постоянно глазеют на телефоны и тысячами попадают под машины. Одним из моих первых шагов будет запрет подобных телефонов или же дозволение их использования лишь для оставшихся расово неполноценных элементов. Или даже, скорее, обязательное для них использование таких моделей. По мне, так пусть они потом целыми днями валяются на главных магистралях Берлина, как задавленные ежики, в этом будет практическая польза. Но вообще-то безобразие! Может, для госфинансов выгодно, чтобы люфтваффе занималось заодно и вывозом мусора. Но что это будет за люфтваффе?
Хорошая мысль. Я сразу надиктовал ее в аппарат.
