Зулейка Доусон - Форсайты
– Так и есть, Джон. Ты держался поразительно, все так говорят. Но мне кажется… – в ее голосе появилась нежная заботливость, – что… ты жесток с собой. Нельзя без конца искупать то, в чем ты не виноват.
Джон прижал подбородок к груди. Как всегда, Холли распознала болезненную правду и нашла самый мягкий способ выразить ее. Он виновато кивнул. Холли опять прижала руку к его щеке, и он не уклонился.
– Последнее время я много думаю об отце, – сказал Джон наконец, опустившись на диванчик. – Он пережил это дважды… о! – Он чуть было снова не вскочил. – Я хотел сказать…
– Я понимаю, Джон.
Холли села рядом с ним и на мгновение сжала его пальцы. Взгляд ее оставался таким же теплым. Простить этот нечаянный скрытый намек на смерть ее матери было легко. Она знала своего брата. Это была неосторожность, а не небрежность.
Джон мрачно смотрел на свои руки – от ее прощения ему не стало легче.
Холли все это время выжидала удобного момента. Но выбирать особенно не приходилось, и она взяла лежавший у нее на коленях футляр.
– Я знаю, ты просил не делать тебе подарков…
– И ты обещала!
– Да… Но это другое. Я давно хотела, чтобы они были у тебя.
Она протянула ему старый квадратный сафьяновый футляр. Джон взял, чтобы не обидеть ее, но в душе надеясь, что подарок не слишком дорогой. Чувствуя на себе взгляд Холли, он открыл крышку.
Внутри на выцветшем бархате лежали старинные «охотничьи» часы. Джон положил на ладонь идеальный золотой круг. Истертая поверхность создавала ощущение маслянистой гладкости. Он понял, что они что-то символизируют, но не знал – что, и вопросительно посмотрел на сестру.
– Дедушкины, – негромко сказала Холли.
Джон сжал свободной рукой ее запястье, и она продолжала:
– Он оставил их Джолли, и они попали ко мне с его вещами, когда…
У нее судорожно сжалось горло, и она умолкла.
– …когда он умер, – сказал Джон также негромко, – …за год до моего рождения. Но, Холли, как ты можешь с ними расстаться!
– Я и не расстанусь, если они будут у тебя, Джон. Я так давно этого хотела, но все было как-то не ко времени. Если бы Джолли остался жив, они теперь, наверное, были бы у его сына. Так что, видишь, они твои по праву.
Подарок тяжким бременем лег на сердце Джона – он не хотел его, но и не мог отказаться. Джолли – первенец его отца! Его брат, которого он никогда не видел, погибший в Трансваале на войне с бурами. Джолли – уменьшительное от Джолион: смерть освободила родовое имя для него, а какой слабой заменой он себя чувствовал!
Вот самая суть того, что он так давно ощущал. Что с тех самых пор, как он себя помнил, – с момента рождения, казалось ему, он был втянут в водоворот событий, которые от него не зависели и ему не подчинялись. Все больше и больше он ощущал сеть обстоятельств, стягивающуюся вокруг него. Если бы Джолли остался жив… Пожалуй, это было бы лучше всего. Сын Джолли мог бы носить это имя не хуже, чем он, а, вернее, куда лучше.
Он посмотрел на Холли, чувствуя себя неблагодарной скотиной из-за этих мыслей, но не думая, что ошибается. Он выдавил из себя благодарный взгляд.
А у Холли защипало глаза, и розовые тона заката проступили на ее щеках. Ее кровь инстинктивно отхлынула от хрупкого барьера впереди, столь важного для Форсайтов – и молодых и старых, – барьера, отделявшего то, что чувствовалось, от того, что показывалось другим. Она укрыла влагу в глазах ресницами, поглядев на часы на ладони Джона.
– Я даже не попробовала их завести. По-твоему, они ходят?
Джон последовал намеку – он тоже не хотел ломать такой знакомый барьер! Поднеся часы почти к самым глазам, он бережно оттянул головку, и крышка отскочила.
Дряхлый механизм, ни разу не выходивший из строя за сотню с лишним лет, не забыл о своих обязанностях. Перламутрово-белый циферблат наклонился к очередному Джолиону Форсайту, узенькие черные стрелки сомкнулись на двенадцати, словно в молитве перед реквиемом, и зазвенел репетир. Торжественным эхом столетий разлился мягкий звон по комнате и через открытое окно унесся с душистым ветерком в непознаваемое будущее.
Глава 2
Прошлое в настоящем
В гостиной под портретом матери кисти Харолда Блэйда, на который, по общему мнению, она была очень похожа, юная Энн Форсайт чуть откинулась на табурете у рояля, когда из-под полированной черной крышки инструмента вырвалась последняя нота бартоковской рапсодии, и позволила улыбке озарить свое лицо. Потом перекинула через плечо длинные волосы: она больше не заплетала их в золотую косу, а носила распущенными, закалывая парой черепаховых гребней, и они упали ей на грудь, пока она играла. Быстро потрогав гребни – на месте ли они, – Энн встала под дружные аплодисменты своих слушателей, сидевших на двух диванах по сторонам широкого камина. Естественно, они были безнадежно пристрастны – все самые близкие ей люди, – и все равно ей стало тепло от их желания ободрить ее.
Сначала поцелуй бабушке – она так замечательно переворачивала ноты! А затем она обняла отца – по-особому, в честь дня его рождения.
– Энн, родная, это было чудесно! – сказал он, вставая, и она бросилась ему на шею.
– Поздравляю с днем рождения, папочка! – Она обняла его изо всех сил. – Ты просил не делать тебе подарков, и это все, что я могла придумать взамен.
– Самый лучший подарок.
Она еще раз быстро его обняла, а потом отошла к остальным. Ее брат тоже встал, но ограничился тем, что прижал локоть к ее локтю и бросил на нее взгляд искоса. После третьего триместра в Итоне он ограничился этим – все сверх было бы лишним и глупым, тем более между такими похожими, понимающими друг друга без слов. Из-под нахмуренных бровей он посмотрел на нее точной копией ее собственных карих глаз, и Энн поняла, что поздравил он ее искренне. И в ответ сморщила чуть вздернутый нос.
Тетя и дядя по очереди пожали ей руку и чмокнули в щеку.
– Завидую, Энн! У меня и отдаленно так не получалось. Кажется, тебе это не стоит ни малейших усилий.
– У тебя подлинный талант, – сказала ее другая тетка с дивана напротив. Комплимент почему-то прозвучал как предостережение. Энн подошла к ней и заглянула в неукротимые голубые глаза, которые смотрели на нее из своей морщинистой оправы. – Надеюсь, ты начнешь заниматься серьезно.
– Я бы с радостью, тетя Джун, – ответила Энн и нагнулась поцеловать повернутую к ней щеку. – Если бы могла поверить, что у меня правда получится.
– В этом я уверена, детка, – властно сказала Джун и, повернувшись, взглянула через спинку дивана. – Ты должна учить ее, Ирэн. Видимо, ты думаешь…
– Я думаю, – сказала Ирэн, собирая ноты, – что у Энн еще много времени до серьезных занятий чем-либо. – Она направилась вокруг рояля к столику, на котором лежала открытая папка, и убрала в нее ноты. – Пока музыка ее радует, я согласна, что это – возможность, но одна из многих…
– Но ты же была счастлива в консерватории, правда? – спросила Джун.
Только Энн заметила тень, скользнувшую по лицу ее бабушки, все еще удивительно красивому, при этом упоминании ее молодости в Париже. Но почему? Причиной ведь никак не могла быть музыка.
– Да, Джун, ты, разумеется, права! – Ее улыбка была мягкой, но глаза оставались непроницаемыми. – Но ты позволишь мне быть доброй и пожелать Энн моего счастья стократно?
Джун не нашла ответа. Вошел слуга, и Ирэн сказала:
– Ну, если мы все готовы, то и ужин готов.
С той же улыбкой она обернулась к Вэлу, который тут же предложил ей руку, и они первыми направились в столовую. Джон повел свою старшую сестру, а Джонни вторую свою тетушку. Энн пошла за ними, пританцовывая, заложив свободные руки за спину, а в пустой гостиной остался портрет ее матери, словно принимая невидимых гостей.
Если бы за столом их было шестеро, а не семеро, ужин, наверное, прошел бы менее оживленно, то есть если бы обитательница Чизика осталась дома.
Джун была в отличной форме, и еще не подали главного блюда, как она успела несколько раз больно наступить на ногу то одному, то другому.
Разговор начался словно бы на вполне безобидную тему – Ирэн спросила у Холли про ее работу младшей медицинской сестры в сельском медицинском пункте.
– Страшно интересно, хотя с тех пор, как мы с Джун прошли курс для Трансвааля, все ушло далеко вперед.
– Рада слышать, – сказала Джун, и ее ложка застыла над супом. – Помнишь эту «стерильность», которой они от нас требовали? Я уверена, на месте от нее никакого толка не было.
– А вот новые медикаменты, Джун, спасут тысячи жизней, я не сомневаюсь.
– Чему, полагаю, способствует отсутствие тропических болезней в глуши Суссекса… Э-эй!
Вэл прекрасно знал, что Холли не любит, когда он поддразнивает Джун, и пинок в лодыжку под столом был совершенно лишним напоминанием.
– Расскажи нам о своих усилиях что-то делать для обороны, милый Вэл.
– Мне казалось, ты намеревался пойти в войска местной обороны, когда их организуют? – полуспросил Джон.
