Лариса Денисенко - Отголосок: от погибшего деда до умершего
«Чувствую, ты права, любимая». Он меня поцеловал. «Поехали дальше. Тогда я сказал, что переключиться на меня ты сможешь, позже. Но мы ведь должны спасать тебя прямо сейчас! Не ждать, пока ты пропишешься в Украине». «Еще раз – ого». «Ага. Они заговорили все разом, никто не мог ничего предложить, а тут я – с проектом». «Зачем ты издевался?»
«Я ничуть не издевался. Мне кажется, ты сама поддерживаешь этот проект, он своевременный. Помнишь, ты дала мне прослушать рассказ Лилии Манюк? Она начинает с того, что хочет выбрать специальный день для своих цветочных бабушек». «Да». «Вот я и подумал, а почему это должен быть день, почему бы не создать памятник? Я не художник, но это так очевидно, три цветка – разные, но растут из одного корня…» Мне очень понравилась эта идея, я вскочила, порывисто обняла Райнера, при этом заехала по нему гипсом. «Умммм. Хорошо, что тебе это скоро снимут. Я весь прогипсован, чувствую себя скульптором, на которого каждый день падают заготовки для скульптур». Я легонько толкнула его. «Слушай, это классная идея!»
«Даже твой отец выслушал внимательно и готов был согласиться. Твоя мать и Манфред загорелись сразу. И Бриг. У нее всегда вид маленькой, всеми брошенной девочки, которая сомневается, примут ли ее играть?» «Всегда. Поэтому ее поведением ты меня не удивил, она всегда зажигается от мамы или Манфреда, такая ее бриговская натура». «Манфред засуетился, заметался, а где взять деньги, а где взять заказ». «А где взять деньги? Лиля не сможет это оплатить, я так думаю. Кроме того, это не совсем справедливо». «Заказ можно получить в мэрии, думаю, твой отец может вбросить это как идею в нужную среду. А деньги собирать всем миром. И в этом тоже есть смысл. Бриг согласилась координировать этот процесс. Хотя мне кажется, что лучше поручить это твоей Наташе». «Она не моя, а Дерека, кстати, звонила сегодня, была тронута классностью подарка. Это благодаря тебе! И благодаря тебе плавучий дом Дерека постепенно превращается в плавучий город, по крайней мере, они уже построили церковь».
«Возможно, они могли бы объединить усилия. Я верю в Наташу». «Наташа зарабатывает еще один голос для роли Бога, святой или ангела». «Прекрати. Я начну ревновать». «Да это я так. Подзуживаю». «Ты можешь поговорить со своими студентами, я со своими сотрудниками и аспирантами. Кампанию в прессе можно поручить Францу, ты мне о нем рассказывала, я вспомнил его статьи, сегодня несколько перечитал в Интернете, вполне прилично, и это его тематика. Я уверен, что на этот мемориал люди не будут жалеть денег. У каждого есть своя боль, которая становится глуше, если что-то делаешь. Пусть даже такое, что не кажется настоящим, хотя это по-настоящему». «Мне и Катарина звонила, мы договорились попить кофе, так я могу ей рассказать обо всем этом? Она перескажет Лиле. Лиля сейчас в больнице, готовится рожать, я не хочу ее беспокоить, а Катарина проведывает ее каждую неделю».
«Очень на тебя рассчитываю, потому что Лиля об этом должна знать, пока мы не разгулялись. Но это еще не все. Твоя мама предложила интересную идею, чтобы это были не просто цветы, а цветы с историей, настоящие символы наций: немецкие маргаритки, украинские лилии, еврейские розы». «Я не очень тебя поняла». «Я бы тоже не понял, если бы не вспомнил твою вышиванку и эти лилии на рукавах. Это как цветочный почерк каждой нации, понимаешь? Все вышивали, рисовали, ковали цветы в определенной традиции». «Теперь поняла!» «Поэтому я высказал мысль, что лучше всех нам может помочь твой дядя Артур». Я смолчала. Райнер требовал одобрения и аплодисментов. «И что сказала мама?» «Твоя мама ему позвонила, он обещал помочь. Я заслужил хороший ужин?» «Еще и какой», – ответила я, быстро чмокнула Райнера и бросилась писать письмо Манфреду. Я посоветовала обратиться к Марату, он может найти ответ на вопрос, как должны выглядеть цветы. Райнер махнул на меня рукой и пошел на кухню.
Когда он вернулся в комнату, я подумала, что для меня он сейчас открылся с новой стороны. «Слушай, а все-таки, как тебе это удалось – что они тебя вообще слушали? Я же хорошо знаю свою семью…» «У меня из родственников только мать и тетя, сестра отца. Они ссорились каждый раз, когда виделись. Мать бесится, потому что тетя напоминает ей о моем отце, который бросил мать и совсем не интересовался мной, мать посылала в его адрес проклятия, пока не узнала, что он, оказывается, давно умер. «И тут он меня опередил» – такой была ее первая реакция. Отец первым признался ей в любви, первым понял, что она беременна, первым ее бросил, а теперь первым умер. Тетя злилась, потому что мать претендовала на ее ненависть, но теткина ненависть к отцу, брату, имела более длинную историю и вынашивалась на девятнадцать лет дольше. В моем присутствии они не стеснялись обмениваться бранью, взаимными претензиями и обидами, а потом переключались на меня. Потому что я не только внешне был похож на отца, я к тому же был мужчиной, что удваивало мои шансы быть ненавистным».
«Как ты это выдерживаешь?» «Я довольно рано понял, что они успокоятся лишь тогда, когда осознают взаимную выгоду. Две практичные, прагматичные личности с перекрученными, как гетры футболиста, судьбами, под которыми болит, печет, не готовое к прощению травмированное сердце. Когда я понял это, мне осталось разложить по полочкам их достоинства, возможную выгоду и время от времени напоминать им об этом, доставать, как продавец, с верхних полок залежалый товар, который долго не замечали, и разворачивать у них на глазах. Их корыстность, черта, которую мало кто считает положительной, позволила мне примирить семью. Нет, я не сделал из них подруг, но мне удалось взрастить уважение. Они научились видеть что-то хорошее. Со временем они стали относиться ко мне снисходительно, шпыняют и иронизируют, но я не злюсь, потому что знаю их формулы и могу использовать их в мирных и военных целях. Вот такая исповедь сына и племянника. Поскольку ты родной для меня человек, я позволил себе немного поколдовать, чтобы определить формулы твоих родственников и примирить их, насколько это возможно».
«Ты страшный человек, Райнер Граф. Страшный и опасный! Мне везет на мужчин с тягой к упорядоченности этого мира. Отец раскладывает всех на параграфы или нормы, а ты вычисляешь формулу. Интересно было бы посмотреть на вашу игру в шахматы». «Твой отец разделяет твое любопытство. Мы уже договорились на субботу, кстати, тебя пригласили, можешь отправить благодарственный дочерний мейл».
Что я и сделала. Отправляя мейл, я вспомнила о странном письме, полученном днем. Я пересмотрела все папки, но его нигде не оказалось. Я разволновалась и позвала Райнера. «Слушай, ты можешь считать меня чудаковатой». «Уже». «Это к лучшему. Я сегодня получила странное письмо. От неизвестного, а скорее – неизвестной. Письмо-предупреждение в стихах, что не стоит сближаться и дружить, потому что потом я буду выть, что-то вроде этого. Я подумала, может, это какая-то из твоих любовниц? Ты ничего не говорил мне о своей личной жизни, я не спрашивала, но такое может быть? Мне кто-то может угрожать?» «Ты мне лучше скажи, а мы что – дружим?» «В частности, и это».
Райнер присел на диван. «Тебя напугало это письмо?» «Не могу сказать, что я испугалась, но было в нем что-то неприятное. Знаешь, как в фильмах ужасов, такое вроде бы невинное послание, стихи, украшенные смайликом, а потом – бац, когда ты купаешься, тебя душит маньяк». «Не хочу тебя разочаровывать, но я никогда не встречался с маньяками и не спал с ними». «Отлегло».
«Единственная девушка в моей жизни, которая умеет писать стихи, это моя лаборантка Эрна. Она очень аккуратная и практичная и не склонна к театральным эффектам. Но мы действительно периодически спали с ней последние полгода. То есть она самая свежая. Не представляю себе, чтобы она могла отправить тебе письмо с неизвестного адреса, потом взломать твой ящик, если я тебя правильно понял?» Я утвердительно кивнула. «Уничтожить письмо. Как-то странно. Она могла написать стихотворение, но все остальное – не ее стиль. Я у нее спрошу, если это она – непременно признается. Она не из тех, кто врет». «А с кем ты спал вторую половину года, до Эрны?» «С мечтами о лучшем будущем». «Я серьезно». «Я тоже. Понимаешь, не могу похвастаться бурными и страстными романами. Я же ничего не скрываю, все тебе рассказываю. Представь, я с семнадцати лет хотел жениться. Мне казалось, что это благородно, что это придаст мне значительности. Не знаю, где я этого набрался. Поэтому в первый раз я чуть не женился на Илме, когда мне исполнилось девятнадцать лет. У нее был ребенок, она пела в дешевых кабаках и курила целыми днями напролет». «Ты хотел ее спасти?» «Очень. Хотя понятия не имел, как это сделать. Мне казалось, что как только мы поженимся, она сразу изменится, ведь я подарю ей новую жизнь. Хорошо, что она сразу поняла, что я романтичный идиот, и сбежала с дальнобойщиком куда-то в Швецию». «Дальше».
«Потом я очень влюбился. Мне уже было двадцать четыре, я был взрослым, и мне казалось, что никто мне не нужен больше, чем Карла». «И что?» «А Карле казалось, что я на нее давлю. В сексе, в жизни. Во всем. Кончилось это тем, что я боялся ее обнять, потому что она могла закатить истерику, что я пережал ей сосуды. Безумие. Она сама хотела на кого-нибудь давить, но могла только сбивать. Со мной ей это удалось с первой попытки. Я был сбит Карлой. Она жила в соседнем доме, но для меня это было так же далеко, как Швеция. Вскоре она вышла замуж за одного писателя. Профессора и писателя. Кроме того, бывшего телеведущего. Она выгуливает его меланхолично-степенного мастифа, а он всегда рычит на них из окна».
