Т. Корагессан Бойл - Комнаты для подглядывания
Как-то днем я подъезжал к дому – это было в понедельник или в среду, поскольку в эти дни я работаю с утра – как вдруг гибкая высокая женщина в дымчатых очках выскочила из ниоткуда и преградила мне путь. На ней были шорты и футболка, которая рекламировала какое-то благотворительное мероприятие в местной начальной школе, женщина часто и жадно дышала, словно бежала за мной несколько миль. Я попытался объехать ее, пока ворота медленно ползли на длинной и толстой цепи, открывая пышную зелень в глубине двора. Видимо, она думала, что я ее знаю; может, я ее и правда знал. Но прежде чем я успел завершить маневр, она оперлась о капот машины и сунула голову в открытое окно, оказавшись так близко, что я мог видеть светлые волоски на ее челюсти и глаза за стеклами темных очков.
– Вы должны это подписать, – объявила она, протягивая мне лист бумаги.
Ворота открылись до конца и лязгнули так, что задрожали опоры. Я молча смотрел на женщину.
– Это я, – сказала она и сняла очки, демонстрируя две сердитых вмятины у крыльев носа и пару нетерпеливых глаз. – Сара. Сара Шустер. Ваша соседка.
Я чуял запах мотора, который тихо урчал на холостых оборотах.
– Ах, да, – сказал я, – конечно. – И попытался улыбнуться.
– Вы должны это подписать, – повторила она.
– Что это?
– Петиция. Пора от них избавиться. Здесь приличный район, семейный район, и, честно говоря, мы со Стивом возмущены до глубины души. Мало нам того, что это уже творится в городе…
– Избавиться от кого? – спросил я, хотя уже знал.
Я глядел ей в лицо, пока она меня просвещала, выкатив глаза и тяжело шевеля мощной нижней челюстью, – глубокое нравственное возмущение, подкрепленное солидной дозой иронии, поскольку она как-никак была женщиной образованной, либеральной демократкой, но то, что тут творилось, – это, знаете ли, уже слишком. Мне это было не нужно. Я не хотел. Я хотел попасть к себе в дом и заняться своими делами.
– Ладно, – сказал я, возвращая ей бумагу. – Только я сейчас занят. Вы не могли бы зайти попозже?
И выкатил на дорожку, а ворота с лязгом закрылись. Я был взволнован и раздражен. Сара Шустер – да кто она такая? И, оказавшись дома, я первым делом задернул шторы и включил компьютер. Обшарил комнаты в полной уверенности, что Саманта должна быть где-то там, и нашел ее сидящей на кушетке в футболке и джинсах рядом с Джиной – они смотрели телевизор. Тогда я причесался перед зеркалом и вышел во двор. Посмотрел по сторонам, прежде чем открыть ворота, опасаясь Сары Шустер и ей подобных, но увидел лишь двух детей на велосипедах в конце квартала. Улица была пуста.
Тем не менее сначала я пошел в противоположном направлении, прочь от большого белого дома на углу, чтобы избежать любопытных глаз, а потом перешел улицу и вернулся, пройдя целый квартал. Солнце светило мне в лицо, руки весело помахивали, ноги сами знали, что делать – я гулял, по-настоящему гулял по окрестностям, и это было здорово. Я замечал то, чего никогда не видел из окна машины, все мелкие детали; там – дерево в цвету, тут – новую клумбу, бегонии, растущие у корней трех бледно-серебряных эвкалиптов возле соседского дома, – и все было прекрасно, вот только сердце так и норовило выпрыгнуть из груди. Я представлял, как звоню в дверь. Поднимаюсь на крыльцо большого белого дома и звоню – но дальнейшее развитие сцены не получалось. А вдруг Саманта – или Трэйси, Кэнди и кто там еще – примут меня за одного из тех уродов, с которыми им приходилось болтать в режиме он-лайн по два часа в неделю, как оговорено в контракте? Вдруг захлопнут дверь у меня перед носом? Или пригласят меня выпить пива?
Дверь открыла Синди. Она была меньше ростом, чем я себе представлял; на ней была красная майка и красные шорты, она была босиком, ногти на ногах выкрашены в голубой – или, скорее, аквамариновый – цвет. Я не удержался и вспомнил, как выглядела она без одежды, когда откидывала голову и выпускала пламя изо рта.
– Привет, – сказал я. – Мне нужна Саманта. То есть Дженнифер. – Уточнение, которое должно было показать что мы знакомы достаточно близко и что я не псих, которому удалось их выследить.
Она не улыбнулась. Лишь смотрела – без симпатии, без ненависти, без страха, без интереса и не слишком любезно, – а потом отвернулась.
– Сэм! – крикнула она. – Сэмми! Это тебя.
– Скажите, что это Харт, – добавил я. – Она знает… – Я не закончил фразу, поскольку говорил сам с собой; дверной проем был пуст. Я слышал, как верещит телевизор, слышал, как басит музыка в одной из спален наверху, а затем в холле зашептались.
В следующий момент в дверной проем упала тень, а за ней возникло бледное и напряженное лицо Саманты.
– О, – сказала она, и я услышал облегчение в се голосе. – Привет.
– Я должен кое-что сообщить, – сказал я, приступая прямо к делу. – Наверное, дурные вести. Когда я ехал домой, меня остановила женщина, соседка, и потребовала подписать петицию. – Я смотрел на се брови, смотрел ей в глаза, видел, как блестят кольца на правой руке, которую она подняла, чтобы поправить волосы. – Но я не подписал. Я ее послал.
Она рассеянно смотрела поверх моего плеча, словно не слушала.
– Луис предупреждал, что могут быть неприятности, – наконец произнесла она. – Но ведь это несправедливо. Неужели я похожа на какую-нибудь шлюху? Как по-вашему?
Я собирался произнести речь или хотя бы признаться ей в любви, и время настало, но смогтолько медленно и убедительно покачать головой. Луис? Какой такой Луис?
Ее глаза горели. Из телевизора донесся треск выстрелов, и после этого громкость убрали.
– Простите, Харт, – сказала Саманта, оторвав босую ступню от пола и поглаживая ею высокий подъем другой ноги. – Может, вы войдете? Хотите пива?
И я вошел, следуя за покачиванием плеч и волос Саманты, вдохнул целительный запах ее тела в гостиной, которую знал уже давно – и было странно, восхитительно странно впервые оказаться в комнате, которую я знал до мельчайших деталей. Это было осуществление мечты, дивный сон, обернувшийся явью. Я чувствовал себя персонажем пьесы, впервые вышедшим на сцену из-за кулис – в сущности так оно и было, так и было. Не смотрите в камеру – так, кажется всегда говорят приглашенным на телевидений Я посмотрел вверх – камера была там, глядела мне в лицо. Джина высунула голову в полуоткрытую дверь кухни.
– Привет, – обронила она для проформы и скрылась. На террасу, надо полагать, подставлять солнцу свои юные сексуальные конечности. Я сел на кушетку перед выключенным телевизором, Саманта ушла на кухню за пивом, и я, не удержавшись, прикинул, сколько извращенцев сейчас двинулись следом за ней.
Вернувшись с двумя бутылками пива, она села в кресло перед камерой номер два, улыбнулась мне и устроилась поудобнее.
Я отхлебнул пива и улыбнулся в ответ.
– Кто такой Луис? – спросил я.
Саманта села, поджав ноги, поставив между ними пиво и согнув спину.
– Один из операторов сайта. У него их штук тридцать по всей стране. И ему нравится…
– Компьютерный сутенер? – ляпнул я, не подумав.
Она нахмурилась и целую минуту смотрела в горлышко бутылки, а затем подняла голову и откинула волосы с лица.
– Я хотела сказать, что ему нравятся такие дела, люди достали его своими дурацкими законами против сексуально ориентированного бизнеса, и все такое, но ведь правда… Кому какое дело?
– Я смотрел, – вдруг сказал я, глядя ей прямо в глаза. – Наблюдал за вами.
Улыбка стала шире.
– Да ну?
Я поймал ее взгляд. И кивнул.
– Правда? Что ж, это здорово. Вы ведь ни разу не видели, чтобы я занималась каким-нибудь непотребством, верно? Некоторые девушки соглашаются, но я считаю, что надо просто жить, понимаете? А потом покончить с этим – так будет правильно. Мне нужны деньги. Я люблю деньги. И если я стою голая в душе или переодеваюсь, а все парни от этого кончают, то мне на это плевать. Это жизнь, вы меня понимаете?
– Знаете, когда вы мне нравились больше всего? Когда спите. Вы выглядите… Не хочу сказать, как ангел, но что-то вроде этого. Вы выглядите спокойной, и у меня такое чувство, будто я нахожусь рядом с вами, оберегаю вас.
Она поднялась с кресла и направилась ко мне.
– Как вы хорошо сказали, – произнесла она, ставя пиво на кофейный столик и садясь рядом со мной на кушетку. – Очень мило, – промурлыкала она, обняв меня за шею и приблизив лицо, как на крупном плане. И в этот момент все изменилось, все предметы в комнате внезапно стали видны необычайно отчетливо, и я увидел Саманту так ясно, как никогда прежде. Я поцеловал ее. Ощутил трепет ее губ и языка, и тут же напрочь забыл Стефанию, бывшую жену и Праматерь рек. Оторвался от ее губ, а затем поцеловал снова – долгим, неторопливым, упоительным поцелуем – и она стала гладить меня по спине, а я положил руки ей на бедра.
– Ты хочешь… – выдохнул я. – Можно?
– Не здесь, – сказала она и глянула прямо в камеру. – Им не понравится. Им даже это уже не нравится.
